положения. Перерожденческие процессы, сползание части партии к мелкой буржуазии порождали нашу фракционную работу, т. е. порождали идеологию, противопоставляющуюся официальной идеологии, вырабатываемой Сталиным и Бухариным, зачатки организации, проводящей эту нашу идеологию в массах, одним словом: по мере того, как ЦК отходил от классовой пролетарской линии, в партии выделялись элементы новой пролетарской партии. Если бы сползание партии продолжалось и дошло до перерождения, то эти элементы сложились бы в новую партию. Это не была бы вторая партия, это была бы единственная пролетарская партия. Представляя в зародыше эту партию, мы боролись за то, чтобы ей не пришлось возникнуть, т. е. за исправление линии существующей партии. Это противоречие жизненное, через него перепрыгнуть нельзя, оно дается с легкостью марксистски образованному товарищу, но дается с трудом горячей молодежи из рабочих и вузовцев, которая представляла наши кадры. Часть этих кадров прямо выступала против этой нашей точки зрения, часть принимала ее на словах только, думая, что мы в глубине души считаем термидор и перерождение партии предрешенными, необходимость создания новой партии предрешенной и что только тактические соображения заставляют нас выжидать с оформлением ясным и четким нашей позиции. Что так дела выглядели, знает каждый из нас, кто приходя на собрания оппозиционеров, слушал не только себя, но и других. Теперь мы очутились в ссылке. Нас, болып[евиков]- ленинцев, объявили контрреволюционерами. Что же это не есть термидор? Верхушка оппозиции не потеряла голову и, отправляясь в ссылку, заявила: нет, это еще не термидор, борьба за реформу партии продолжается. Мы пошли в ссылку без попытки сопротивления именно потому, что боялись, что всякая более острая попытка реагирования на ссылку может вызвать среди оппозиционных рабочих и сочувствующих им беспартийных рабочих убеждение, что термидор совершился, и толкнут их на борьбу с соввластью. Многие отправляющиеся в ссылку товарищи иначе, чем верхушка, расценивали положение. Я знаю многих из наших товарищей ссыльных, которые в тюрьме, в дороге, делясь с товарищами мыслями о положении, говорили: это и есть термидор. Так настроенные товарищи должны были реагировать на статью в «Правде» от 15 февраля и на все, что последовало, след[ующим] образом: первая их реакция могла быть только одна: все это обман, маневр для прикрытия арестов и высылок. 9/10 писем, получаемых от ссыльных товарищей, так расценивало левый курс. Так расценивали его невысланные рабочие, и их на эту расценку толкало не только то, что левый курс в области рабочего вопроса не принес никакого улучшения. Эти голоса начали стихать только тогда, когда Л.Д.[Троцкий] в письме от 9 мая заговорил о сдвиге налево и необходимости его поддержать. Июльский пленум, который представляет собой известный шаг направо, вызвал новый взрыв децистских настроений, и вы, колпашевцы, вчера только подписавшие заявление Л.Д.[Троцкого] о поддержке левого сдвига, о поддержке центра против правых, пишете сегодня мне: т[ак] наз[ываемый] левый курс был затеян только для прикрытия социального смысла наших арестов и высылок. Заявляете: «Мы не поддерживать этот зигзаг предлагали, а разоблачать самым беспощадным образом». Эти настроения наиболее ярко выступают наружу, когда ставишь вопрос об нашем отношении к центру. По отношению к нему значительная часть наших товарищей признает только обязательство критики, не признает обязательства поддержки, хотя подписывает заявления о поддержке. Всякий, кто выдвигает этот вопрос, в глазах наших товарищей кандидат к сдаче платформы и к слиянию с центром. При этом товарищи эти считают, что они защищают платформу, считают, что они защищают традиции ленинизма по отношению к центру. Понятно, что их точка зрения не имеет ничего общего ни с защитой платформы, ни с защитой традиции ленинизма по отношению к центру. Первое я уже доказал, говоря о реформе партии и сов [етской] власти. О втором несколько слов. Мы боролись вместе с Лениным против центра во время войны, но вместе с ним пошли в Циммервальд, который был оформленным блоком с международным центром. Мы это делали, зная, что значительная часть центристов будет в решающий момент против нас с Шейдеманами[301] и Эбертами, что часть центристов колебаниями своими сыграет на руку Шейдеманам и Эбертам. Мы это делали, считаясь с простым фактом, что рабочая масса, поднимаясь против социал-империализма, не сделает этого сразу, решительно, что только сблизившись с ней в самом процессе колебания этой массы, поддерживая ее, мы сможем ее завоевать, когда она увидит нас и центристских вождей и сравнит в массовой борьбе. С такими традициями ленинизма рвут те товарищи, которые подходят к проблеме центра только с точки зрения словесного разоблачения.
