или слишком дорогие товары, которые рискованно было держать на судне без надежной охраны. Менее удачливые приказчики торговались за место на частных чердаках или в погребах, а самые невезучие теряли свои товары в набегающем приливе войны.
Собирались кланы; вооружались гарнизоны отдельных властителей. Над дорогами клубилась пыль, поднятая в воздух тысячами ног. На реках становилось тесно: грузовые баржи и военные корабли образовывали целые флотилии, и казалось, что любое судно, способное передвигаться с помощью шестов или весел, занято сейчас перевозкой воинов. Туго приходилось купцам, когда все добро, предназначенное для продажи, целиком сбрасывалось за борт, чтобы освободить место для иного груза - воинских частей. Убытки подстерегали и уличных торговцев: придорожный обмен часто производился принудительно под угрозой меча или копья. Страдали земледельцы. Богатые жаловались на дороговизну, купцы - на разорительные убытки, тогда как беднейшие голодали и беспокойными толпами слонялись по улицам.
Властители, которые могли бы отрядить патрули для успокоения масс и наведения порядка, пребывали неизвестно где, рассылая своих солдат на помощь одной либо другой партии, а то и устраивая вылазки против своих личных неприятелей, чьи гарнизоны были ослаблены в результате отправки значительной их части к месту ожидаемого большого сражения. В бедных кварталах назревала угроза бунта, тогда как спекулянты жирели, взвинчивая цены.
Различные партии вооружались и объединялись между собой в огромные армии, и все-таки среди всех домов, пославших солдат к стенам Кентосани, подозрительным казалось отсутствие знамен трех знаменитых семей: зеленого знамени Акомы, синего - Шиндзаваи и красного с желтым - Анасати.
В Городе Магов, в заваленном свитками и книгами кабинете, где, казалось, главным предметом обстановки был пышущий жаром глиняный самовар явно иноземного происхождения, сидел Всемогущий по имени Шимони, охватив костлявыми пальцами чайную чашку. Он пристрастился к мидкемийскому напитку со всем многообразием его вкусовых оттенков, и слуги следили, чтобы жаровня, находившаяся в недрах чайного сосуда, и днем и ночью была полна тлеющих углей. Подушки, на которых он сидел, были тонкими и жесткими, в соответствии с его аскетическими склонностями. Перед ним стоял низкий трехногий столик, столешница которого была выложена смотровыми хрустальными плитками. В толще этих плиток, сменяя друг друга, возникали изображения формируемых военных лагерей.
Ненадолго появившаяся картинка позволила увидеть Мару и Хокану, беседующих с советниками, а потом ее сменила сцена, в которой бурно жестикулирующий Джиро убеждал в чем-то одного из властителей клана Омекан; губы у того были упрямо сжаты, и вся его поза выражала несогласие с вельможным собеседником.
Шимони вздохнул и возбужденно забарабанил пальцами по остывающей чашке.
Но не он, а Фумита, сидевший в тени, напротив хозяина кабинета, высказал вслух очевидную мысль:
- Они никого не одурачат, и уж во всяком случае не нас. Каждый ждет, чтобы другой сделал первый ход, - чтобы при нашем появлении можно было сказать: 'Мы только защищались'.
Из двух магов ни один не поделился с другим печальным, но несомненным выводом: несмотря на их личное сочувствие радикальным замыслам Мары, Ассамблея в целом была настроена против нее. Акома и Анасати заставили зазвучать горны войны. Развернули или нет Мара и Джиро свои церемониальные штандарты, объявили или не объявили формально о своих намерениях, обратились или нет к жрецу бога войны с просьбой взломать каменную печать на дверях храма Джастура - теперь уже не имело значения. Все партии, кроме самых мелких, так или иначе примкнули к Анасати или к Акоме. Ассамблея Магов неизбежно будет вынуждена действовать. Между Фумитой и Шимони повисло тягостное молчание, но тут в наступившей тишине из-за двери послышалось знакомое гудение, за которым последовал сильный удар, потом быстрая поступь, и наконец деревянная задвижка отскочила.
- Хочокена, - сказал Шимони, спрятав свои глубокие глаза за лениво полуопущенными веками. Он поставил чашку, слегка взмахнул рукой, и тогда картинки в смотровом хрустале затуманились и померкли.
