Вариант 'Дельта' (Маршрут в прошлое - 3)

смерти я не виноват. А довести дело до завершения, дело, которое начинали мы все трое (пусть мы с тобой не знали о нём, а он не знал о нас),– мы просто ОБЯЗАНЫ. Теперь сделать это будет проще: всегда ведь легче повторять чьё-то изобретение (пусть и по-своему, иным путём), тем более, когда есть уверенность: результат не просто достижим, но уже и был кем-то достигнут!

Теперь о главном (Ты, Иван, возможно, подумаешь: какое же может быть главное, ЧТО МОЖЕТ БЫТЬ ещё важнее, чем сказанное). Есть, Ваня, есть!

У меня в ходе всей этой работы в архивах возникло несколько добрых и полезных знакомств: это и одна симпатичная полковница из… одного из главных управлений Конторы, и даже сторонник-генерал, кстати – мой коллега (может, как раз поэтому и стал сторонником, что он – коллега?). Люди эти – безусловно порядочные. Но, самое главное,– они не только верят в наши с тобою способности, но и сами располагают немалыми возможностями. Я уведомлен сделать тебе предложение: согласен ли ты, Иван Кузьмич, ещё раз поработать со мной в одной упряжке. Только теперь – под могущественной крышей и (что ещё важнее) представители которой смотрят на вещи очень и очень сходно с нами. Ответь, пожалуйста, поскорее, лучше всего телеграммой. И, пожалуйста, вспомни о том, каких ошибок я наделал ТОГДА, пока ты не вошёл в дело со своими навыками математического моделирования (а не только матанализа, которому я уже и сам научился).

Преданный тебе твой старый друг

Андрей

P.S. Иван, пожалуйста, не сердись за то, что с тебя сейчас возьмут расписку: одной больше – одной меньше, не правда ли? Сам понимаешь, почтой отправлять было нельзя (да, и дольше бы было – а я весь уже в нетерпении: скорее бы начать работать, пока свежи все новые мыслишки и идейки). Да, Иван, ты можешь держать фельдъегеря сколько надо: читай, перечитывай моё сумбурное послание – никто тебя не осудит и не поторопит: дело – ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВАЖНОСТИ!

Ну, на этот раз,– всё!“

Примечание: фельдъегерь был уполномочен доставить отправителю ответ и доставил его. Вот его текст: „Андрей! Очень рад, Всегда готов. Сообщи где и когда. Иван“

________________

,

Андрей.

Андрюша родился на самом излёте 1972 года – 21 декабря. Как говорил его дед – в один день со Сталиным. Был он довольно пухленьким крепышом с пронзительно голубыми, с самого рождения всем интересующимися глазёнками. Обычно он молча лежал в своей стандартной кроватке жёлтого дерева детской и сосредоточенно, хотя и неуклюже, теребил подвешенные над ним пёстрые пластмассовые детские игрушки. Вначале родители купили ему для этой цели лёгонькие округлые и довольно симпатичные на вид шарики, колёсики, какие-то „загогульки“. Все они были наполнены некими мелкими предметами, издающими при сотрясении негромкий и, в общем-то, приятный (для взрослого уха) шум. То есть, это были так называемые погремушки, которыми так любят играть все маленькие дети. Андрейка тоже обрадовался, когда впервые их увидел: трогательно „загукал“ и потянулся у ним ручонками. Но когда все эти пёстрые, такие привлекательные на вид изделия от Андрюшиного прикосновения начали шуметь и негромко, так, совсем тихонько „грохотать“, мальчонка отдёрнул от них руки, замер на секунду, а потом громко и обиженно расплакался. Не пришёлся ему чем-то этот „шум“ – совсем негромкий и даже приятный, как кажется нам, взрослым. Мудрые родители тотчас же погремушки убрали и куда-то запрятали. Да, так, что подросший Андрейка, вспомнивший о них, сумел их найти лишь после настойчивых и очень нелёгких поисков.

