обыкновение после вечерних совещаний сразу докладывать обо всем И. В. Сталину. Раза два-три на этих докладах присутствовали маршал Шапошников и я. Сталин выслушивал сообщения о результатах первых заседаний, рекомендовал продолжать выяснять действительную позицию Англии и Франции. Помнится, он особенно интересовался настроением наших коллег и тем, насколько искренни их желания заключить тройственный союз… К сожалению, чем дальше в лес… — тем меньше оставалось шансов на успех»[260].
20 августа переговоры достигли своей кульминации. В этот день Р. Дракс сообщил К. Е. Ворошилову, что ответ из Лондона на «кардинальный вопрос» он не получил, и предложил вернуться к нему на заседании 23 августа. Такая неторопливость носила просто издевательский характер, ведь счет до момента нападения Германии на Польшу шел уже на дни.
Французы действовали несколько более активно, и это легко объяснимо: германская агрессия в первую очередь угрожала им. Однако самостоятельность внешней политики Парижа была под большим сомнением, там излишне доверялись Лондону и шли в его фарватере. Так или иначе предпринятая попытка оказать на Польшу давление успеха не имела.
21 августа состоялось два заседания. Не получив ответа на «кардинальный вопрос», К. Е. Ворошилов во второй половине дня сделал письменное заявление о перерыве в переговорах. «Подобно тому, — говорилось в заявлении, — как английские и американские войска в прошлой мировой войне не могли бы принять участия в военном сотрудничестве с вооруженными силами Франции, если бы не имели возможности оперировать на территории Франции, так и Советские Вооруженные Силы не могут принять участия в военном сотрудничестве с вооруженными силами Англии и Франции, если они не будут пропущены на территорию Польши и Румынии. Это военная аксиома»[261] .
22 августа Ж. Думенк заявил советской делегации, что он получил от своего правительства положительный ответ на «основной кардинальный вопрос» и полномочия «подписать военную конвенцию». Однако есть ли согласие со стороны Лондона, Варшавы и Бухареста, он сообщить не мог. Готовность Франции подписать военную конвенцию при маневрах Великобритании, рассматривавшей контакты с Советским Союзом как прикрытие собственных секретных переговоров с Германией, и при самоубийственной близорукости Польши ни к чему не привела.
Поскольку подписание конвенции срывалось, И. В. Сталин, дав вечером 21 августа согласие на прибытие в Москву И. Риббентропа, сделал выбор в пользу переговоров с Германией.
Естественен вопрос: насколько эффективным мог оказаться военный союз Лондона, Парижа и Москвы, если бы западные демократии и находившиеся в поле их влияния страны-лимитрофы проявили подлинную заинтересованность в создании системы коллективного отпора фашистской опасности?
Факты свидетельствуют, что при доброй воле всех прямых и косвенных участников московских переговоров гитлеровской агрессии был бы поставлен надежный заслон. Вооруженные силы трех стран в совокупности имели 311 дивизий, 11,7 тыс. самолетов, 15,4 тыс. танков, 9,6 тыс. тяжелых артиллерийских орудий. Блок Германии и Италии располагал вдвое меньшими силами: 168 дивизий, 7,7 тыс. самолетов, 8,4 тыс. танков, 4,35 тыс. тяжелых орудий[262]. Но шанс был упущен.
Неудача с формированием единого антифашистского фронта в Европе вынудила советское руководство, поставленное перед перспективой оказаться в международной изоляции, пойти на подписание пакта о ненападении с Германией.
Уже через неделю Гитлер, более всех выигравший от провала московских переговоров, напал на Польшу. Западные демократии, сея ветер, пожали бурю…
B.C. Макарчук
События сентября 1939 года в свете доктрины интертемпорального права и права на «самопомощь»
В современной практике международного права в большинстве случаев считается, что никто не может получать для себя выгоду из собственных противоправных действий, даже если эти действия повлекли за собой коренную смену обстоятельств[263]. В то же время государство имеет право ссылаться на коренную смену обстоятельств, которые произошли в результате собственных действий, если последние являются правомерными[264] .
Несмотря на то, что выше упомянутый документ вступил в силу через три десятилетия после исследуемых событий, даже на сегодняшний день нельзя не отметить два особо важных юридических факта, а именно:
1. Были ли противоправными, учитывая нормы de lege lata, пакт Риббентропа-Молотова от 23 августа 1939 г. и сомнительный секретный протокол к нему?
2. Серьезно ли был обоснован так называемый Освободительный поход Красной армии 17 сентября 1939 г.?
От ответа на эти вопросы зависят правовые оценки значения Народных собраний Западной Украины и Западной Белоруссии, а также правовые обоснования вхождения бывших западных земель Второй Речи Посполитой в состав соответствующих советских республик.
За несколько лет до распада СССР советский историк Л. Безыменский обнародовал секретный протокол к пакту Риббентропа-Молотова и сделал вывод: «Можно констатировать, что, по содержанию, ни один из пунктов не выходил за рамки широко распространенной в те времена практики. Аналогичные секретные договоренности имелись у демократий с Англией, Италией, Германией, а также с Польшей. Но именно аналогия заставляет отнестись с дополнительной строгостью к тексту, известному только в копии. Все ли в нем верно передает оригинал, если бы он существовал?»[265] Тезис не вызвал возражений у присутствующих на круглом столе светил советской науки — В. Фалина, О. Ржешевского, В. Малькова, В. Сиполса, А. Искандерова.
Непредвзятый анализ текста секретного протокола, как и отсутствие твердости советской позиции в первой половине сентября 1939 г., не дают оснований считать, что Риббентроп и Молотов в августе 1939 г. согласовали «четвертое разделение Польши» де-юре. Стороны договорились о «сфере интересов», то есть те территории, на которых сторона-контрагент не должна в будущем проявлять свою активность (концессии, капиталовложения, влияние на правящие органы, поддержка повстанческих движений и т. д.) — при любом развитии событий. Советский Союз не брал на себя обязательств осуществить военную операцию против Польши и тем самым нарушить действующие с этой страной двух- и многосторонние международно-правовые договоренности.
Однако, в декабре 1989 г. II съезд народных депутатов СССР, вслед за генеральным секретарем КПСС М. Горбачевым, обвинил секретный протокол и объявил его «недействительным с момента подписания».
Подобная практика существовала и ранее. Например, во время становления Советской власти В. И. Ленин опубликовал и объявил «безусловными и срочно отмененными» тайные договоры царской России[266], в том числе договор с Японией 1916 г. об общих колониальных действиях в Китае, договор 1916 г. между Россией, Великобританией и Францией о разделе Турции, российско-британский тайный договор и конвенцию 1907 г. о сферах влияния в Иране, Афганистане и Тибете и др. Но ему и в голову не могло прийти объявить указанные договоры «недействительными с момента подписания».
Причиной запоздалого заявления М. Горбачева о «недействительности» секретного протокола послужило якобы противоречие советско-нацистских договоров принципам jus cogens, то есть общепринятым в международном праве нормам.
Заметим, что в современном международном праве, в частности Венской конвенции по праву
