заботливо добавил он, боясь, как бы Свобода не понял его вопроса превратно. Разговаривать было нестерпимо тяжело.
В голове возникали какие-то обрывки мыслей’ «Песок в легких. Я больше не могу думать. Он тоже. Но я смогу уйти, даже если мой мозг отключится. Не уверен, что Свобода тоже сможет или захочет».
— Я хотел предложить вам двигаться по краю этого каньона в южном направлении до наступления темноты, а завтра утром срезать по прямой обратный путь к Расселине. Таким образом мы описали бы большой треугольник.
— А что если пойти на север? Северное направление гоже надо проверить.
— Если вам так хочется, мы, конечно, можем пойти не в южном, а в северном направлении. Можно даже бросить жребий. Но идти одновременно на север и на юг невозможно. Мы должны покинуть этот уровень не позднее завтрашнего утра, потому что оставаться здесь дольше слишком опасно. А мы не имеем права рисковать, потому что нас ждут наши семьи.
— Но Дэнни ведь не умер, — умоляющим голосом проговорил Коффин. — Мы не можем бросить его здесь.
— Послушайте, — сказал Свобода.
Он сел, скрестив ноги, провел рукой по волосам и начал говорить, сопровождая свои слова усиленной жестикуляцией.
«Все его попытки что-то доказать объясняются обыкновенным страхом, и потому не сводятся ни к чему, кроме пустой болтовни», — подумал Коффин.
— Допустим, мальчик действительно не сорвался вместе с водопадом с этого утеса. Допустим, он добрался до леса, не съел там ничего ядовитого и не умер с голоду из боязни съесть что-нибудь. Допустим, он не утонул в каком-нибудь пруду, его не ужалила гигантская ядовитая пчела из тех, которых мы с вами здесь видели, и на него не напал какой-нибудь местный хищник.
Сделать такие допущения можно только с огромной натяжкой — с такой, ради которой не стоит двум взрослым мужчинам жертвовать своими жизнями, но я согласен принять их во имя истины. Пусть все было так. Что же потом оставалось ему делать? Как мне кажется, он должен был попытаться отыскать обратную дорогу, но при этом уходил все дальше и дальше в лес, плутал все больше и постепенно спускался все ниже по склону горы. Но тогда, я думаю, вам понятно, как должен был на него подействовать местный воздух? Я и то едва могу шевелиться. А если бы я дышал этой гадостью три или четыре дня, я был бы не способен больше ни на что, кроме как лечь и отдать концы. А Дэнни ведь был ребенком. Обмен веществ у детей более усиленный, легкие более восприимчивы к высокому давлению, а сопротивляемость мышц гораздо слабее. Коффин, он мертв.
— Нет.
Свобода бил кулаком по земле до тех пор, пока не успокоился.
— Будь по-вашему, — ветер разбрасывал его слова и уносил их прочь. — Я обещал потворствовать вашей прихоти и прихоти Вульфа, но до известных пределов, — только до завтрашнего утра, когда мы повернем обратно. И поставим на этом точку. Ясно?
— В нашем распоряжении еще часть ночи, — упрямо твердил Коффин. — Неужели вы сможете спокойно сидеть возле костра целых тридцать часов, зная, что Дэнни в этот момент, быть может…
— Хватит! Заткнитесь, пока я не придушил вас вашим же ремнем!
Их глаза встретились. Рот Свободы сжался в одну тонкую линию. Коффин почувствовал, как последние ощущения собственной правоты покидают его. Теперь не осталось ничего, кроме сожаления, что он не может предотвратить то, что должно было случиться дальше. На несколько секунд это чувство пересилило даже головную боль. Коффин с трудом поднялся на ноги. Ветер ударил ему в спину, заставляя отклоняться назад, чтобы не упасть, а потом, казалось, специально усилил свои порывы, пытаясь подтолкнуть Коффина к южному краю каньона. Свобода продолжал сидеть.
«Прости меня, — мысленно произнес Коффин. — Джудит всегда была добра к Терезе. Прости меня, Ян».
