голода, что смерть была бы для него избавлением.
Коффин так же мрачно ответил:
— Мальчика хватились около ста часов назад. Плюс еще сто часов, пока его найдут. В его возрасте этого времени недостаточно, чтобы умереть с голоду. Я уверен, что он помнит мой запрет есть плоды местных растений. Я молю Бога, чтобы у него хватило ума сесть, ждать и экономить силы, когда он понял, что потерялся. Имею я на это право?
В комнате стало тихо, слышался только шум реки. Потом на лесоскладе завизжала циркулярная пила.
По обычному распорядку жизни на Растуме люди отдыхали по десять—одиннадцать часов, а затем около двадцати часов работали. Анкер спал. Но этот неожиданный звук в ночи заставил Коффина вздрогнуть, а Вульфа отвлек от его мыслей.
— Я давно наблюдал за Дэнни, — сказал мэр.
И действительно, он подробно изучил все характеристики Даниэля Коффина — генетические, школьные, медицинские, а также неофициальные, то есть просто-напросто слухи. В сущности, под ненавязчивым наблюдением Вульфа находились абсолютно все в колонии.
— Я ожидал, что вы придете ко мне с этим предложением. И если я отнесся к нему несколько холодно, то только потому, что хотел проверить, искренне ли вы хотите найти Дэнни.
— Если бы это было не так, я бы не пришел.
Вульф многозначительно поднял брови, но ответил только:
— Я пытался найти хотя бы двух человек для такой экспедиции. Фермеры все до одного отказались, ссылаясь на уборку урожая и на огромный риск для жизни. Они считают, что их главный долг — сохранить себя для семьи. Тем более вы, если говорить откровенно, не завоевали большой симпатии среди колонистов. Но я думаю, можно обратиться к тем, кто не занимается фермерством. Начать хотя бы с Яна Свободы.
— С рудокопа? — Коффин поскреб длинный подбородок. — Я его плохо знаю. Хотя моя жена дружит с его супругой.
— Эта мысль пришла мне в голову как раз перед вашим приходом. При этом я имел в виду главным образом местонахождение его разработок. Он сейчас копает на северном плече плато и достиг уже глубины в три километра. Он привык к повышенному давлению, а это очень кстати, и к работе в условиях большой облачности, что еще более кстати.
Вульф покачал головой и по его лысому черепу заскользили световые блики.
— Мы так мало знаем о Растуме, — задумчиво сказал он. — Первая экспедиция не прошла дальше исследования поверхности данной конкретной возвышенности на данном конкретном континенте. А мы, колонисты, были слишком заняты проблемами устройства и выживания, чтобы позволить себе еще и дополнительные исследования. Я помню, как бойко бывало рассказывали на Земле астронавты о той или другой планете, словно говорили о каком-то большом городе, а ведь любая планета — это целый огромный мир! Специальное образование Свободы, годы его опыта смогут вписать целый параграф в многотомный труд по географии Растума, который когда-нибудь будет создан.
— Что вы объясняете мне очевидное? — проскрипел Коффин.
— О’кей — мощная фигура Вульфа поднялась из-за стола и с удивительной легкостью двинулась к двери. — Возле дома стоит мой служебный аэрокар. Едем к Свободе.
Когда Вульф посадил машину, в небе вставала внешняя, луна Ракш. Находясь в перигее и будучи видна почти полностью, она казалась вдвое больше по угловому диаметру, чем Луна, видимая с Земли, и напоминала крапчатый диск цвета меди. Ее свет обрисовывал далекие снежные вершины и заставлял сверкать изморозь на траве. Ракш медленно, очень медленно двигалась с запада. Чтобы завершить видимый с Растума оборот, ей требовалось 53 часа — почти в два раза больше, чем время ее обращения на орбите вокруг Растума, — и тогда можно было заметить, как она меняется в размерах и переходит в другую фазу, оставаясь висеть в небе.
