Юрий Андропов и Владимир Путин. На пути к возрождению

Андропову вопросов было меньше, однако он оказался перед выбором: защищать Куприянова (и тогда судьба обоих была бы предрешена), найти отговорки и отказаться вести внеочередной пленум ЦК КП Карелии, или — обрушиться с критикой на своего руководителя и друга.

Адропов выступил с «унизительной самокритикой и поддержал все обвинения в адрес Куприянова. Недавний генерал был снят с поста… Через два месяца он был арестован и осужден по 58-й статье… Занимать в тоталитарной системе высокий пост и не предавать время от времени своих друзей, соратников… было невозможно». Куприянов не погиб в лагерях. В 1956 году его реабилитировали по ходатайству Н. Хрущева.[5]

Такой поступок Андропова говорит о том, что в молодости он обучился сложному искусству политического лавирования, оставаясь «убежденным сталинистом». Впрочем, отдельные мемуаристы и биографы опровергают последнее, полагая, что Андропов лишь декларировал общепринятые взгляды, на деле придерживаясь более гибких и демократичных воззрений.

«Венгерский синдром»

С 1953 по 1957 год Ю. В. Андропов — чрезвычайный и полномочный посол СССР в Венгрии. Перед этим всего несколько месяцев, Андропов возглавлял 4-й европейский отдел МИДа, который курировал, в частности отношения с Польшей и Чехословакией. В те годы происходила ожесточенная борьба за сферы политического влияния внутри советской партийно-государственной элиты, в результате чего зачастую на дипломатической работе оказывались не профессионалы, а выходцы из рабоче-крестьянских партийцев.

С венгерского периода начинается совместная деятельность Ю. В. Андропова и В. А. Крючкова,[6] которая продлится десятилетия. 30-летний юрист Крючков окончил Высшую дипломатическую школу при МИД СССР и тоже некоторое время работал в МИДе секретарем отдела. В посольстве он занял пост секретаря и стал самым близким и доверенным человеком Андропова. Впоследствии работал с ним же в ЦК КПСС и КГБ, а затем стал председателем КГБ.

Юрий Владимирович понимал, что недостаточно подготовлен для дипломатической работы, где нужно было принимать самостоятельные и ответственные решения, поэтому всерьез занялся самообразованием: изучал венгерский язык, историю, политику, экономику, культуру страны, национальные особенности и традиции народа. Впоследствии большинство мемуаристов признавали не только высокую интеллигентность и ум Андропова, но и эрудицию, разносторонние познания, стремление к самосовершенствованию.

События в ВНР 1956 года и ввод советских войск в республику были во многом связаны с деятельностью Андропова и Крючкова в советском посольстве в Будапеште. Рассекреченные в 1991–1992 годах материалы МИДа были переданы Ельциным венгерскому руководству. На многих шифротелеграммах стоят подписи Андропова или Крючкова. Как можно судить из донесений посольства, внутренняя борьба в руководстве Венгерской партии трудящихся (ВПТ) к тому времени, после проведенных репрессий в компартии, вновь обострилась. Попытки премьер-министра Имре Надя[7] провести в стране умеренные политические и экономические реформы были истолкованы его политическими противниками как ревизионизм, в чем прежний лидер компартии М. Ракоши[8] сумел убедить Н. Хрущева. Именно Ракоши явился инициатором политических репрессий в ВНР в 1948–1953 годах. Однако после смещения Надя с поста премьера и исключения из ВПТ его популярность не уменьшилась, а увеличилась, тогда как авторитет Ракоши продолжал падать. Набирал политический вес и Я. Кадар,[9] который после длительного заключения был восстановлен в рядах партии и занимал скромный пост секретаря райкома.

