– Смотрите, – прошептал он.
В нижней половине головы, в мягких гнездышках из ваты, прикрытые прозрачной крышечкой, лежали… три крупных яйца. Конечно, не куриные, а какие-то драгоценные. Они сверкали золотыми, голубыми и хрустальными гранями.
– А я знаю, что это! Это пасхальные яйца Фаберже! – догадалась Анка.
Не зря она так любила ходить по всяким музеям.
– Вот это… птичка. Снесла яичко, – шепнул Пашка. – Все, закрываем!
Когда художник вошел в комнату, с головой великого испанца все было в порядке. Ребята застыли рядом с его креслом. Казалось даже, что в комнате не одна, а четыре скульптуры. Только Бармалей прыгал вокруг Сальвадора Дали.
– Спаси-си-бо, – пролепетал Саня, – мы уже попрощались. Мы пойдем. А то собака еще заденет что- нибудь…
Художник не стал их удерживать. Наверное, ему грустно было расставаться со своим Сальвадором.
Глава ХX
ПИРАМИДА ИЗ ДВУХ С ПОЛОВИНОЙ СЫЩИКОВ
Вечером друзья ждали у цирка. Мефодий Синицын, увидев их, совсем не испугался и даже не заволновался – напротив, он приветливо помахал им рукой. Очков на его лице не было.
– Точно говорю: становится парень человеком, – солидным тоном сказал Пашка. – Перестает увлекаться всякими глупостями.
– Придумали что-нибудь? – спросил Мифа. – Даже жалко, что вы зря головы ломали. У меня созрел самый простой план. Называется «Тринитротолуол».
Пашка ухмыльнулся:
– Хорошее название. Ты что, взорвать его хочешь?
– Да нет, почему взорвать?
– А зачем этот… тол? Так же взрывчатка называется!
– Ну, это так, дань прошлому… И, как поется в одной старой песне, чтоб никто не догадался. А вообще- то я решил: ничего ни для кого никогда красть не собираюсь. Даже вслух произнес. Вот и услышал эти три «ни». А «тротолуол» добавил просто так!
– Молодец, смешно придумал, – похвалил Пашка. – Только сложно очень.
– А участковый? – напомнила Анка.
Мифа махнул рукой:
– Лучше я за старые пакости отвечу. Но новые делать не собираюсь.
Пашка тихонько подтолкнул Саню. Такие планы Мефодия их не очень-то устраивали.
– Отдай ему эти часы, мы очень тебя просим, – тихо сказал Саня.
У Мефодия отвисла челюсть.
– Вы что… – прошептал он. – Заодно с ним?!
– Как ты мог подумать! – возмутилась Анка. – Заодно с ним! Думать надо, а потом говорить. А ты, Чибисов, тоже молодец. Начал с самого конца. Объяснить же надо!
Знакомая скамейка на бульваре пустовала, словно ждала их.
– Давай, Чибис, объясняй, – сказал Пашка. – Ты все придумал, тебе и уговаривать.
– …и ты получаешь обратно Марксэнины часы, – завершил Саня свое объяснение.
– А вдруг… – начал было Мефодий.
– Никаких «вдруг», – перебил его Пашка. – Мы все продумали. До мелочей.
Мефодий все равно задумался. Потом хмыкнул:
– Да кто мне их вернет?
– А никто и не собирается тебе их возвращать, – сказал Пашка.
При этих словах Мефодий заморгал глазами, как птица филин, именем которой его дразнили в детстве.
– Часы-то не твои, – продолжал Пашка. – Их и вернут владелице, Синицыной Марксэне. Так сказать, по адресу, который написан на обратной стороне крышечки. Забыл, что ли, гравировку? А мы – вот ты, Саня, Анка и я – спокойненько объясним, как задумали и провели операцию. Тебе еще орден дадут.
– Да не надо мне ордена!
Мефодий почему-то совсем не понял, что Пашка шутит насчет награды. Просто он не заметил Пашкиного юмора. Хотя этот юмор был не такой уж и тонкий, чтобы его не заметить.
– Мне бы только, чтоб все хорошо закончилось, – мечтательно проговорил Мефодий. – Началась бы новая жизнь…
– Начнется! Обязательно начнется твоя новая жизнь! – воскликнула Анка. – Да что ты мечтаешь о ней, как преступник какой-то? Ты нормальный человек, даже… хороший!