Малютка Сухраб тоже появлялась с запада, но пересекала небо в южном направлении слишком низко и слишком быстро, чтобы человек мог ее заметить. Казалось бы, при таком двойном освещении звезды должны быть едва видны, но густой воздух лишь слегка затуманивал их. Кроме системы Эридана, которая, впрочем, не была видна с высокогорья Америки, в ночном небе можно было отыскать созвездия Ориона, Дракона, Большой Медведицы, Кассиопеи — те самые, к которым привыкли земляне. Но профессиональный астроном отметил бы некоторое их искажение. Даже само Солнце оказывалось прямо над Волопасом, когда его можно было разглядеть в часы затмения Ракша. Двадцать световых лет — сорок лет полета, но в масштабах Галактики это был пустяк.
Выйдя из аэрокара, Коффин поежился от холода. Под сиянием Луны дыхание превращалось в белый пар. Свет, падавший из окон дома на сад, казался холодным и призрачным. Он окаймлял серебром длинные листья дуба и отбрасывал на замерзший пруд тень пихтовой рощицы. Среди ветвей этой рощицы, подобно фонарю гоблинов, висело гнездо цветастого феникса, покинутое осенью, но все еще мерцавшее от облепившей его светящейся древесной губки.
Крыло дома, в котором горел свет, голубело сквозь деревья. Оттуда доносилась трель поющей ящерицы, сверхъестественная, как некая трехтактная старинная шотландская мелодия. Ветер, медленный и тяжелый, шелестел сухими листьями, но этот звук не был похож ни на октябрьское шуршание листвы в Новой Англии, ни на что-либо другое, что можно было услышать на Земле.
Тем не менее в отличие от весны и лета, когда буйная природа Растума наполняла ночи голосами, трелями и кваканьем, сейчас было тихо. Шаги гулко отдавались от промерзшей почвы. Неожиданно для самого себя Коффин почувствовал прилив какой-то благодарности, коша дверь дома распахнулась, и оттуда хлынули тепло и свет.
— Что ж, входите, — сказала Джудит. — Правда, я не ожидала…
— Ян дома? — спросил Вульф.
— Нет, он в шахте, — Джудит внимательно посмотрела на них, и вдруг ее взгляд застыл, а от лица отлила кровь. — Я вызову его, — сказала она тихо.
Пока Джудит настраивала видеофон, Коффин присел на краешек стула. Вульф, чувствовавший себя более непринужденно, устроился на диване, который застонал под его тяжестью.
Гостиная была более просторной, чем обычно в домах колонистов, и своими грубыми потолочными балками, каменным очагом и тряпичными ковриками пробудила у Коффина щемящее воспоминание. Закусив губу, он напомнил себе, что подобных комнат на Земле давно уже нет. Теперь, когда с помощью доступного всем фотопринтера можно было снимать копии нормальных размеров с микроматериалов, начала возрождаться традиция личных библиотек. В гостиной Свободы было много полок, заставленных книгами, хотя выбор авторов отличался заметным своеобразием: Омар Хайям, Рабле и Кейбелл стояли на полке, предназначенной для детских книг.
В комнату заглянула Джудит.
— Ян сказал, что постарается вернуться, как можно быстрее, — сообщила она. — Ему самому придется останавливать авточерпак, потому что Сабуро работает в забое. Там что-то случилось с компьютером копательного механизма, — поколебавшись, она спросила: — Могу я предложить вам чаю?
— Нет, спасибо, — ответил Коффин.
— Непременно, непременно, — сказал Вульф. — И если у вас случайно завалялось несколько ваших знаменитых вишневых бисквитов…
Джудит ответила Вульфу скорее благодарной, чем любезной улыбкой.
— Ну, конечно, — сказала она и вышла на кухню.
Вульф протянул руку к ближайшей книжной полке. Вытащил оттуда какую-то книгу и зажег очередную сигару.
— Мне кажется, что я так никогда и не пойму Дилана Томаса, — сказал он. — Но мне нравится его стиль, и вообще, я сомневаюсь, хотел ли он сам, чтобы его понимали.
Коффин расправил плечи и уставился в стену.
Вскоре вернулась Джудит, держа в руках поднос.