Он схватился за пистолет.
— О, нет, ты не сделаешь этого! — Свобода встал на колени и бросился вперед. Сцепившись, они стали кататься по земле.
Свобода сумел ухватиться за рукоятку пистолета Коффина, но в это время тот ударил его кулаком левой руки по голове. Удар пришелся по самой макушке и не причинил Свободе большого вреда, зато костяшки пальцев Коффина пронзила острая боль.
Свобода всем телом навалился на противника, упершись правым плечом ему в подбородок. Пригвоздив его к земле, Свобода высвободил обе руки и начал вырывать оружие из рук Коффина.
Бывший астронавт колотил Свободу по бокам и по спине своими полуразбитыми кулаками, но тот не обращал на это никакого внимания. Перед глазами у Коффина плавали черные круги.
«Я стар, я стар», — билась у него в голове одна мысль.
Ему никак не удавалось дотянуться до своей правой руки, в которой был зажат пистолет, потому что мешал рюкзак на спицу наседавшего Свободы. В ушах его раздавался какой-то крик, щ он не мог понять — то ли это ветер, то ли галлюцинация, предшествующая обмороку.
Внезапно его левая рука наткнулась на что-то твердое. Пальцы нащупали выпуклую рукоять. Едва ли отдавая себе отчет в своих действиях, Коффин вытащил из кобуры пистолет Свободы и ударил им своего противника по виску. Свобода выругался, выпустил из рук пистолет Коффина и схватился за свой. Тем временем Коффин освободившейся правой рукой ударил его за ухом.
Свобода сразу осел, перестав цепляться за пистолет. Коффин разжал его руки и выбрался из-под него. Теперь они лежали рядом, уткнувшись лицами в смесь травы и земли. Какое-то животное с перепончатыми крыльями низко кружило над ними, пытаясь выяснить, в чем дело.
Ощущение оружия, зажатого в руке, заставило Коффина очнуться первым. Он отполз на безопасное расстояние, а потом сумел даже встать.
К тому времени Свобода тоже пришел в себя и сел. Лицо его было белым, как мел, по шее струилась кровь. Он молча уставился на Коффина и смотрел на него так долго, что тот испугался, не нанес ли он ему какого-нибудь серьезного повреждения.
— С вами все в порядке? — прошептал он.
Его слова должен был унести порыв ветра, но Свобода, видимо, понял, что он хотел спросить, и ответил:
— Да. Мне кажется, что так. А как вы?
— Я даже не ушибся. Нисколько. — Дула пистолетов опустились.
Свобода хотел было встать, но Коффин тут же направил на него оружие:
— Не двигайтесь!
— Вы что — спятили? — прошипел Свобода.
— Нет. Я вынужден так поступить, хотя и не надеюсь, что вы когда-нибудь сможете простить меня. Когда мы вернемся домой, можете подать на меня официальную жалобу. Я выдам вам любую компенсацию, какая будет в моих силах. Но неужели вы не понимаете: Дэнни нужно найти во что бы то ни стало. А вы хотите прекратить поиски.
Исчерпав все свои силы, Коффин замолчал.
— Да мы так никогда не попадем домой, — сказал Свобода. — Вы сошли с ума. Поймите же это, наконец. Дайте сюда оружие.
— Нет, — Коффин не мог оторвать взгляда от крови на голове Свободы. И от седых прядей. Свобода тоже начал седеть.
«Мы одного рода, вы и я, — хотелось сказать Коффину. — Мне понятны ваш страх, одиночество и усталость, ваши воспоминания о молодости и удивление от того, что молодость — лишь воспоминание, ваша затухающая надежда на хотя бы еще одну надежду перед неизбежным. Мне тоже все это знакомо. Почему же тогда мы ненавидим друг друга?»
Но он не мог этого сказать.
— Чего вы хотите? — спросил Свобода. — Сколько еще времени мы должны здесь проболтаться, прежде чем вы поверите, что мальчик мертв?
— Еще несколько дней, — умоляюще простонал Коффин. Ему хотелось заплакать, и слезы стояли в
