приходится на этот раз прийти к печальному выводу, что, во-первых, от всех «левых» начинаний почти ничего не осталось и, во-вторых, что и осталось, ничего решительно пролетарского в себе не заключает (боюсь, что навлеку на себя негодование и обвинение в каком-нибудь «уклоне»).
Привожу свой старый перечень «левых» шагов.
1. 107-я статья — отменена июльским пленумом. Хотя апрельский пленум тоже постановил отменить ее, тогда это не имело такого политического значения. Именно одновременная отмена 107-й ст. и повышение хлебных цен указывает, что ЦК сошел с «левого» пути административного нажима на кулака и вступил на правый путь изъятия хлеба у последнего посредством повышения цен.
2. Оживление колхозного движения. Во-первых, резолюция пленума выдвигает на первый план индивидуальное крестьянское хозяйство — это знаменует победу правых и сдачу позиций центристов. Во- вторых, само оживление колхозного движения и при своем недавнем бурном расцвете (на страницах «Правды» и других периодических изданий), и при теперешнем его спаде имеет, на мой взгляд, глубокие объективные причины, ничего общего не имеющие с полевением центристов именно в сторону пролетарской линии.
Спрашивается, что чему предшествовало: новый курс в колхозной политике как в расширительном толковании «левой» весны, так и в духе резолюций XV съезда — стихийному, идущему из глубин деревенской жизни колхозному движению, или это стихийное крестьянское движение есть результат «левого курса»? Все факты говорят за первое. Интересно сопоставить следующие цифры: Госплан проектировал прирост колхозов за пятилетие на 13,3 тыс., контрольные цифры на 1927-1928 г. предполагали прирост колхозов по Союзу в сравнении с прошлым годом на 3,6%, или увеличение с 18 011 до 20 464 единиц, а фактическое число колхозов без всяких Госпланов и контрольных цифр (и без малейшего участия «левого курса» и даже XV съезда) увеличилось за первое полугодие 1927—28 г. на 15849, т.е. почти удвоилось.
Что это означает? А то, что могучий рост колхозного движения отражает не «левые» намерения ЦК, отражающие, в свою очередь, нажим пролетариата. Нет, это движение есть стихийное движение самого крестьянства, т.е. мелкой буржуазии, убедившейся на жестоком опыте последних лет в невозможности выкарабкаться из трясины пауперизма, опираясь на развитие своего мелкого индивидуального хозяйства.
Об этом заговорили сейчас многие на страницах печати, вроде Ксенофонтова, Карпинского и др [угих], за что и обрушились на них громы и молнии правых молодчиков — Астровых, Марецких и пр. Об этом говорит, например, в своем докладе в президиуме Госплана СССР работник Укрсовхозтреста Маркевич следующее:
«Я позволю себе обратить ваше внимание на несколько цифр, которые чрезвычайно ярко характеризуют наше нынешнее крестьянское хозяйство и достаточно убедительно свидетельствуют о том, что индивидуальное крестьянское хозяйство не имеет никаких перспектив дальнейшего развития своих производительных сил. Мы имеем на Украине 49% дворов с площадью посева до 3 дес. Средняя площадь посева этих хозяйств — 1,9 дес. на двор; 64% этих дворов лишены тяговой силы — безлошадные. Но если бы эти безлошадные дворы приобрели по одной лишь лошадке, мы имели бы в этой группе дворов 63 лошади на 100 дес. посева, т. е. такое количество лошадей, которое поглотило бы весь урожай этих хозяйств. Этот пример я счел нужным привести даже на таком авторитетном собрании, чтобы лишний раз подчеркнуть всю экономическую абсурдность и несостоятельность продолжающихся и доныне разговоров о возможности уничтожения безлошадности при условии сохранения индивидуального крестьянского хозяйства. Это абсолютно невозможно, это вреднейшая утопия, о которой серьезно и разговаривать нельзя — которая стоила и стоит нам больших денег в настоящее время» (сборник Наркомзема[107] «Пути обобществления сельского хозяйства», вып.1, с. 8).
