ошибку. Вероятно, следовало идти тебе. Но Тэкк этого так хотел.
— Но зачем? — спросил я. — Зачем этот безмозглый болван захотел идти? Из напускной храбрости? Но я ведь говорил, что сейчас не время рисоваться…
Сара отрицательно покачала головой.
— Это — не напускная храбрость. Что-то более серьезное. Тэкк — человек с очень сложным складом ума…
— Согласен. Его все время что-то гложет. Хотелось бы только знать — что?
— Он думает совсем не так, как мы с тобой, — продолжала она. — Он видит вещи совершенно иначе. Его как будто что-то направляет. Что-то нематериальное, не подчиняющееся физическому измерению — не страх, не тщеславие, не зависть. Какая-то мистическая сила. Я знаю. Ты всегда считал его религиозным фанатиком. Думал, вот — мошенник, еще один из той когорты странствующих пилигримов, которые привыкли маскировать свои корыстные интересы религиозной одержимостью. Но, уверяю тебя, это не так. Я знаю его гораздо лучше, чем ты…
Пэйнт, ныряя, добрался до вершины и застыл, намертво зафиксировав свои полозья. Тэкк, свесившись с седла, выпустил из рук щит и меч, которые со звоном упали на землю.
Тэкк сидел и тупо смотрел на нас, словно парализованный.
— Ну, что же с мозговым блоком? — спросила Сара. — Он у них?
Тэкк кивнул.
— Они продадут его?
— Они не будут менять его, — просипел он. — И не продадут. Они будут за него драться. Это — единственный выход…
— Драться за него? — спросил я. — На мечах?!
— Так они мне сказали. Я объяснил им, что пришел с миром. А они заявили мне, что мир — это трусость. Они хотели, чтобы я дрался с ними сразу же. Но я сказал, что я должен уйти и помолиться, и тогда они подняли меня на смех, но все же разрешили уехать.
Он соскользнул с Пэйнта и грохнулся на землю, как мешок с дерьмом.
— Я не могу драться, — завизжал он. — Я никогда не дрался. До сего дня я вообще никогда не держал оружия в руках. Я не могу убивать, не хочу убивать. Они сказали, что все будет честно. Я один против одного из них, но…
— Но ты не можешь драться, — перебил я.
— Конечно, он не может драться, — огрызнулась Сара. — Он совершенно не знает, как это делать.
— Хватит пускать сопли, — зарычал я на Тэкка. — Поднимайся и снимай свою чертову рясу.
— Ты? — задыхаясь, произнесла Сара.
— А кто еще, черт побери? — сказал я. — Он поехал и заварил кашу. А теперь моя очередь ее расхлебывать. Или тебе уже не нужен этот блок?
— Но ты ведь никогда не дрался на мечах!
— Конечно, никогда. Или ты думаешь, дрался? Что я, какой-то дикий варвар?
Тэкк все еще не пришел в себя. Я взял его за грудки и рывком поставил на ноги.
— Снимай рясу! — заорал я на него. — Мы не можем заставлять их ждать.
Я сбросил рубашку и начал развязывать шнурки на ботинках.
— Сандалии тоже снимай, — буркнул я. — Я должен выглядеть так же, как и ты.
— Они заметят разницу, — сказала Сара. — Ты совсем не похож на Тэкка.
— Если я накину капюшон на голову и прикрою им лицо, они ничего не заметят. Они не помнят, как он выглядел. И даже, если помнят, им все равно. Они собрались драться против сосунка и уверены в себе. Для них это забава.
Я встал и начал стягивать штаны. Тэкк не шевелился.
— Сними с него рясу, — попросил я Сару. — Нельзя молиться бесконечно. В конце концов им надоест ждать. Неужели ты хочешь, чтобы они пришли сюда с облавой?
— Давай все бросим, — предложила Сара. — Следует признать свое поражение и вернуться назад по тропе…
— Они будут нас преследовать, — ответил я. — Мы не сможем от них оторваться. Снимай же с него рясу!