Полной неожиданностью для коммунистов и политических лидеров Венгрии стал XX съезд КПСС и секретный доклад Хрущева на нем «О культе личности Сталина и его последствиях», с которым весной 1955 года знакомился партийный актив Венгрии. Ракоши неоднократно встречался с Андроповым, просил разъяснений: что именно происходит в Советском Союзе? Андропов и сам ломал голову над этим, не имея достаточно четкой и полной информации об «оттепели», начавшейся после развенчания культа личности, ограничивался самыми общими рекомендациями. По свидетельству Крючкова, однажды на охоте Ракоши прямо сказал Андропову по-русски: «Так делать нельзя. Не надо было торопиться. То, что вы натворили на своем съезде, это — беда. И я еще не знаю, во что она выльется и у вас, и у нас».

Внутриполитическое положение в Венгрии явно выходило из-под контроля. Особую активность проявляли интеллигенция, писатели и молодежь. Ежедневно происходили массовые многочасовые митинги. По аналогии с развитием событий в СССР Ракоши также пытался направить общественное недовольство на структуры безопасности, назвав руководителя этой службы генерала Г. Петера агентом империализма и венгерским Берией.[10] На будапештском совещании партийного актива Ракоши признал свою вину в создании венгерского культа личности, утрате контроля над службой безопасности, массовых нарушениях законности. По его представлению в руководство партии был выдвинут Я. Кадар.

Андропов с тревогой сообщал в Москву, что меры Ракоши по расширению состава политбюро и выдвижение Кадара «представляют уступку правым и демагогическим элементам в расчете на ослабление критики с их стороны». Он рекомендовал Центру высказать венгерскому руководству свои опасения в связи с общим развитием ситуации в ВНР. В 1955 году в Будапешт приехал М. Суслов. Он неоднократно беседовал с Андроповым и руководством ВПТ. Второй визит Суслова состоялся в июне 1956 года, в канун драматических событий. Суслов не мог не видеть, что многие активисты, интеллигенты, работники госаппарата республики активно выступают против Ракоши персонально, однако решительно высказался против смещения лидера партии, — «что было бы подарком американцам и враждебным силам, лучше которого они не могут и ждать».

В июле 1956 года Андропов докладывал в Москву, что «наши друзья в Венгрии слабо реализуют данные им советы об укреплении единства в составе ЦК, а также о проведении твердой линии в отношении враждебных элементов и демагогов». Он отмечал также, что в связи с очень серьезной экономической обстановкой и трудностями недовольство охватывает уже не только интеллигенцию, но и некоторые слои трудящихся. В Будапешт прибыл А. Микоян. Изучив ситуацию, он счел отставку Ракоши необходимой и рекомендовал избрать лидером партии малоавторитетного Э. Гере. Это была и личная ошибка Микояна, и ошибка советского руководства в целом. В состав Политбюро и Пленума ЦК были избраны также Я. Кадар, И. Надь.

Однако подобные перестановки не переломили ситуацию в корне, и в Кремле стал разрабатываться сценарий возможного ввода войск. По Варшавскому договору в ВНР были дислоцированы две гвардейские механизированные дивизии и две авиационные, кроме того несколько полков, а все советские контингенты объединены в Особый корпус под командованием П. Лащенко. Андропов сообщил в Москву, что вполне вероятна просьба от венгерского руководства о вводе войск — и эту просьбу следует поддержать. Он также выступил перед командованием Особого корпуса и призвал быть готовыми к проведению спецоперации по выдвижению в столицу Венгрии. Андропов и Лащенко постоянно консультировались друг с другом, и, хоть их голоса не были решающими, во многом именно они сформировали позицию Центра по отношению к последующим венгерским событиям.

Углубление кризиса произошло в октябре. С 20 октября в Кремле почти непрерывно заседал Пленум ЦК, велись консультации с руководством компартии Китая, лидерами ГДР, Болгарии, Румынии, Чехословакии. Не только Хрущев, но и большая часть руководителей КПСС, склонялись к мирному, политическому разрешению кризиса. Хрущев говорил о необходимости «более равноправных отношений» между СССР и странами народной демократии, о недопустимости вмешательства «в дела друзей». Об обстановке в Венгерской Народной Республике регулярно докладывал маршал Г. Жуков.[11]

23 октября в Будапеште состоялся массовый митинг, на котором прозвучали радикальные требования провести чрезвычайный съезд партии, назначить И. Надя премьер-министром, вывести