здесь практически в полном составе. Петрову удалось уговорить прибыть на отчёт лаборатории № 11 даже самого маршала Шебуршина и кое-кого из его заместителей. Вход в зал для конференций оборудовали тамбуром со звуконепроницаемыми дверями. С наружной стороны тамбура стоял пост из двух капитанов госбезопасности в штатском, приглашённых сюда генералом Петровым. Как и обычно в подобных случаях, кто-то пришёл заметно раньше, кто-то – перед самым началом. Но все участники совещания сразу же обращали внимание на то, что в зале звучит какая-то странная, тихая, но почему-то проникающая в самую глубь души музыка. Эта музыка была совершенно лишена тех диссонансов, которые умышленно используются многими композиторами. Музыка не была лишена ритма, но уловить его закономерность не удавалось. И ещё: собравшиеся в зал люди отметили, что им стало как-то спокойнее в этой звуковой среде. Других изменений в своём состоянии и настрое не обнаружил никто, хотя изменения и происходили…
Совещание началось с умышленным опозданием в три минуты. Генерал Петров посмотрел в конференц-зал через „окно“, выглядевшее „с той стороны“ как зеркало и спросил Черкасова:
– Ну, что? Можно начинать? А ведь я, признаюсь, с самого начала совершенно не верил ни в ваши идеи, ни в вас.
– Меня наша музыка тоже призывает быть честным и откровенным: вы мне, Евгений Никифорович, поначалу так не понравились, показались таким ограниченным и без нужды педантичным администратором, что я даже пожалел о своём приходе в институт… Лишь много позже пришли понимание и благодарность… Давайте, я выйду, начну доклад…
Полный текст своего отчётного доклада Черкасов подготовил на бумаге. Он и читал его, не отрываясь от этой бумаге ни на секунду. Иначе было нельзя: неизвестно, куда бы завела „акустическая сыворотка правды“ своего главного создателя в процессе отчёта. Но и этот фактор – „бубнение“ отчёта по бумажке – стал составной частью того, что Андрей назвал „отчётом–экспериментом“. Первый же из оппонентов честно и открыто заявил, что ему очень не понравилось это, как он выразился, занудное чтение с листа: ведь, как всем в зале ясно, докладчик не только прекрасно знает свой материал, но и, похоже, продумал каждое слово в отчёте; тогда зачем же эта бумажка?
Потом оппонент перешёл к практической стороне работы лаборатории и разнёс её в пух и прах, каждым своим словом выражая свою предубеждённость и неверие в возможность достижения тех результатов, о которых докладывал руководитель темы. В заключение первый оппонент сказал:
– Хочу сказать вам, уважаемая комиссия, ещё две вещи. Я тут был перед вами совершенно откровенен и открыт, не скрыл ни своей предубеждённости, ни отношения к руководителю лаборатории. Я никогда ранее не позволял себе такого, всегда предпочитая дипломатичность. Но сегодня сделал это, не знаю – почему… Видимо моё чувство Справедливости потребовало именно таких слов. И последнее: да, выключите же вы, наконец, эту музыку! Нет, не скажу, что она неприятна или раздражает. Но не принято делать доклады и выступления под какое бы то ни было музыкальное оформление! Спасибо за внимание!