Ликвидировал ли Ленин свою самостоятельную линию, входя в блок с центристами, и ликвидировали ли ее спартакисты, под руководством Розы Люксембург и Либкнехта вошедшие в независимую с[оциал]- демократическую], партию Германии при ее основании? Я был тогда противником вхождения левых в центристскую по существу независимую] партию. Статьи против политики Розы Люксембург в этом вопросе вы можете найти в первом томе моей «Германе[кой] революции», стр. 304—330 и 407—420. Моя точка зрения определялась боязнью ликвидации самостоятельной линии левых радикалов (поздн[ее] коммунистов). Опыт показал, что спартакисты[302] своей особой линии не потеряли. Когда началось непосредственное крупное массовое движение, они порвали с центром. Но я считаю по сегодняшний день ошибкой вхождение Союза Спартака в незав[исимую] с[оциал] -д[емократию]. Это не позволяло ему создать достаточно сильных кадров, и компартия Германии оказалась в момент ее создания 10 лет тому назад чересчур слабой. Потребовалось двух лет опыта, пока основная масса независимых рабочих перешла в количестве 200000 человек к коммунизму[303]. Характерно, что в городе, в котором издается «Арбейтер Политик», орган, ведущий самую непримиримую линию, признававший необходимость циммервальдского блока, но отклонявший вхождение в партию независимых, что в этом городе (Бремене) коммунисты были в начале революции наиболее сильны, хотя не имели большинства в рабочем классе. Если ошибочным было вхождение спартакистов в незав[исимую] партию, то вопрос координирования действий, совместных демонстраций не вызывал никаких сомнений. Ленин не возражал никогда против таких блоков в действии. Он только смотрел, чтоб такой блок не уничтожал самостоятельность линии, не вызывал иллюзий на счет союзников. Само собой понятно, что нельзя природу с[оциал]-д[емократии] в период войны и начала революции сравнивать с ВКП в теперешнем положении и природой разных ее фракций. Основная разница состоит в том, что западноевропейский оппортунизм представлял тенденции рабочей бюрократии и аристократии к подчинению господствующему империализму. Источник оппортунизма ВКП состоит в трудностях социалистического строительства в мелкобурж[уазной] стране в капиталистическом окружении. Оппортунизм представляет собой тенденцию бюрократии, рабочей аристократии, мещанских элементов в партии в сползании к кулаку. Через его потребности идет тенденция к смычке с крупным мировым капиталом, причем представители этой тенденции лелеют надежду удержать власть в руках пролетарской партии. Наш центр опирается также само, как центр герм, с[оциал]-д[емократии], на очень широкий слой рабочих; наш центр имеет тоже кадр парт[ийной] и профессиональной] бюрократии, его роднит с немецким центром боязнь больших решений, непонимание, что классы нельзя перехитрить никакой дипломатией. Разница в положении состоит в том, что там происходили процессы в партии пролетариата, находящегося под игом империалистического правительства; у нас они происходят в партии победоносного пролетариата, держащей власть в своих руках, но в партии, разбавленной мелкобуржуазными элементами, разница состоит в том, что все процессы у нас происходят в стране, прошедшей три революции. Пропорции людей, вышедших из горнила революции, совершенно другие. В Германии вопрос об отношении к центру только между 1910—[19]16 гг. умещался в рамках одной партии. У нас пока что исключена головка левого фланга, стремящаяся вернуться в партию, т. е. обязанная рассматривать вопросы своей политики с точки зрения единой партии. Но кое-чему можно поучиться из этой старой борьбы. И вот чему. С правой у нас не может быть мира. Нельзя вылечить ВКП, не выбросив из нее кулацкие элементы, мещанские и часть бюрократических. Старые большевики -руководители правых, понятно, после такой чистки партии и исправления ее политической линии, исправимы. И не об их исключении идет речь. Но та социальная база, на которую они в партии опираются, должна быть выбита из-под их ног. По отношению к центру мы должны знать, что его существование не случайно. Он будет выражать всегда тенденции парт- и госаппарата к бюрократизму. Связанный с аппаратом, он будет всегда представлять политику малых решений, попыток компромисса для избежания революционных потрясений. Т. к. нельзя себе представить исправления линии партии как единичный акт, а дело будет, даже при самом лучшем повороте, идти о настоящей борьбе течений, представляющих разные слои пролетариата и тех мелкобурж[уазных] прослоек, от которых нам не избавиться до конца в партии в условиях СССР (полупролетарские, бедняцкие элементы, которые завтра становятся середняцкими и которые нам необходимы в партии для связи с деревней), то можно считать, что мы в продолжение десятка лет, впредь до решающих побед на поле социалистического строительства, будем в борьбе с центром. Это требует сохранения нас, болып[евиков] -ленинцев как