Сара сделала движение в сторону Тэкка, и тут он неожиданно ожил. Он быстро расстегнул ремень и, сорвав с себя рясу, бросил ее мне. Я надел ее и, закутавшись, натянул на голову капюшон.
— Ты ведь никогда не держал в руках меча, — продолжала Уговаривать Сара. — А против тебя они выставят своего лучшего бойца.
— У меня есть одно преимущество, — возразил я. — Их лучший боец, как бы хорош он ни был в схватке, будет убежден, что ему противостоит неумеха. Наверняка, он будет беспечен, потому что настроится не на бой, а на спектакль. И не станет особенно стараться. В общем, ему захочется показать себя, устроить красивое зрелище. Если мне удастся к нему приблизиться…
— Майк…
— Сандалии, — требовательно сказал я.
Тэкк швырнул их в мою сторону, и я обулся. Он стоял перед нами почти голый, на нем были только грязные мятые трусы. Он был самым тощим человеком, какого мне когда-либо приходилось видеть. У него был невероятно впалый живот, казалось, прилипший к позвоночнику. Все его ребра можно было без труда пересчитать. А ноги и руки были похожи на обтянутые кожей палки.
Я наклонился, чтобы поднять ремень с ножнами для меча, а затем обернул его вокруг талии. Вытащив меч, я с опаской рассмотрел его. Это было тяжелое, неудобное оружие, тронутое кое-где ржавчиной и не особенно острое. Я вдел меч обратно в ножны и, подняв щит, закрепил его у себя на руке.
— Удачи, Майк, — сказала Сара.
— Благодарю, — ответил я. Но я не испытывал чувства благодарности. Этот паршивый идиот сначала влез не в свое дело, все испортил, а теперь мне приходится браться за грязную работу. Глубоко в душе, что было особенно печально, я отнюдь не был уверен, что впрягаюсь в упряжку, которую смогу потянуть.
Я взобрался на Пэйнта. Как только он развернулся и уже готов был рвануться с места, Тэкк вдруг подбежал и, загородив мне путь, протянул куклу, видимо, предлагая ее взять.
Я сделал выпад ногой и ударил его по руке. Кукла, выбитая из его ладони, полетела в сторону, упав рядом с тропой.
Пэйнт, окончательно развернувшись, ныряя, побежал вниз с холма. Кентавры находились на прежнем месте. Я опасался, что столкнусь с ними, когда они будут подниматься по тропе в поисках Тэкка.
При моем появлении стадо разразилось оскорбительным ржанием. Мы выехали на плато, где собрались кентавры, и Пэйнт поскакал к ним резвым аллюром. Один из кентавров выбежал нам навстречу, и Пэйнт, приблизившись, остановился напротив него. У кентавра был точно такой же, как у меня, щит, а ремень, на котором висел меч, был перекинут через плечо.
— Ты возвратился, — сказал он. — А мы думали, что ты уже не появишься.
— Я и сейчас пришел с мирными намерениями. Неужели нет другого способа договориться?
— Мир — это трусость.
— Вы настаиваете? — спросил я.
— Да, — ответил он, — другого честного способа нет.
Он явно издевался надо мной.
— Если мы заговорили о чести, — продолжал я, — могу ли я быть уверен, что после того, как убью тебя, я действительно получу шар?
— Ты говоришь, что убьешь меня, как будто для тебя это раз плюнуть.
— Кто-то из нас должен умереть, — заметил я.
— Верно, — усмехнулся он, — и это будешь ты.
— Но, если предположить, что ты ошибаешься, — настаивал я, — как быть с шаром?
— Если случится невероятное и ты останешься жив, — сказал он, — тебе его принесут.
— И мне позволят спокойно уйти?
— Ты оскорбляешь меня, — холодно заявил он. — И ты оскорбляешь мое племя.
