- Я взял на себя смелость послать отряд разведчиков во главе с командиром легиона Ирриланди.
Бывший военачальник армий Минванаби, Ирриланди распоряжался патрулями в холмах вокруг поместья больше лет, чем Люджан прожил на свете.
Хокану кивком разрешил офицеру продолжать.
Люджан отрапортовал:
- Патруль обнаружил небольшой отряд, вооруженный для набега. Была стычка. Большинство врагов мертвы, но двоих удалось взять живьем. Один оказался говорливым. Выяснилось, что пятеро лучников, поджидавших тебя в засаде, всего лишь передовая разведывательная группа. Им было приказано ознакомиться с дорогой и выбрать место для более мощной засады. Но они не ожидали, что ты будешь путешествовать верхом и так быстро. Твое появление застало их врасплох, и им пришлось срочно менять тактику. Их сообщники к этому времени еще не добрались до молитвенных ворот; похоже на то, что только благосклонность богов спасла твою жизнь.
От боли, которую причиняла рана, мысли путались, но Хокану все-таки спросил:
- Ты выяснил, кто послал этих паршивых псов?
Люджан ответил не сразу: очевидно, он колебался. Его глаза не отрывались от лица хозяина, и в них явственно читалась тревога.
- Джиро, - сказал он наконец, словно преодолев какую-то преграду. - Доказательства неопровержимы. За всем этим стоит властитель Анасати.
Хокану встряхнул головой, чтобы отогнать дурман, застилающий сознание:
- Тогда ему не жить.
- Нет. Супруг мой, нам нельзя даже высказывать вслух подобные мысли, - раздался слабый голос. - Как мы можем пойти против вердикта Ассамблеи магов?
И Люджан, и Хокану разом обернулись к подушкам.
На них смотрели широко открытые, ясные глаза Мары. Ее пальцы в руке мужа дрогнули и напряглись.
- Как мы можем убить Джиро, если Великие объявили запрет на нашу кровную вражду?
- Благодарение Доброму богу! - воскликнул Хокану. Он склонился к исхудавшему лицу жены и поцеловал ее в щеку, хотя и этого движения хватило, чтобы у него снова закружилась голова. - Любимая, как ты себя чувствуешь?
- Я чувствую досаду, - призналась Мара. - Мне следовало сообразить, что не стоит пробовать тот шоколад. Уж очень хотелось оставить за собой торговую монополию... вот и поплатилась за свою жадность.
Хокану погладил ее по руке:
- Теперь отдохни. Мы счастливы, что ты с нами. Мара нахмурилась, сдвинув брови:
- А маленький? Что с нашим сыном?..
Ужас, отразившийся на лице Хокану, сказал ей все, что ей нужно было знать.
- Два сына... - прошептала она, закрыв глаза. - Два сына мертвы, и мы не смеем пролить ни капли крови ради возмездия!
Эти немногие слова, казалось, исчерпали ее силы, ибо она снова погрузилась в сон, хотя пятна гневного румянца еще оставались у нее на щеках.
Сразу же набежали многочисленные слуги. Лекарь, явившийся с полным коробом целебных снадобий, велел им проветрить постель госпожи и прикрутить фитили в лампах. Люджан не стал ожидать ничьих распоряжений. Он просто шагнул вперед, сильными руками сгреб хозяина в охапку и поднял того с циновки.
- Военачальник! - раздраженно запротестовал Шиндзаваи. - Я способен ходить самостоятельно. Можешь считать себя свободным.
Ответом ему была самая обезоруживающая усмешка Люджана.
- Я слуга моей властительницы, господин Хокану. Сегодня никто из Шиндзаваи мне не указ. Если бы ты был одним из моих воинов, я бы не позволил тебе и шагу ступить с такой раной. И, по правде говоря, еще больше я опасаюсь гнева госпожи. Я сейчас же доставлю тебя к хирургу, чтобы он извлек наконечник стрелы. Если ты умрешь из-за козней Джиро, пока Мара спит, ей от этого легче не станет.
Его тон был почти, дерзким, но в глазах жила горячая благодарность человеку, сумевшему спасти женщину, важнее которой не было ничего в жизни у них обоих.
