разгневался. Нет, гнев это не то слово. Глаза его застилала красная пелена, все стало вокруг кроваво- алым.
Да, это случилось в первый и последний раз в жизни. И потому он здесь. Черт, но ведь могло быть все иначе? Пожалуй, все-таки нет: ос не мог равнодушно смотреть на то, как его женщина превращается в урода. Но хватит думать о том, что было. Каждый реалист должен рассматривать только факты. Клетки Мэри должны быть женским но они явно не женские, если являются зеркальным отражением его клеток. А ее мозг? Даже если тело будет женским, так как он более или менее знаком с его строением, мозг новой Мэри не может быть мозгом старой Мэри. У него сложнейшая структура: миллиарды нейтронов, извилин…
Нет, никто не в состоянии воссоздать его! Если у нее есть мозг, а он должен быть, то это мозг Джона Кэрмоди. А если так, то мозг хранит его память, характер, привычки. Это, однако, неожиданно — обнаружить свое «я» в теле Мэри. Тут неизвестно, как поступить. Но он же Джон Кэрмоди, он выпутается из любой ситуации.
Он рассмеялся при этой мысли. А почему бы не отыскать Мэри? Он будет опять обладать самой прекрасной женщиной, которая имеет его мозг и всегда и во всем согласна с ним.
Он снова рассмеялся. Он был рад, что создание его воображения находится вне его, а не внутри, как это происходит с другими. Может, это потому, что у него замороженная душа? Ну что же, тем лучше. Эта холодность исключает субъективность, выгоняет воображаемое наружу, позволяет с ним бороться, не быть беспомощной жертвой, вроде девушки-эпилептички, или мужа мамаши Кри, или человека с лицом, изъеденным раком.
Думать о той, которая выглядит как Мэри. Если она создание твоего разума, как Афина Паллада — создание Зевса, то в момент ее рождения у нее должен быть разум его, Джона Кэрмоди. Но затем она становится независимым существом, со своими мыслями и поступками.
Итак, Джон Кэрмоди, если ты вдруг обнаружишь, что потерял свое тело и находишься в женском, которое когда-то убил и расчленил, и будешь знать, что в ее теле находишься именно ты, что же ты будешь делать?
— Я, — пробормотал он про себя, — восприму это как очевидность. Определенные для себя рамки, в которых мне предстоит жить. Но что же я буду делать? Чего я хочу? Я хочу улететь с Радости Данте, вернуться на Землю или на любую другую из планет Федерации, где я легко смогу найти богатого мужа. Я ведь буду самой прекрасной женщиной в мире.
Он хмыкнул при мысли об этом. Он представил себя женщиной, думая, как это будет выглядеть в действительности. Прекрасная женщина с его умом может завоевать всю Вселенную, схватить ее за хвост и крепко держать…
Он…
И тут он стиснул руль и резко выпрямился. Новая мысль обожгла его.
— Но отчего я сразу не подумал об этом? — сказал он вслух. — Мой бог, если мы сможем прийти к соглашению — если не сможем, я заставлю ее — черт побери, это же прекрасное алиби! Я никогда не признавался, что убил ее. И они не смогли найти ее трупа. Так что я возвращаюсь с ней на Землю и говорю:
«Джентльмены, вот моя жена. Она, как я вам и говорил, просто исчезла. Попала в катастрофу, потеряла память и каким-то образом очутилась на Радости Данте…». Звучит, однако, не очень правдоподобно, но такие вещи происходят довольно часто. «…Вы не верите этому? Возьмите ее опечатки пальцев, сделайте анализ крови…»
Но не получится ли в результате экспертизы, что за внешностью Мэри обнаружат его, Джона Кэрмоди? Возможно. Но вполне может быть, что она имеет собственные отпечатки. Он не раз видел их, они вполне могли отпечататься в его сознании и их можно репродуцировать в теле новой Мэри.
