Преображенского выдержали экзамен на «пролетарскую левизну». Под сомнением остались промышленность и рабочий вопрос; и, несмотря на это сомнение, тов. Преображенский торопится «примириться с большинством партии на основе проведения нового курса» (где и когда он проводится? Что-то не приметно — Г.П.). Если даже согласиться с тов. Преображенским на счет «левизны» первых трех пунктов (а с этим согласиться никак нельзя), то и в этом случае тов. Преображенский не прав, говоря о проведении «левого курса». Новый «левый курс», если бы он существовал в действительности, являлся бы неразрывным целым во всех его отдельных частях. Нельзя рассматривать крестьянскую политику, с одной стороны, проблему промышленности и рабочий вопрос, с другой, как простые слагаемые, которые можно механически складывать или вычитать — ибо под понятиями «крестьянская политика», «промышленная политика», «рабочая политика» скрывается определенное соотношение классов.
Нельзя, с одной стороны, наступать на кулака, брать под защиту мелкую буржуазию, а, с другой стороны, продолжать нажим на рабочий класс, продолжать игнорировать основу его политической и экономической мощи — промышленность — и называть это пролетарским курсом или даже серьезным сдвигом в сторону последнего. Поворот ЦК в сторону пролетариата, имеющий своим результатом «принесение новых жертв со стороны пролетариата»? Что-то получается совсем, совсем негладко... И совсем не убедительно звучит у тов. Преображенского утверждение, что ради вящего доказательства, что ЦК проводит свою собственную политику, а не оппозиционную, он принужден держать оппозицию в ссылке. Я полагаю, что если бы в действительности произошел левый поворот, при котором мы должны были бы идти на примирение (слово неподходящее, не из политического лексикона) с большинством партии, все эти личные, субъективные методы отпали бы сами собой. А то ведь можно подобно тов. Радеку договориться до того, что, «неся ответственность за режим внутри партии и боясь этой ответственности, большинство продолжает политику борьбы против левой, в которой видит возможных конкурентов в руководстве партии» (из проекта заявления VI конгрессу К[оммунистического] И[нтернационала] тов. Радека).
Представлять себе борьбу правого и левого крыла в партии как борьбу конкурентов (??— Г.П.) — это значит или позабыть азбучные истины марксизма, или же отводить оппозиции какую-то странную, не подходящую ей роль.
Странное противоречие получается у тов. Преображенского между его наставлением оппозиционному молодняку о необходимости приобрести побольше политического опыта (преданность, стойкость — все это без определенного политического опыта может сыграть и отрицательную роль) и заключительной фразой предлагаемого им заявления конгрессу: «Просим конгресс вернуть нас в партию, в рядах которой мы лояльно и искренно осуществим наше обязательство не прибегать к фракционной работе».
Нельзя тов. Преображенскому с его политическим опытом давать искренне подобные обещания без всякого намека на какую-либо оговорку. Ведь тов. Преображенский лучше нас, оппозиционной молодежи, знает, что в настоящий момент единства в партии нет. Если совсем сбросить со счета оппозицию, то и тогда останется два борющихся между собой враждебных крыла: левое, центристское, и правое, устряловское или полуустряловское. Борьба между ними, начавшись с верхов, начинает охватывать и пронизывать всю партию вплоть до ее конечных звеньев — ячеек. Если даже, поверив в серьезность левых намерений центристов, искренне и крепко протянуть им руку, то и тогда ведь придется уже вместе с ними бороться против правых. А разве борьба с правыми, борьба за отвоевание партии на первых порах будет вестись на основе всеобщего единства, без необходимости прибегать к фракционной борьбе?
В партии в настоящий момент нет внутрипартийной демократии, нет единства, ее треплет лихорадка, а тов. Преображенский обращается к конгрессу Коминтерна — в котором тоже ведь есть и правые и левые, и тоже нет единства, нет внутрипартийной демократии — с обещанием не заниматься фракционной деятельностью. Все это звучит совсем не убедительно и даже совсем непонятно.
Возвращаюсь к «левому курсу». Объективные причины, его породившие, следующие:
а) Хлебозаготовительные затруднения, которые показали, во-первых, сопротивление кулака, наступление экономически окрепшей деревенской буржуазии (наступление буржуазии нашло свое отражение и в Шахтинском деле и во многом другом) и, во-вторых, лишний раз показали крайнюю отсталость и убожество индивидуальных середняцких и бедняцких хозяйств.
