Вариант 'Дельта' (Маршрут в прошлое - 3)

Левиафан, как его называл кое-кто из ваших адептов! Нам также понятно, что врагам русской цивилизации так хочется, чтобы на удар вашего кистеня или кастета мы „отвечали“ ударом растопыренными пальцами, чтоб мы дрались между собой, укуривались, спивались, блудили… чтобы исчезли с лица Земли поскорее.

Что?! Ты, читатель, говоришь, что не из таких? Ну, тогда – давай „краба“ и читай дальше!

________________

Конечно же, молодёжи страны не хватило этого одного академического часа. Не хватило, чтобы „спустить пар“. Зато в большинстве случаев мотивацию и энергию молодых людей за этот час удалось направить в нужное, конструктивное русло. В результате страна без эксцессов и внутренней напряжённости людей вошла в мобилизационный режим (ещё раз, – уже в который – за этот бурный и тяжкий двадцатый век!). И… началась эпоха всеобщего творческого и трудового подъёма. Теоретически, во второй раз за историю СССР, но по своей сути, по содержанию, в первый. В первый, потому что не только внешняя и внутренняя обстановка в стране была иной. Но и задачи, которых предстояло достичь за пять лет, стали качественно иными. Не станем их перечислять – sapienti satis. Скажем только, что и социальная апатия, и пассивная (вместо необходимой активной!) поддержка народом правящего режима заметно снизились ещё до Правительственного заявления, сменившись затем на свою противоположность. Но гораздо сложнее обстояло, например, дело с уже давно культивировавшимися потребительскими тенденциями, с изживанием и заменой порождённого при Хрущёве вектора развития советского человека. Забегая вперёд, отметим: в целом, за пять лет, к 1993 году, не управились, но за семь лет – удалось вполне…

 Ко времени знаменательных событий Андрей учился как раз в девятом классе. Увиденное и услышанное им 20 декабря привело юношу к окончательному решению: „Буду поступать в медицинский. Стану физиологом. Буду исследовать почему и как можно звуками так изуродовать человека. Раз можно искалечить, значит – можно и излечить! А, может, ещё удастся…“– Андрей даже наедине с собой постеснялся додумать мысль до конца: уж слишком смелой она была…

О том, почему мы назвали решение Андрея „окончательным“ – позже: в следующей главе мы расскажем о том, как он вообще пришёл к намерению стать исследователем в названном направлении. А теперь опишем вкратце, какие ещё события произошли до момента поступления Андрея Черкасова на лечебный факультет 1 Московского Ордена Ленина медицинского института им. И.М. Сеченова.

В следующем, 1988 году, как это следовало из прессы, органами государственной безопасности было разоблачено и арестовано большое число „агентов влияния“. Термин этот был новый, и люди пока ещё не понимали с достаточной чёткостью, что за ним кроется. Вскоре всё прояснилось: весь год и начало следующего проходили открытые судебные процессы. Приговоры были самыми разными: от высылки за границу с пожизненным лишением гражданства и права возвращения в СССР до… повешения. Да, 19 августа 1989 года были подвергнуты повешению несколько не слишком известных, но занимавших довольно высокие посты работников КПСС. Такой необычный и жестокий способ казни был введён в СССР ещё в 1986 году. Люди поудивлялись, поговорили и почти забыли об этом: приговоров, предусматривающих такое наказание, ещё несколько лет нигде не выносилось, принцип-то был справедливым: повешению подвергать только государственных преступников из числа высшего руководства страны, а также КПСС – начиная с секретарей обкомов. До августа 1989 года вновь введённый метод кары не применялся.

Проходившие процессы открывали всё новые и новые страницы истории войны. Той войны нового типа (информационно-психологической), о которой рассказывал старый советский разведчик в телевизионной передаче в декабре 1987 года. Сметливые догадывались, что давненько уже арестованных выпускали на суды (всегда – открытые) по какому-то, неизвестно кем разработанному плану. И это было действительно так: нельзя было допустить, чтобы в обществе, десятилетиями пребывавшему в комфорте, сытости и покое, погасла едва только разгоравшееся пламя понимания ответственности за страну, за её будущее. Понимание неустойчивости всего в постоянно меняющемся мире не имело права войти в привычку. В такую привычку, которая гасит зарождение любой творческой инициативу, притупляет чувство бдительности на фоне всеобщего благополучия, невозможности голода или безработицы.