Но установка ЕЕГ?! Она моментально установит, что импульсы ее мозга не отличаются от мозгового излучения Джона Кэрмоди. Правда, иногда при травмах головы форма импульса изменяется, что, кстати, сможет стать доказательством всей этой истории. А дзета-волны? Они ведь укажут, что субъект — мужчина. Это наверняка заинтересует экспертов, и они займутся данным фактом поподробней. Единственное условие для того, чтобы дзета-волна изменила свой ритм, — это изменение пола субъекта. Исследование покажет, что ее гормоны в основном женские. Или нет? Если ее клетки — зеркальное отражение его клеток, то и гены — тоже. Может быть, и гормоны? А внутренние исследования? Не покажут ли они, что внутренние органы квази-Мэри мужские, а не женские?
Во второй раз Кэрмоди был грубо низвергнут с небес на землю, но его сознание уже уцепилось за другую возможность алиби: во время пребывания на Радость Данте она наверняка попала бы под воздействие фиолетовой вспышки. А это могло привести к странным изменениям в ее организме, тут и форма мозговых волн, и гормоны, и внутренняя перестройка организма.
Разве не так? Все это следствие воздействия электромагнитного излучения звезды. Конечно, все это привлечет самое широкое внимание, и ей придется пройти через тысячи не очень приятных опросов. Но если ее воля будет тверда, а нервы — из стали, то она пройдет через все это и потребует права на восстановление Федерального гражданства. И законники, хоть и неохотно, но признают за ней это право и позволят жить там, где она пожелает. А после этого какую великолепную пару составят они с Джоном Кэрмоди!
Если бы она не стремилась к встрече с ним, зачем бы тогда она являлась к нему, звонила по телефону… Если ее разум — зеркальная копия его разума, почему бы ей не думать о том же, что и он?
Кэрмоди нахмурился и стал посвистывать. Было еще одно, что он не мог проигнорировать, хотя это было ему не по нраву. Может быть, она вовсе не Джон Кэрмоди в образе женщины? Может она все же Мэри?
Ну это он поймет тотчас, как увидится с ней. В этом случае его планы изменятся не намного, с учетом ситуации. Его пистолет даст ему то уникальное возбуждение и переживание, которое он давно ожидает.
И тут, в пурпурном тумане, он различил мужчину и женщину. Женщина была одета, а мужчина совершенно обнажен. Они обвили друг друга руками, мужчина страстно прижимал женщину к железному телу уличного фонаря.
Она не сопротивлялась этому порыву и даже помогала, подлаживаясь под неуклюжие движения мужчины.
Кэрмоди хрипло рассмеялся.
Услышав смех, резко разорвавший густую тьму туманной ночи, мужчина поднял голову и уставился безумным взглядом на землянина.
Это был Скелдер, но узнать его было трудно. Его длинное лицо, казалось, удлинилось еще больше. Бритый череп был покрыт нежным пушком, который даже во мраке ночи казался золотым. Ноги его совершенно деформировались и являли нечто среднее между ногами человека и быка. Колени прогнулись назад, ступни изогнулись так, что он мог передвигаться только на носочках, как балерина на пуантах. Вместо пальцев ступни украшали желтые роговые наросты — копыта.
— Бычьи ноги! — выкрикнул Джон, не в силах сдержать злорадства.
Скелдер отпустил женщину и повернулся к нему лицом. На нем ясно проступали отвратительные козлиные черты. Старый монах стал гнусным сатиром.
Кэрмоди закинул голову и опять расхохотался, но тут же резко осекся и замолчал, забыв закрыть рот. Женщиной была Мэри.
Он, как парализованный, смотрел на нее, она же улыбнулась и весело помахала ему рукой. Затем покачала бедрами, точно также, как это делали до нее миллионы других женщин, соблазняя мужчин. При других обстоятельствах это выглядело бы довольно комичным, если бы не одна подробность: фигура у Мэри была точь в точь, как у любой женщины на шестом месяце беременности.
Кэрмоди вдруг ощутил два противоречивых чувства одновременно. Во-первых, дикое животное влечение к Скелдеру, во-вторых, грубую плотскую страсть к Мэри.
Он в ужасе заскрипел зубами. Против этого был только один вид защиты. Джон выскочил из автомобиля, обежал его и бросился за ними с пистолетом в руке. Он стрелял и стрелял в красный туман.
Скелдер как-то странно хрюкнул, упал на землю и покатился, как стопка белья из прачечной, которую