Вступая в широком масштабе в колхозы, крестьянин, бедняк или середняк, делает это не потому, что он наслушался нашей агитации о «кооперации — столбовом пути к социализму» (характерно, что к моменту оживления колхозного движения агитация за колхозы и совхозы со стороны парторганизаций и в городе и в деревне совершенно затихла), а потому, что это единственный выход из создавшегося для него положения. Следует отметить, что 13 тыс. колхозов, возникших за первое полугодие 1927-1928 г., в подавляющем большинстве являются первичными объединениями, ничего общего с социализмом не имеющими и представляющими субъективно во многих случаях для крестьянина попытку временного использования всех государственных льгот для перехода в дальнейшем снова на путь индивидуального хозяйства.
Между прочим, тот же Маркевич в том же докладе дает следующую интересную характеристику этих первичных объединений:
«У нас полагают, что объединение пяти-шести дворов, из которых один имеет лошадь, другой — плуг, третий — борону и т. д., имеющих целью совместное использование этого инвентаря для более успешной обработки своих пяти-шести клочков земли — что это и есть крупное сельскохозяйственное производство. Это мнение глубоко ошибочно; это тоже одно из заблуждений, которое стоит нам немало труда и средств. Такие объединения являются обычно крестьянской супрягой, существующей веками, принявшей у нас сейчас несколько иные, более сложные формы, но которая сама по себе не приведет нас никогда к крупному сельскохозяйственному производству. Через супрягу к социализму — вреднейшая эсеровская утопия, которая, к сожалению, до сих пор засоряет умы многих наших земельных работников. Я считаю необходимым остановиться на этом по той причине, что подавляющее большинство машинно-тракторных товариществ и товариществ по общественной обработке земли, которые причисляются к крупному сельскохозяйственному производству, представляют собой фактически ту же супрягу, но принявшую более сложную форму: там объединяются не 4 двора, а, скажем, 14 дворов, но принцип супряги остается в полной силе» (там же, с. 9).
Существеннейшим доказательством, что нынешнее колхозное движение — и снизу, стихийное, и сверху, декларированное ЦК,— ничего общего с ленинским путем к социализму не имеет, является старое гибельное игнорирование темпа промышленного развития. Деревенская кооперация без соответствующего темпа индустриализации — ведь это пока что пустая оболочка, могущая в скором времени наполниться отнюдь не социалистическим содержанием. Наши пропагандисты и проработчики, с пеной у рта доказывая социалистичность современных форм сельского кооперирования, не устают тысячи раз ссылаться на статью Ленина «О кооперации»[108], но почему-то никогда не дают себе труда привести следующие знаменательные слова: «При нашем существующем строе предприятия кооперативные отличаются от предприятий частнокапиталистических как предприятия коллективные, но не отличаются от предприятий социалистических, если они основаны на земле, при средствах производства, принадлежащих государству, т. е. рабочему классу» (Ленин, т. XVIII, ч. 2, статья «О кооперации»); или следующие: «На кооперацию у нас смотрят пренебрежительно, не понимая того — какое исключительное значение имеет эта кооперация, во-первых, с принципиальной стороны (собственность на средства производства в руках государства), во- вторых, со стороны перехода к новым порядкам путем возможно простым, легким и доступным для крестьянства» (там же).
Когда Ленин писал, что «кооперация в наших условиях сплошь да рядом совпадает с социализмом», вряд ли требуется много доказывать, что он имел в виду кооперацию со средствами производства, принадлежащими или имеющими тенденцию принадлежать государству, т. е. рабочему классу, но уж ни в коем случае не наши машинные, молочные и др[угие] товарищества, сплошь да рядом,— теперь уже и по официальным данным,— захваченные кулаками, т. е. маленькими капиталистами, ни в лучшем случае бедняцко-середняцкую «супрягу».
Итак, повторяю, по моему глубокому убеждению, современное колхозное движение есть движение мелкой буржуазии и поддержка его сверху «левым курсом» без одновременного усиления темпа развития промышленности ничего общего с пролетарской линией не имеет. А победа на июльском пленуме идеи о приоритете индивидуального крестьянского хозяйства объективно есть победа кулацкого, т. е. капиталистического влияния.
3. Новая совхозная политика. Сдвиг в этом вопросе имеет как будто более серьезный характер. Идея организации в ближайшие 4—5 лет 125 гигантов-совхозов («хлебных фабрик»), имеющих в среднем по 30 тыс. дес. земли каждая и дающих к 1931—32 г. 40 тыс. тонн нового товарного хлеба, принадлежащего целиком государству,— эта идея уже вступает в сферу своего практического осуществления. Интересный материал по этому вопросу можно найти в цитированных мной выше сборниках «Пути обобществления
