собственную оперу. Есть особый шарм в том, чтобы сидеть в ложе и осознавать, что сотни людей подчинены тебе силой музыки. Твоей музыки!
Приятно с ангельским снисхождением смотреть на Сальери, тщательно выпевающего придуманные тобой арии. Смотреть как на падшее по причине творческой ограниченности создание. Камин в углу бутафорской комнаты великого завистника излучал умеренный оптимизм – верилось в очистительную силу искусства…
Явление Моцарта в белых одеждах привнесло в зрительный зал сияние. Правда, после эпизода с убогим скрипачом возникло раздражающее оживление на верхнем балконе. Какие-то наглецы разворачивали транспарант с возмутительной надписью «Моцарт, не пей». И тут Николай Андреевич узнал горластых сорванцов, потревоживших его спокойствие еще в метро. Они нисколько не смущались шиканья окружающих и деловито закрепляли ткань на перилах балкона. А треск скотча, подумать только, заглушал певцов! Чуть ниже другая группа вывесила растяжку «Сальери все купил».
К счастью, перед арией «Жду тебя» отважные старушки-билетерши сумели выдворить из зала распоясавшихся хамов. Но душевное потрясение Николая Андреевича было столь велико, что он уже не мог наслаждаться. Пушкиным, собой, атмосферой – не мог! Заставил себя досидеть до завершения, а в перерыве поспешил вниз – на «Шопениану» оставаться не хотелось.
В фойе на огромных плазмах крутили повторы наиболее опасных моментов оперы. Публика живо обсуждала расстановку соперников на подмостках и объясняла поражение Моцарта тем, что он изначально оказался в худшем положении – во всех сценах играл на выезде, а не дома. Идиотское наблюдение! Что-то такое он уже, впрочем, и видел и слышал. Николая Андреевича все начинало раздражать: и зрители- дилетанты, и восторгающиеся им гардеробщицы, и в особенности спекулянты, восторжествовавшие таки у касс возле метро. Позорнейшее безобразие! День, кажется, беспросветно испоганен. Такси, такси!
Картина вторая
Договорняк Гоголя с властью
Дома ждало еще одно потрясение. Позвонил Иванов. Из Рима. Само по себе это не сулило ничего доброго. Дело в том, что Александр Андреевич перманент–но нуждался. И деньги ему подавай срочно! Перечислением по Western Union. А вот возвращал Иванов наличными с оказией через друзей. И не всегда во–время, и без компенсации процентов, потраченных на перевод. Но ведь он гений! Двадцать пять лет писать картину всей жизни – самоотвержение удивительное. Скромность ко всему прочему необычайная! Бог с ними, с процентами, – пусть творит!
Но Иванов не хотел творить, он хотел вернуть две тысячи долларов. Озаботился, на какой счет их сбросить. Был в воодушевленном состоянии, чем вынудил Римского-Корсакова заинтересоваться переменами в его судьбе:
– У вас, Александр Андреевич, судя по голосу, все в порядке. Надеюсь, не последнее отдаете?
– Да нет, с финансами, напротив, прорыв.
– Поздравляю! Рад за вас. А картина-то как?
– Законсервировалась, – весело отрапортовал художник. – Сейчас есть заказ поважнее.
Римский-Корсаков засомневался в добром здравии своего правого уха, поэтому на всякий случай поднес трубку к левому. В нем воцарилась тишина.
– Так что с картиной? Скверно слышно.
– С картиной порядок, – акцентированно произнес Александр Андреевич. – Отложил я ее…
– Куда отложили?
– Ну, доделаю… Как-нибудь. Потом. В перспективе.
– А что случилось? Почему не сейчас?
– Да эскиз один придумываю.
– Но ведь можно же параллельно. Кто мешает?
– В том-то и дело – нельзя… Столкновение интересов.
– Каких интересов? Александр Андреевич, будьте любезны, не говорите загадками. Извольте объяснить все по порядку. А то я вас совсем перестал понимать.
– Все просто… Мне поступил заказ от «Спартака».
– От кого?