Хирург отложил в сторону окровавленные инструменты и встретился взглядом с Люджаном. В свете ламп было видно, как блестят струйки пота у него на сосредоточенном и усталом лице.
- Нет, света вполне достаточно, - хрипло ответил он на невысказанный вопрос. - Вполне достаточно, чтобы я мог работать.
- Значит, дела плохи, - шепотом отозвался Люджан.
Его руки мертвой хваткой удерживали в неподвижности бедра Хокану, чтобы тот не мог, непроизвольно дернувшись, помешать хирургу. Одурманенный настойкой наркотических трав, чтобы притупить боль, Хокану не вполне сознавал, где он находится и что с ним происходит, а потому не приходилось рассчитывать, что сила воли и чувство чести помогут ему самому сохранять неподвижность. Однако, как бы ни было затуманено сознание человека, его дух должен оставаться бодрствующим. Если надо будет готовиться к худшему, 'уал' Хокану - его внутреннее 'я' - не должен об этом услышать, пока к нему не вернется ясность мысли, а вместе с ней и самообладание.
Однако, как видно, голос Люджана не был достаточно тихим, а может быть, раненый не желал поддаваться бесчувствию и позволять, чтобы его щадили. Хокану слабо шевельнул рукой:
- Если что-либо неладно, я хочу услышать об этом сейчас.
Лекарь обтер руки о фартук. Потом обтер лоб, хотя в помещении было отнюдь не жарко. Он перевел беспокойный взгляд на Люджана и, когда тот кивнул, снова обратился к консорту Мары:
- Господин, наконечник стрелы извлечен. Но он сидел глубоко в кости, и твои попытки двигаться и даже бегать привели к тяжелым последствиям. Сухожилия и связки разорваны, и некоторые приведены в такое состояние, что не в моих силах сшить их заново.
Он не добавил, что рана оказалась глубокой и грозила опасным воспалением. Он мог прибегнуть к припаркам, но никаких других средств в его распоряжении не имелось.
- Ты хочешь сказать, что я не смогу ходить? - резким командирским голосом осведомился Хокану.
Лекарь вздохнул:
- Ходить сможешь, господин, но уже никогда не поведешь отряд в атаку. Ты будешь хромать, и тебе будет трудно сохранять равновесие. В сражении любой опытный противник заметит твою хромоту и убьет тебя без особого труда. Господин, тебе не суждено когда-нибудь снова облачиться в доспехи. - Он сочувственно покачал седой головой. - Сожалею, господин. Я сделал все, что было в моих силах.
Хокану повернул голову лицом к стене, тихий как никогда. Даже руки он не сжал в кулаки: ярость и боль спрятаны от посторонних глаз. Но Люджан, сам испытанный воин, прекрасно понимал, что творится сейчас на душе у хозяина: ведь тот оставался наследником своего отца и военачальником дома Шиндзаваи. Стать калекой означало для него непоправимую беду. Люджан ощущал у себя под руками легчайшее подрагивание мышц. Сердце у него болело за хозяина, но он не смел выразить сочувствие, опасаясь, что рухнет стена самообладания, сохраняемого лишь ценой отчаянных усилий.
Однако человек, которого Мара избрала себе в мужья, еще раз показал, что скроен из прочного материала.
- Продолжай свою работу, целитель, - сказал он. - Зашей то, что можешь зашить, и, во имя всех богов, не давай мне больше никакого лечебного вина. Когда проснется госпожа, голова у меня должна быть ясной - я не желаю раскиснуть из-за хмельного пойла и поддаться жалости к себе.
- Тогда придвинем лампу, - буркнул хирург. - Я постараюсь управиться как можно скорее.
- Почтенный лекарь, в этом деле я мог бы тебе помочь, - послышался от двери тихий голос.
Хирург от неожиданности застыл на месте, его рука, протянутая к подносу с инструментами, остановилась на полпути. Люджан едва не выпустил ногу Хокану, которую удерживал на месте, и рявкнул, не глядя:
- Я же предупредил стражников, чтобы хозяина не беспокоили. Ни под каким видом!
