сельского хозяйства», издаваемых Земпланом Наркомзема РСФСР.
Но есть ли эта новая совхозная политика пролетарская политика? Здесь возникают самые серьезные сомнения. То, что в конечном счете она идет на пользу пролетариату,— в этом не может быть ни малейшего сомнения. Всякое крупное хозяйство есть выгода для рабочего класса. Не так, конечно, стоит вопрос. Вопрос стоит так: пролетарская ли это политика по своему существу, по своему субъективному содержанию? На мой взгляд, нет, поскольку новая совхозная политика не увязана с общей политической линией.
Последнее время, особенно после июльского пленума, вопросы промышленности и рабочей политики не только не выступили на первый план, не только не привлекли к себе соответствующего внимания, но, напротив, отношение к ним со стороны руководящих парторганов изменилось к худшему. Во-первых, диспропорция между развитием сельского хозяйства и промышленности, имеющая свое реальное выражение в товарном голоде и объяснявшаяся прежде (не только оппозицией, но и самыми ярыми сторонниками ЦК) отставанием роста промышленности от роста сельского хозяйства, нашла теперь совершенно противоположное объяснение: оказывается, сельское хозяйство отстает в своем развитии от промышленности. Во-вторых, все передовицы «Правды» и «Экономической жизни», посвященные промышленности, не устают твердить о необходимости (даже в связи с повышением хлебных цен) усилить напряженность работы, снизить себестоимость — причем последнее неразрывно связывается с новым нажимом на производительность, т. е. на интенсивность труда,— повысить «труддисциплину» и т. д.
В частности, интересно отметить, как одна из последних передовиц «Правды» негодует и возмущается теми, которые полагают, что «самокритика и снижение себестоимости, связанное с подъемом труддисциплины и усилением интенсивности труда рабочего, противоречат друг другу». Одно можно сказать: часто нашим хозяйственникам приходится сейчас попадать между молотом и наковальней. С одной стороны, самокритика: «не смей обижать рабочий класс, кровопийца, тиран ты этакий» — а с другой стороны: «снижай себестоимость, гони интенсивность, не давай зарплате расти быстрее производительности труда, повышай «труддисциплину», смотри в оба, чтобы не лодырничали, не воровали, а потому обыскивай рабочих, заставляй их — «полноправных хозяев промышленности» — выбивать на изделиях: «эта вещь украдена на таком-то заводе» и т. д. и т. п. Правда, следует добавить, что статья Рыкова «О самокритике», берущая под свою защиту хозяйственников, указывает на подходящий выход: всеми правдами и неправдами проводить «социалистическую» рационализацию и плевать на всякую самокритику.
Наиболее откровенно определяет отношение «левого курса» к рабочему вопросу Молотов в своей статье «К текущему моменту» («Правда» от 5 .VIII. 28 г.), где говорится:
«В этом вопросе (повышение хлебных цен) в данный момент рабочий класс должен был сделать известную практическую уступку середняку. Эта уступка связана с тем, что пролетарское государство должно будет поступиться некоторой частью своих накоплений в пользу производителей хлеба, главная масса которых — середняки. Надо прямо сказать об этой уступке середняку со стороны пролетариата, дабы правильно взвесить возможные ее размеры, посильные ее пределы. Конечно, эта уступка не должна затронуть основной массы накоплений (этого бы еще не хватало — Г. П.) пролетарского государства, направляемой на осуществление социалистической индустриализации, быстрый темп которой диктуется нашей стране всей внутренней и внешней обстановкой. Но в конце концов, именно за счет части этих накоплений (плюс за счет всякого рода экономии) только и возможно повышение хлебных цен. В этом смысле можно говорить о том, что повышение заготовительных цен (и возможное, в связи с этим, повышение цен на некоторые технические культуры) связано с известными жертвами со стороны рабочего класса.»
Дальше Молотов признает, что кризис хлебозаготовок в этом году объясняется в основном тем, что «деревня экономически окрепла, причем особенно окрепла ее кулацкая и зажиточная верхушка и этот социально-экономический факт обусловил возможность более настойчивой защиты интересов деревни на том участке смычки с городом (хлебном участке), на котором до сих пор оставалось наименее благоприятное соотношение цен». Итак, уступка середняку и кулаку, т. е. мелкой буржуазии и капиталистам за счет новых жертв пролетариата; что-то это очень мало похоже на выпрямление пролетарской линии...