б) Центристское руководство шарахнулось на первых порах «влево», т. е. в сторону мелкой буржуазии: 107-я статья, идея коллективизации и т. д. После июльского пленума оно снова метнулось вправо, т. е. в сторону кулака: выдвижение на авансцену индивидуальных хозяйств, повышение хлебных цен, отмена 107 ст.
б) Пассивное недовольство рабочего класса, нашедшее свое выражение в неорганизованных стачках, выступлениях на общих собраниях, во враждебном отношении к коммунистам на производстве и, наконец, в политическом выступлении небольшой части партии — оппозиции.
Под напором этих двух факторов, которые представляют в сущности две стороны одного и того же явления — наступления буржуазии и слабой попытки контрнаступления пролетариата — центристское руководство сделало попытку повернуть влево и даже обернуться лицом к рабочему классу (самокритика в самом широком смысле этого слова), но попытка эта осталась висеть в воздухе. Повторяю: если и произошли некоторые робкие зигзаги «влево», то дальше интересов мелкой буржуазии они не пошли.
Теперь несколько слов о самом центризме. Под центризмом мы привыкли понимать течение в рабочем классе, колеблющееся между последовательным марксизмом и ревизионизмом. Если оппозицию причислить к последовательному марксизму, то роль ревизионистов достанется правому крылу. Но тогда на первый взгляд покажется, что и наши центристы и наши ревизионисты ведут подчас более правую, более соглашательскую политику, чем это полагается им по чину. Это явление, несомненно существующее, является, на мой взгляд, результатом особенного, нигде не имеющего места положения, занимаемого нашей компартией: именно, наша русская компартия находится у власти, является авангардом советского государства. Отражая в себе интересы различных социальных групп страны, она ставит все вопросы резче, грубее: ведь она не только ставит их, но и разрешает. Центризм на Западе, где у власти стоит буржуазия, участвуя в политической борьбе, но будучи совершенно устранен от ведения народного хозяйства в целом, наружно выглядит левее нашего центризма, который каждый свой правый уклон не только защищает, не только распространяет среди рабочего класса, но, находясь у власти, немедленно его осуществляет в реальной действительности.
10 августа 1928 г.
Возражения товарищей сводятся к двум положениям или, вернее сказать, к одному. «Левый курс это есть шатание между пролетариатом и мелкой буржуазией, и совершенно непонятно, почему 107 ст. и прочие «левые» мероприятия у меня являются шагом в сторону мелкой буржуазии, а отмена 107 ст. и повышение хлебных цен шагом в сторону буржуазии («какой — крупной»?).
Во-первых, непонимание происходит потому, что товарищи ставят за одни скобки бедняка, середняка и кулака, объединяя их одним термином «мелкая буржуазия». Я же их резко расчленяю и под термин «мелкая буржуазия» подвожу бедняка и середняка. Кулак же, как неоднократно повторял Ленин, это маленький капиталист, и я его причисляю к буржуазии. Я полагаю, что термин «мелкая буржуазия» отличается от термина «буржуазия» не количественной стороной, а иным социальным содержанием. «Мелкая буржуазия» источником своего накопления имеет в основном собственный свой труд, а не эксплуатацию, это начало, преддверие капитализма, но еще не капитализм. Кулак же, получающий прибыль за счет наемного труда, отличается от «настоящего» капиталиста лишь количеством своего накопления.
Но суть дела даже не в терминах. А суть в том, что я утверждаю, что повышение хлебных цен, при одновременном отстранении коллективизации и неправильной антипролетарской политике в области промышленности, есть несомненно шаг в сторону кулака.
А коллективизация при наличии антипролетарской промышленной политики, при отсутствии надлежащего темпа индустриализации, при покровительстве наипростейших форм кооперирования, при наличии одновременно нажима на рабочий класс ничего общего с ленинским планом (кооперативным), т. е. с пролетарской линией, не имеет, а отражает интересы середняка и бедняка (по моей терминологии, мелкой буржуазии). Особенно характерным и симптоматичным я считаю то, что колхозное движение началось не сверху, а снизу, с толщи самих мелкобуржуазных масс. И потому, на мой взгляд, совершенно