Плакал он, вообще-то, редко – только тогда, когда емудействительно было что-то очень нужно, а словами выразить своё пожелание ещё не умел. „Гукать “ тоже вскоре перестал. А месяцев с трёх-четырёх – едва только научился держать головку, начал издавать некие довольно певучие и мелодичные звуки: видимо, пытался подражать речи взрослых. Но Андрюшина мама утверждала, что это кое-какие итальянские слова. Ну, что возьмёшь с мамы, так любившей своё первое чадо – и не такое ей могло померещиться. С другой стороны, мама всё же окончила в своё время консерваторию и изучала итальянский – этот универсальный язык всех классически образованных музыкантов. К тому же, какая-то из её прабабушек происходила родом из Кремоны. Затем итальянка вышла замуж за бравого русского офицера. В общем, вполне возможно, что Надежда Евгеньевна – Андрюшина мама, не так уж и ошибалась в своих утверждениях. А, может быть, в Наде говорила скрытая грусть и тоска по большой сцене, надежду вернуться на которую, она – верная жена советского офицера – давно потеряла. Теперь она была простой преподавательницей городской музыкальной школы по классу скрипки. Кстати, она оказалась единственным человеком не только в школе, но и во всём небольшом городе, кто имел консерваторское образование.

Отец Андрейки был, как он любил говорить, „потомственным офицером“. Василий Андреевич даже окончил с отличием военную академию, но… то ли не обладал достаточными „дипломатическими“ способностями, то ли – не умел за себя постоять, но высоких чинов так и не достиг, долго служил на северах, а теперь оказался здесь, в Воронежской области в должности начальника райвоенкомата. Впоследствии Черкасов вышел на пенсию „по выслуге лет“ в звании подполковника – иметь большего звания должность не позволяла. Почему Василий Андреевич называл себя потомственным офицером? А потому, что и его отец был офицером в отставке, и отец отца – красным командиром. Конечно, своего деда Василий Андреевич помнить не мог: тот  погиб буквально в последние дни гражданской войны в должности комбата (то есть, подполковника, по–современному). Иначе говоря, пал в бою задолго до рождения своего внука.

   А вот отец районного военного комиссара был личностью почти что легендарной. Почему „почти“? Да, потому, что о его прошлом – действительно, заслуженном и героическом – в городе, да и во всей области узнали лишь добрую дюжину лет спустя после рождения Андрюши. Узнали незадолго до празднования сорокалетия Великой Победы. Тогда, в апреле 1985-го, на имя Андрюшиного дедушки – Андрея Васильевича старшего пришло правительственное письмо. Конверт содержал в себе приглашение в областной центр. Ветерана для чего-то попросили прибыть в мундире, если он сохранился, и при всех орденах. Оттуда дедушка приехал сильно взволнованный, на чёрной „Волге“, дверцу которой перед ним предупредительно раскрыл молодой капитан. На дедушке вместо его довольно потёртого „парадного“ чёрного пиджака был новёхонький, но сидящий „как влитой“, мундир полковника Советской армии. Андрюша, выбежавший встречать деда, сразу же заметил, что на мундире кроме хорошо уже знакомых ему Ордена Красной звезды, Ордена Отечественной войны Первой степени и полудюжины медалей теперь, в дополнение к ним, сверкали Орден Ленина и Золотая  звезда Героя Советского Союза. На правом же лацкане мундира появился какой-то значок, Андрюшей никогда ранее невиданный. Только позже, хотя и в тот же день, Андрейка узнал, что это за значок: такие давали только самым заслуженным ветеранам госбезопасности.

––––––––––––––––

Хотя всё, только что здесь описанное, конечно же имело серьёзное отношение к формированию личности Андрюши, его мировоззрения и жизненных интересов, всё же вернёмся во времена его раннего детства.

Свои первые слова по-русски Андрюша совершенно отчётливо и вразумительно произнёс, когда ему ещё не было и десяти месяцев – в октябре 1973 года. Первым словом было отнюдь не „мама“. И даже – не „папа“. Нет, это была целая, осмысленная, грамотно построенная фраза: „Папа, хочу пись-пись“. Отец, стоявший возле даже ещё и не годовалого мальчонки, замер и отчего-то побледнел. Мать, находившаяся в той же комнате поодаль, негромко вскрикнула. Дедушка ничего не слышал – он занимался чем-то во дворе