Фумита поднялся на ноги.
- Хочо в спешке - это может означать только одно: в Палате набралось уже достаточно наших собратьев, чтобы можно было принимать решения, - предположил он. - Пора и нам тоже отправиться туда и составить ему компанию.
Дверь со скрипом отворилась, и в кабинет Шимони протиснулся краснолицый Хочокена, хотя с его объемистым животом это оказалось не очень просто.
- Вы бы лучше поторопились. Там, внизу, один умник только что предложил выжечь дотла половину населения провинции Зетак.
Фумита прищелкнул языком:
- И при этом не делать никакого различия между воинами-копьеносцами и крестьянскими семьями, которые готовы бежать куда глаза глядят, лишь бы не оказаться на пути марширующих армий?
- Вот именно, что никакого различия, - подтвердил Хочокена. Отдуваясь и пятясь задом, он протолкнул свое громоздкое тело через дверь снова в коридор и красноречивым жестом предложил Шимони с Фумитой следовать за ним. - И что еще хуже, возражение, которое ты только что привел, оказалось единственным доводом, чтобы отложить голосование. Иначе отыскался бы такой дурень, который вот сейчас, в этот самый миг превратил бы все, что ему на глаза попадется, в дымящиеся руины!
Он устремился вперед по коридору, даже не оглянувшись. Фумита двинулся сразу за ним, чуть ли не наступая на пятки дородного мага.
- Ну, я думаю, у нас достаточно воображения, чтобы придумать еще парочку-другую резонов и задержать их подольше.
Он бросил взгляд через плечо, чтобы взбодрить Шимони, который, казалось, не имел ни малейшего желания ни шагать побыстрее, ни произносить какие-либо слова.
- Ничего не поделаешь, молчаливый друг мой. На этот раз тебе придется витийствовать столь же долго, как и нам, ради помощи правому делу.
Глаза мага-аскета широко открылись; он казался оскорбленным.
- На витийство требуется затрачивать куда больше энергии, чем на пустую болтовню!
Когда взгляд тощего мага переместился на дородного вожака всей тройки, оскорбленным выглядел уже Хочокена. Однако не успел он придумать какой-нибудь язвительный ответ, как Фумита подтолкнул его вперед.
- Побереги свою энергию, - посоветовал он, пряча усмешку за показной торжественностью. - Если кого-нибудь из нас и посетит сейчас прилив вдохновения, так лучше бы сохранить его для Палаты Собраний. Они там, вероятно, готовы в горло друг другу вцепиться, как мидкемийские обезьяны, так не хватало нам еще самим перессориться!
Не вступая в дальнейшие пререкания, все трое поспешили по коридору в Большую Палату.
Дебаты, в которых спешили принять участие сторонники Мары, продолжались не один день. Много раз на протяжении всей истории Империи разногласия приводили к расколу Ассамблеи, но никогда еще споры не были столь яростными и не продолжались так долго. Шальные ветры проносились через огромный зал, служивший Палатой Собраний в Городе Магов, куда прибывали все новые и новые чародеи. На расположенных ярусами высоких галереях были заняты почти все места. В последний раз такое случилось, когда шли споры об изгнании Миламбера и упразднении должности Имперского Стратега. Отсутствовали только престарелые Всемогущие, уже впавшие в детство. Из-за многолюдья в Палате становилось душно, но, поскольку в Ассамблее не принято было заканчивать обсуждение или устраивать перерыв, пока не готово окончательное решение, прения продолжались и днем и ночью.
Свет нового утра уже просочился через высокие окна купола, посеребрил лаковые плитки пола, сделал особенно заметной усталость каждого лица и выхватил из темных рядов черноризцев единственный островок, где наблюдалось хоть какое-то движение: в середине огромной Палаты расхаживал туда и сюда тучный маг, обращаясь с речью к почтенному собранию.
Утомление избороздило морщинами и лицо Хочокена. Он взмахнул пухлой рукой и голосом, охрипшим от часов безостановочного упражнения в красноречии, провозгласил:
- И я призываю каждого из вас принять во внимание: начались великие перемены, которые нельзя остановить на середине! - Подняв вторую руку, он хлопнул в ладоши, как бы подчеркивая важность своего