Видавшие виды члены комиссии и приглашённые были в полном недоумении: им прекрасно был знаком этот оппонент Черкасова, они знали его непростой характер, не без некоторой склонности к небольшим интригам, знали его дипломатичность, склонность говорить намёками, не упрекать никого открыто и не хвалить. Что же с ним стало? Откуда такие открытость, честность, стремление к справедливости с большой буквы?! Более того: рассказывая аудитории о своих предубеждениях, оппонент практически разоружился, потому что всё высказанное им против проекта было до этого методично и доказательно
Но додумать эту мысль, которая очень скоро смогла бы привести большинство из членов комиссии к правильным выводам, довести предположения и рассуждения до логического конца присутствующим не удалось: музыка исчезла, а на трибуну для ответа оппоненту вышел руководитель темы профессор Черкасов:
– Уважаемая комиссия! Уважаемые товарищи! Только что вы испытали на себе действие одного из созданных в лаборатории акустических воздействий. Евгений Никифорович Петров образно назвал его „акустической сывороткой правды“. Прошу уважаемого оппонента нас извинить! Мы не хотели никого задеть, обидеть или выставить в неприглядном свете. Тем более, что убеждены: Правда, Честность, чего бы они ни касались, не могут оскорбить или унизить никого! А теперь, если позволите, мы бы хотели продемонстрировать вам ещё три из найденных в нашей лаборатории эффектов: мы бы предложили погрузить всех присутствующих в глубокую грусть, затем – дать возможность побыть в состоянии счастья, а потом, в заключение, привести ваши вас в состояние покоя, которое будет сочетаться с активацией ваших интеллектуальных и критико-аналитических способностей…
В зале поднялся шум. Выдержанные, маститые, обременённые опытом и чинами члены комиссии и приглашённые были единодушны в своём изумлении. Объяснение, которое им в такой необычной форме дал завлаб Черкасов, не оставляло никакого места ни сомнениям, ни недоверию. А его последнее предложение… нет, тут стоит подумать! А безопасно ли всё это?! Но тут вышел генерал Петров и встал рядом с Черкасовым, ещё не покинувшим трибуны:
– Товарищи! Уверяю вас, что та небольшая практическая демонстрация достигнутых лабораторией результатов, которую предлагает осуществить полковник, профессор Черкасов, совершенно безопасна и никаких неприятных или необратимых последствий иметь не будет! – Петров выждал несколько секунд и завершил, – Ну, так, что же, товарищи? Согласны? Кто за – прошу поднять руки… Нет, нет, сотрудникам лаборатории голосовать не надо – вы, разумеется, лучше всех знаете тему, но вы – не члены комиссии!… Так, вижу… Кто против? Никого! Воздержавшиеся?… Один человек…
Полагаем, читателю уже стали ясны два обстоятельства: то, что происходило на отчёте лаборатории № 11 потом, совершенно не соответствовало ни форме, ни традициям проведения подобных отчётов; во- вторых, понятно, что ни сомневающихся, ни – тем более – противников в ходе трёхчасовых обсуждений не осталось. В заключение конференции взял слово приглашённый на неё первый заместитель председателя КГБ академик Фёдоров. Его выступление оказалось коротким:
– Уважаемые члены комиссии! Уважаемые товарищи! Сообщаю вам, что работы лаборатории и само её создание были инициированы председателем КГБ СССР маршалом Шебуршиным и согласованы с президентом страны Никитиным. Результаты работы имеют стратегическое оборонное значение. Поэтому сообщаю вам, что к концу обсуждения его результаты были доложены нами – маршалом Шебуршиным и мною – руководству страны. Получено распоряжение подвергнуть всех присутствующих такому созданному лабораторией акустическому воздействию, которое полностью исключит возможность утечки информации или непроизвольного раскрытия факта или хотя бы части содержания состоявшейся конференции. На всякий случай, если остались сомневающиеся… (в зале послышались необычные для отчётных конференций такого рода возгласы: „нет!“, „какие сомнения“, „не сомневаемся!“). Ну, всё равно! Напомню, что всё это – совершенно безопасно!
Так получилось, что никто и никогда ни словом, ни намёком, ни промахом своего поведения не выдал, не обмолвился и не намекнул на ошеломляющие результаты работы лаборатории НИИ МБП МЗ СССР № 11.
________________
Конец же, точнее – завершение работы над темой, наступил ровно год спустя после того, как Черкасов высказал своё пожелание генералу Петрову, как был из Воронежа в Москву приглашён Черных. Двадцать шестого августа две тысячи восьмого года уже упомянутый здесь отчёт, подписанный „руководителем темы“ Черкасовым и „ответственным исполнителем“ Черных, был передан генералу Петрову. Вкратце описанная отчётная конференция состоялась в субботу 18 октября. А в канун Нового 2009 года профессоры Черкасов и Черных были приглашены на закрытое торжественное вручение Сталинской премии Первой степени. Премию вручал сам Председатель Совета Министров СССР Александр Григорьевич Лукашенко.
Ивану Кузьмичу, который видел Предсовмина впервые, почему-то больше всего запомнилось, что тот
