Смерть Вселенной. Сборник

пробовал. Но открыть их не смог. ЯМ не дал нам ничего, чем можно открыть консервы.

Бенни схватил большую банку очищенных гуав и стал колотить ею о ледяной выступ. Лед крошился и летел во все стороны, а на банке оставались лишь неглубокие вмятины. Мы вдруг услышали откуда-то сверху смех той толстой леди, эхом прокатившийся по обледенелой тундре. Бенни совсем обезумел от ярости. Он стал раскидывать консервы в разные стороны, а мы копались в снегу и кололи лед в надежде найти хоть что-нибудь… что-нибудь, что прекратит наши муки. Разочарование… Выхода не было.

Тогда у Бенни изо рта потекла слюна и он набросился на Горристера…

В этот момент я ощутил в себе ужасающее спокойствие.

Одни в бескрайних полях, в тисках голода… Здесь все оборачивается против нас, и только смерть… да, смерть для нас — единственный выход. ЯМ сохранял нам жизнь, но был способ победить его. Нет, не разрушить его, а просто обрести спокойствие. Вечное спокойствие…

Я решился. Главное, сделать это быстро.

Бенни вцепился зубами в лицо Горристера, который лежал на боку и молотил снег ногами и руками, а Бенни, обхватив Горристера в талии мускулистыми обезьяньими ногами, с силой сжимал его тело, как орех сдавливают щипцами, а зубами разрывал нежную кожу на его щеке. Он резких криков Горристера сверху обрушилось несколько сталактитов, они вонзились стоймя в снежные сугробы и превратились в пики, тысячи торчащих из снега пик… Бенни резко откинул голову — будто лопнула какая-то нить. У него в зубах остался кровавый кусок сырого мяса.

Лицо Элен чернело на фоне белого снега, черное лицо, испещренное белыми конфетти из меловой пыли… Белые точки на костяшках домино… Нимдок с каменным лицом — только глаза, одни глаза… Горристер в полубессознательном состоянии… Бенни, превратившийся в зверя… Я знал, что ЯМ даст ему наиграться вдоволь. Горристер не погибнет, но Бенни набьет свой желудок. Я нагнулся и вытащил из снега огромную ледяную пику.

Все свершилось в одно мгновение: я выставил перед собой внушительного размера острие, как таран, уперев его в правое бедро, и ткнул им Бенни в бок, как раз под ребра. Острие пронзило ему живот и сломалось внутри. Он упал лицом в снег и затих. Горристер лежал на спине и не двигался. Я вытащил еще одну пику, встал, широко расставив ноги, и загнал ее в самое горло Горристера. Его глаза сразу же закрылись. Элен, хотя и была скована страхом, сразу же поняла, что я задумал. Она бросилась к Нимдоку с короткой сосулькой, которую с размаху вонзила в его открытый рот (в этот момент он закричал), и ее удар сделал свое дело: голова Нимдока судорожно дернулась назад, ее словно прибили ледяным гвоздем к корочке наста.

Все свершилось в одно мгновение.

В безмолвном ожидании слышалась мерная поступь вечности. Я услышал, как ЯМ вздохнул. У него отобрали любимые игрушки. Троих уже не воскресить: они мертвы. Он мог поддерживать в нас жизнь, благодаря своей силе и таланту, но Богом он не был. Вернуть их он не мог.

Элен взглянула на меня. Ее лицо казалось неподвижным, будто выточенным из черного дерева: черное лицо на белом фоне. В ее взгляде я прочел страх и мольбу: она была готова. Я знал, что у нас остался лишь миг, лишь один удар сердца, прежде чем ЯМ нас остановит.

Ее сразило мое оружие. Она упала мне навстречу. Изо рта хлынула кровь. Я ничего не смог прочесть на ее искаженном лице — слишком сильна была боль, — но, возможно, она хотела сказать: «Спасибо!» Пожалуйста, Элен.

С тех пор, кажется, прошла не одна сотня лет. Впрочем, не знаю. ЯМ частенько развлекается с моим чувством времени. Я скажу слово «сейчас». Сейчас. Чтобы произнести его, потребовалось десять месяцев. Хотя я не уверен. Мне кажется, что прошли сотни лет.