– От «Спартака». Команда такая. Футбольная. У вас в Москве, кстати, играет.
– Ничего не разобрать, что вы там говорите из своего Рима. Что за связь!
– Они вратаря купили прямо перед началом сезона. Хорвата. И им нужно сделать по этому поводу баннер на полтрибуны. Для устрашения противника.
– Вратарь… А вы-то тут при чем?
– Да я вот как раз и делаю для «Спартака» эскиз баннера. «Явление Плетикосы народу». Они долго вратаря не могли купить, а тут прямо на флажке перехватили из «Шахтера». Только попросили, чтобы я свою картину в ближайшие три-четыре месяца не показывал никому. Композиции абсолютно одинаковые, сюжеты похожие. В противном случае, если я все-таки покажу, то заказов больше не будет. А они двадцатку дали. Двадцатка – это серьезно. Вот вам долг верну. Как переслать, кстати?
– Вы… рисуете плакаты?
– Да, – гордо подтвердил Иванов, – рисую. Но не плакаты, а баннер рисую. А Николай Васильевич, тезка ваш, «Ревизора» вовсю переделывает.
– Что, цензура? – вскрикнул Римский-Корсаков.
– Да нет, никакой цензуры. Просто вариант «Ревизора». В предвыборный год. Всего на один театральный сезон. Футбольный «Ревизор».
– Про футбол?! Вы там, в своей Италии, похоже, совсем забыли о подлинном предназначении искусства.
– Наоборот, мы теперь несем высокое искусство тысячам, десяткам тысяч людей. И в кои-то веки адекватные деньги за это получаем. Николаю Васильевичу вон полтос перепал.
– Полтос…
Римский-Корсаков разочаровался и в своем левом ухе, нажал на кнопку спикерфона, поставил трубку на стол и сел в кресло, чтобы спокойно разобраться в новых реалиях.
– Сюжет фактически тот же, – успокоил Иванов. – Футбольные руководители принимают Хлестакова за важную шишку. Тот наобещал им золотые горы, наврал с три короба – вот они и отдали ему телевизионные права на показ своих матчей. Договорились на всякие распилы и откаты. В том числе и борзыми щенками. Хлестаков почувствовал, что должно свершиться возмездие, и скрылся в неизвестном направлении. А над клубными боссами и председателем всего российского футбола Виталием Мутко звучит трубный глас. Путин посылает Дмитрия Медведева в качестве ревизора разобраться с чиновниками, забывшими об интересах рядовых болельщиков. Каково, а? Николай Андреевич, есть ведь тут гражданский пафос?!
– По-моему, тут жесточайшая ерунда и сплошной гражданский идиотизм, – патетически разозлился Римский-Корсаков.
– А хоть бы и ерунда, – согласился Иванов. – Зато оплачиваемая. Я вот долги отдам, а Николай Васильевич давно хотел по святым местам в паломничество.
– И кто же платит за этот, как вы изволили выразиться, гражданский пафос? – подпустил иронии Николай Андреевич.
– Николаю Васильевичу, кажется, Администрация президента, а мне, наверное, «Лукойл», спартаковские сановники. Они как раз и попросили изобразить рабочих, стоящих у огромного нефтяного потока. Некоторые в трудовом порыве чуть ли не с головой окунулись в черное золото. И вот вдалеке появляется долгожданный вратарь. Все знали о том, что рано или поздно он должен прийти, чтобы спасти «Спартак». Болельщик со стажем, сжимающий древко красно-белого флага, первым заметил мессию и указывает на него остальным. А Плетикоса уверенным шагом приближается к группе страждущих болельщиков. Вот так!
Николай Андреевич выслушал и сухо проинформировал деградировавшего художника, каким образом тот может перевести деньги. На том и распрощались. После разговора был включен телевизор. Для эмоциональной разрядки. Но в нем как назло играли в футбол. Какая-то причуда сознания напомнила композитору, что он точно так же гонял мяч в ящике. Но Николай Андреевич отогнал эту дерзкую навязчивую мысль, хотя попутно всплыли совсем уж откровенные подробности, вроде паса от Пушкина.
