– Мао срочно нужны врачи – он, может, умирает. Я не мог!
– Ты слабак, мелкобуржуазный интеллигент, либерал, тряпка! Врага надо добивать. Из-за тебя мы не возьмем Грааль.
– Нельзя брать Грааль бессовестными руками. Лучше проиграть, но не осквернить его.
– Это демагогия – игра забудется и возвышенные поступки тоже. Все забудется, а счет на табло останется в Интернете. В вечности!
– Футбол закончится, а люди останутся. В вечности!
– Че! Он прав. – Сервантес заступился за Чарли. – Нельзя добивать раненого. Fair play. Мы не должны опускаться до беспринципности. Если побеждать, то благородно. Иначе победа не нужна.
Че только рукой махнул. Электрокар вывозил с поля разбитого Мао. Сотрясение мозга и глубокое рассечение. Батый уже надел перчатки и разминался у кромки поля. Последняя замена у тьмы. Сталин тепло обнял вступившего в игру голкипера и спокойным, уверенным жестом дал всем установку собраться – больше половины тайма еще впереди.
– Какой же Чарли сказочный, – печально заметила Грета.
– Он просто идеалист, – фыркнула Мэрилин.
– На таких мир держится, – подытожила Одри.
Сохаев не разделял высокопарность дамских оценок. Во-первых, потому, что он заснул, а тут шум вокруг эпизода его разбудил, и ему было плохенько – мутило. А во-вторых, ему надоело зависеть от чужих прихотей, подстав, хитростей и ошибок.
– Я бы этому Чаплину фейс при встрече расквасил, – пробурчал Соха.
– Это исключено, – убежденно заверил друга Волк.
– Думаешь, он сильнее? Восточными единоборствами занимается?
– Нет, встреча исключена.
– Жаль. Добро должно быть с кулаками, а этот… Идеалы у него, fair play, то-се, пятое-десятое. А мы опять подвисли. Понимаешь, Волк, надоело быть лузером.
– Спи, и пусть тебе приснятся победы.
– Да ладно. Я уж оклемался. Чего-то в башку коньяк здорово ударил – Кайлин чего-то подмешал. В порядке я. Не злись. Я волнуюсь. Вот и дерябнул. Прости…
– Ничего. Я уже привык.
– А девчонки где?
– Боятся где-то в другой комнате.
– Позови их, чтобы чай заварили. Только не в пакетике, а в чайнике. Хороший такой, с мятой. Душевный. Домашний.
– Соха, ты ведь, в сущности, очень позитивный человек – тебе нужно заканчивать с бухлом и заводить семью.
– Сейчас… Если выиграют светличности… фиговы, то так и быть, заведу. Как-нибудь… Договорились.
Чай заварили, а вот создание семьи из-за серьезных перемен на поле пришлось отложить на неопределенное время.
Тьмы низких истин нам дороже
Мейнстримом признанные рожи
У бен Ладена с Леонардо все стало совсем недружелюбно после того эпизода с Мао. Ведь перед ним да Винчи с легкостью обыграл опекуна, и тот не мог это забыть, затаил зло. В конце концов, когда судьи смотрели в другую сторону, бен Ладен плюнул в Леонардо. Метко – точно в лицо. Судьи не заметили, а операторы на персональной камере эпизод отловили. Замедленный повтор запечатлел, как слюна размазывается по щеке и брызги попадают на длинный локон Леонардо. Да Винчи хотел ответить сразу, но включил волю. С учетом его исполинского роста и необыкновенной физической силы он мог бы вбить обидчика в газон, но решил дождаться более удобного случая, чтобы поквитаться. И случай представился.