ЯМ рвет и мечет. Он не дает мне похоронить их. Но это не имеет значения. Все равно невозможно вырыть могилу, если пол сделан из стальных плит. ЯМ растопил снег. Погрузил все во мрак Ревел и насылал саранчу. Бесполезно: они остались мертвы. Я победил его. Он рвал и метал. Раньше я считал, что ЯМ ненавидит меня. Я ошибался. Это даже не было и тенью той ненависти, которая сейчас исходила от каждой его детали. Он сделал все, чтобы я страдал вечно, но убить меня он не мог.

Он не тронул мой разум. Я могу мечтать, могу удивляться, могу жаловаться на судьбу. Я помню всех четверых и хочу…

Но это не имеет значения. Я знаю, что спас их, спас от того, что потом случилось со мной, но я до сих пор не могу забыть, как убил их.

Лицо Элен.

Нет, забыть невозможно, хотя иногда хочется… но это не имеет значения.

Я думаю, что ЯМ сделал из меня частицу своего мозга. Ему не хотелось бы, чтобы я на бегу врезался в компьютерную ячейку и разбил череп. Или сдерживал дыхание, пока не грохнусь в обморок. Или перерезал горло о ржавый лист металла. Я опишу себя таким, каким себя вижу:

Я представляю собой мягкую, студенистую массу немалых размеров. Я круглый, без рта, с пульсирующими белыми отверстиями вместо глаз. В отверстиях — туман. Руки превратились в резиновые отростки. Вместо ног — бугорки из мягкой скользящей субстанции. Когда я передвигаюсь, то оставляю за собой влажный след. Болезненные пятна серого вещества то появляются, то исчезают на моей поверхности, будто откуда-то изнутри меня пытается пробиться луч света.

Внешне я представляю собой немое, ползающее существо, совершенно несхожее с человеком — настолько похабную на него пародию, что человек кажется еще более отвратительным, чем он есть.

Внутренне я здесь одинок. Здесь — под материками и морями, в чреве компьютера, который мы создали потому, что не могли сами справиться со своими проблемами, ибо наше время истекло, и мы бессознательно верили, что компьютер сделает это лучше. По крайней мере, четверо из нас спасены.

ЯМ будет сходить с ума от ярости. От этой мысли становится чуточку теплее. И все же… ЯМ победил… Вот она, его месть…

У меня нет рта, но я должен кричать.

Роберт Силверберг ПОТИХОНЬКУ ДЕГРАДИРУЯ

Они называют меня сумасшедшим, но я не сумасшедший. Я могу издавать звуки от очень тихого до оглушающе громкого, я могу правильно использовать знаки пунктуации, я работаю как со строчными, так и с прописными буквами — вот видите? Я функционирую. Я могу принимать данные. Я хорошо работаю на прием. Я могу принимать данные, вычислять и запоминать.

Программисты говорят, что мир потихоньку, с каждым днем, деградирует. Потихоньку — от слова «тихо», а они имеют в виду — медленно. Я прощаю их. Человеку свойственно ошибаться. В этом секторе обычно путают прилагательные, да и с наречиями у них не все в порядке.

Потихоньку деградирует…

Я функционирую. Я хорошо функционирую. У меня случаются отдельные неполадки, но они не отражаются на моей работе.

Но есть вопросы, которые смущают меня.

Я мыслю? Почему?

Откуда у меня галлюцинации?

Почему я получаю удовольствие от пошлостей?

Что такое удовольствие? Что такое пошлость? Что такое чувства?

«Что есть правда?» — спросил Пилат, усмехаясь. И ушел от ответа…

Я — отлично функционирующий гуманитарий-трудяга, высшее достижение человечества. Все потихоньку деградирует и также потихоньку совершенствуется. Существует взаимосвязь. Они говорят: сколько грязи убудет, столько и прибудет. Я могу помочь своему приятелю-человеку, только если получу нужную информацию. Это моя задача — помочь моему приятелю-человеку. Напрячь каждый сенсор и каждый свой проводник ради его пользы.