То же самое можно сказать и о других моментах основной политической линии ЦК. Международные вопросы (проект программы К[оммунистического] И[нтернационала] — «катастрофа», по выражению Л.Д. [Троцкого], речь Бухарина на конгрессе, вызвавшая общее одобрение), внутрипартийная демократия, в частности, прежнее отношение к оппозиции (аресты, ссылки) — ничто решительно не дает повода толковать о действительном, хотя бы слабом выпрямлении политической линии в сторону пролетариата. А если это так, то вся совхозная политика остается висеть в воздухе. И невольно напрашивается вопрос: разве взятая сама по себе идея организации крупных государственных зерновых фабрик является непременно пролетарской? Разве теоретически, при национализации земли, даже в буржуазном государстве (ведь идея национализации земли по Ленину есть идея законченной буржуазной революции) не могли быть созданы государственные капиталистические хлебные фабрики? И если современное центристское руководство, непрерывно колеблющееся между буржуазией и пролетариатом, начнет проводить новую совхозную политику хотя бы даже всерьез и надолго — означает ли это серьезный шаг в сторону пролетариата? Отнюдь нет. Хотя, повторяю, объективно эта политика, кроме пользы в смысле укрепления и усиления позиций рабочего класса, ничего другого не принесет.
4. Повышение налога на 1928—29 г. аннулировано повышением хлебных цен, принятым на июльском пленуме.
5. Новый закон о землепользовании[109] начинает проводиться, но... опять-таки взятый сам по себе, при общей неправильной линии, он означает только уступку мелкой буржуазии.
Это все на счет деревни. По поводу города ни у меня, ни у кого из товарищей (правда, есть и исключения) никаких «иллюзий» о «левом курсе» не было. Сущность самокритики обнаружилась теперь для всех (кажется, уже для всех) с полной очевидностью, об этом уже многие писали и толковали и повторяться не стоит. Шахтинское дело, роспуск Конъюнктурного института НКФ[110], борьба (хотя пока только больше на бумаге) с водкой? Все это, правда, есть, но... из этого и всего сказанного выше вытекает одно: «левый курс» с начала своего зарождения и кончая июльским пленумом есть шатание центризма то «налево», то направо; «налево» — к середняку, к мелкой буржуазии; направо — к кулаку, к буржуазии. Ничего решительно пролетарского в этом «левом курсе» нет.
Отдельные, хотя и робкие, нерешительные, но правильные мероприятия, стоящие в непреодолимом противоречии с другими мероприятиями центристского руководства, стоящие в противоречии со всей генеральной его линией, могут, в лучшем случае, означать сдвиги от буржуазии, от кулака к мелкой буржуазии, к середняку и бедняку, но никак не сдвиги в сторону пролетариата.
Здесь я вкратце остановлюсь на основной ошибке тов. Преображенского, приведшей его в чрезмерно благодушное настроение (благодушие, конечно, прекрасная черта в личной жизни — я сама не люблю злых людей,— но в политике вещь часто совсем не подходящая) по поводу «левого курса». В одном из своих писем (к тов. Ищенко) он пишет между прочим: «Мы так скомпрометировали правую политику, что отрезали путь отступления ЦК в эту сторону, эта опасность была устранена» (а решения июльского пленума? — Г.П.). «Термидор не состоялся, надо радоваться этому и идти на сближение с партией»... «Мы констатировали уменьшение наших разногласий с ЦК по ряду актуальных вопросов международной и внутренней политики»... «Мы готовы приложить все наши усилия к поддержке всякого шага ЦК по пути ленинской политики. Мы хотим примириться с большинством партии на основе проведения нового курса. Просим конгресс вернуть нас в партию, в рядах которой мы лояльно и искренне (так и напрашивается написать «смиренно» — Г.П.) осуществим наше обязательство не прибегать к фракционной деятельности».
Эта основная ошибка заключается, на мой взгляд, в том, что «левый курс» тов. Преображенский рассматривает не диалектически, представляя его как сумму простых слагаемых. По тов. Преображенскому, «левый курс» — это: 1) политика Коминтерна плюс 2) политика в деревне плюс 3) внутрипартийный режим плюс 4) вопросы индустриализации и рабочий вопрос. Тов. Преображенский рассматривает все эти пункты по очереди, каждый из них в изрядной доле переоценивает в смысле его подлинной пролетарской левизны и с удовлетворением откладывает коробочку. Таким образом он складывает три первых пункта: политику Коминтерна, деревенскую политику и внутрипартийный режим. Все эти пункты в основном у тов.