Бен Ладен получил пас, но в недодачу, поэтому замедлил движение у самой бровки и развернулся. А да Винчи разбежался и в подкате выбил мяч, но не просто в сторону, а устроив ногами вертушку, которая даже не подрубила сзади, а опрокинула бен Ладена – так что араб грохнулся от резкости запретного приема затылком оземь, и уже потом чуть не перебитые ноги встретились с твердью. Меркьюри не сомневался – удаление! Да Винчи не спорил. Он шел быстрыми шагами к туннелю и только, поравнявшись с Граалем, приостановился и посмотрел на него. Без сожаления, без пафоса. Просто оценил взглядом. Словно запомнил. Кажется, хотел дотронуться до него, но сдержался. Вокруг возникло сияние из вспышек фоторепортеров, но Леонардо не обратил на них ни малейшего внимания и скрылся в недрах стадиона, получив напоследок дружелюбный шлепок по спине от резервного судьи.
– Во дурак… – застонал Соха.
– Теперь крышка. – Волк заметался по плюшевой зале. В ней можно было бить со злости кулаками по стенам, но без последствий – никакой боли. Наверное, поэтому Волк и не стал впадать в исступление. Хотя, открыв интерактивное меню, он обнаружил факт, от которого выть хотелось, кусаться, реветь от отчаяния. Еще минута – и Леонардо набрал бы нужное количество голосов на замену. Шекспир уже разминался. То есть заторможенность зрителей, болевших за светличностей, оставила команду вдевятером. Шекспир снова сел на лавку, чтобы ждать, пока публика выберет, вместо кого он должен влиться в игру.
Импульсивная Мэрилин захныкала:
– Что же будет? Все пропало.
– Подожди, не так уж много играть осталось. Минут двадцать пять. Выстоят. Должны выстоять. – Грета держала себя в руках.
– Надо верить в лучшее, – согласилась Одри.
Несмотря на то что стык выглядел на повторе ужасающе, бен Ладен мгновенно оклемался и без последствий продолжил встречу. Крепкая кость! И крепкая психика – его накрыл ужасающий свист трибун, но он даже бровью не повел. Атаки тьмушников стали не только осмысленными, но и наглыми. С осознанием собственного превосходства. Без спешки, словно с мыслью о том, что никуда сопернику, оставшемуся в меньшинстве, не деться. Никакого навала. Короткий и средний пас, забегания, чтобы выбрать идеальный момент для навеса или проникающей передачи в штрафную.
Светличности всей командой отошли на свою половину поля. Тьмушники сделали несколько прострелов, чтобы заработать угловой. Превосходство в росте у них было очевидным и подавляющим. К семьдесят седьмой минуте было подано уже двенадцать корнеров! Тринадцатый оказался катастрофическим для Че и его товарищей. Все махнули мимо мяча, Лютер тоже ошибся (возможно, его слегка подтолкнул Торквемада), чуть задел мяч кончиками пальцев, и самым дальним оказался де Сад, которого никто не опекал – вот он без помех и подставил голову. 2:2.
Тьма радовалась сдержанно. Показывая, что сравнять счет для команды – полдела. Главное – впереди! Автор гола поравнялся с VIP-ложей и зловеще улыбнулся дамам, а потом вытянул губы трубочкой, словно для поцелуя. Мэрилин испугалась и сказала, что надо срочно вызвать секьюрити, чтобы после матча их проводили до парковки, а то от такого маньяка следует ожидать любой мерзости.
– Он еще не успеет в душе помыться, когда мы будем садиться в машины. – Грета нашла успокаивающий аргумент.
– А зачем ему душ? Это животное может и потным попытаться нас изнасиловать. Представляешь, мокрый, мерзкий, вонючий, с травинками, налипшими на лице, начинает тебя хватать грубыми руками, целовать – ужас!
– Однако ты об этом говоришь с придыханием, со страстью, – удивилась Одри.
– Что ты! Со страхом. Вы как хотите, я без секьюрити никуда отсюда не пойду.
А Сохаев и Волконский молчали. Глупо говорить, когда, в сущности, жизнь стала порнографической книгой, которую вынужденно перечитываешь по второму разу. Безо всякого удовольствия, но внимательно, не пропуская ни одного предложения, останавливаясь на каждом знаке препинания. Читающий Сизиф – и такое случается в окультуренном обществе, где камни ворочать не надо, – их передвигают с места на место машины.