Но сами процессы были исключительно честными, обвинения были ясными, чёткими и доказанными. Тщательно консультированные специально подготовленными психологами судьи ставили вопросы так, чтобы, находясь в рамках УПК, они  способствовали максимальному раскрытию всей неприглядной сущности личностей и деяний подсудимых. Было допущено участие иностранных журналистов. Но для этого немало пришлось потрудиться нашим разведчикам: к участию допускались лишь те иностранные журналисты, которые были известны своей честностью и неподкупностью.

Впрочем, на Западе от газет, чьи представители никак не могли попасть на суды в Москву, валом шли комментарии под заголовками: „Новый 1937-й в Москве“, „Тучи неосталинизма над Россией“ и далее, в том же духе. Однако ни статьи такого рода, ни блокирование целого ряда побывавших на процессах в Москве журналистов не смогли скрыть правду от тех людей во всём мире, кто хотел и был в состоянии воспринять правду. Во-первых, СССР запустил ряд специальный спутников для трансляции хода процессов. Синхронный перевод делался на шесть европейских языков (испанский, португальский, итальянский, немецкий, французский и английский). Во-вторых, Советский Союз начал выполнять своё обещание: по тем же спутникам шли передачи о том, как и за чей счёт организовывались порочившие СССР выступления прессы о процессах в Москве, как блокировались статьи и репортажи иностранных журналистов – свидетелей процессов. В-третьих, шли телепередачи, в которых эти иностранные журналисты давали интервью о процессах советскому телевидению. Наконец, было организовано распространение материалов о процессах тридцатых годов и, конечно же, старых кинохроник с участием таких участников тогдашних процессов, как Барбюс, Фейхтвангер.

В СССР были пущены в продажу книги с копиями документов о процессе М.Н.Тухачевского. Была во второй раз (с 1984 года) переиздана книга Лиона Фойхтвангера „Москва, 1937“. Ни у кого из граждан СССР не оставалось и доли сомнения в том, что ещё бы чуть, и агент германского генштаба маршал Тухачевский совершил бы кровавый военный переворот в СССР и сдал бы страну фашистской Германии… „Кстати, ох и неприятный же тип – этот Тухачевский, вместе с его польской фамилией и странно выпученными глазами“, – думалось многим. И вот – апофеоз судебных разоблачений: перед людьми с экранов предстали подловатого вида лысый тип с огромной „кляксой“ на лысине; довольно известный людям уроженец Ярославля, завербованный ЦРУ США почти четверть века назад, с недоброй бульдожьей мордой и неспокойным взглядом; какой-то грузин, кстати – бывший чекист – с повадками лакея и насквозь лживыми манерами и голосом; ещё несколько бывших чинов из министерств, ЦК КПСС и КГБ…

После этих процессов и приведения в исполнение смертного приговора несколько высших чиновников страны, членов ЦК, обкомов партии и сотрудников КГБ почему-то стали настаивать на своей отставке „по состоянию здоровья“. Ну, это обстоятельство никакого удивления в Пятом Главном управлении КГБ не вызвало; более того, – чего-то подобного именно от этих лиц и ожидали. А вот духовное очищение страны, её интеллектуальное развитие и, почему-то, развитие обществоведения пошли после этого семимильными шагами.

Примерно в то же время, кажется, в восемьдесят восьмом, произошло ещё два значимых для Андрея события. Во-первых, вернулся из полугодовой „стажировки“ в Великобритании  его старший друг – Ваня Черных. А потом, чуть ли не сразу, старшие Черкасовы дали своё согласие на полугодовое пребывание в их доме западногерманского юноши. Дело в том, что во второй половине восьмидесятых начала осуществляться программа „международного культурного обмена“ среди молодёжи. Организована она была по инициативе СССР. С советской стороны для полугодового пребывания за границей ребят отбирала специальная комиссия по никому неизвестным принципам. Но всякий раз получалось, что эти ребята непременно обладали следующими качествами: острой наблюдательностью, живоым интересом к окружающему, справедливостью, объективностью и умением рассказать о своих приключениях и переживаниях там, за границей. Ещё, почему-то, никогда не посылали ребят, не отличившихся своими успехами по всеми любимому „домоводству“. Ну, отчего это происходило, читатель, надеемся, догадается уже по прочтении начала следующей главы.