не теоретиком, и не успокаивался до тех пор, пока до конца не уяснял себе того или иного вопроса. Иоганн никогда не смотрел на часы, почти не делал перерывов, его рабочий день продолжался и после ужина, когда Урсула имела обыкновение отдыхать. Рядом с ним она чувствовала себя слабаком и пыталась полностью подчиниться его системе работы. Утешало ее одно: в работе с азбукой Морзе она была быстрее. Хотя бы в этом…
Впрочем, не только в этом. Эти четырнадцать дней Урсула посвятила также созданию атмосферы взаимоотношений — товарищеской, но такой, Иоганн был доволен. Ему нравилось трудолюбие Урсулы — он не знал, что она берет пример с него.
Однажды он признался ей:
— Знаешь, мне стало намного легче, когда я увидел, что ты не неженка и не капризуля.
Урсула только презрительно подняла брови. Она старалась произвести на него впечатление бывалого закаленного человека — пусть знает, что навстречу будущей опасности с ним отправляется боевой товарищ!
Наступило время отъезда. С Урсулой лично попрощался помощник начальника Разведуправления Василий Давыдов, он курировал деятельность разведчиков в странах Азии.
Агнес Урсула больше не видела. От московского периода жизни у нее сохранились теплые отношения с Туманяном — позднее она познакомилась с его семьей и даже подолгу жила у них, приезжая в Москву. Туманян познакомил ее с сотрудницей Разведупра Наташей Звонаревой, женщиной, обладавшей большим умом и горячим сердцем. «У нее были удивительно большие, темные глаза и такая прямота во взоре, что уклониться от этого взгляда было невозможно. Ее лицо было резким и по-своему красивым. Я страдала от того, что мы не могли чаще встречаться». Эти отношения она сохранила на всю жизнь.
В Прагу Иоганн и Урсула выехали по отдельности и жили в разных гостиницах. Естественно, паспорт Урсулы не носил никаких следов пребывания в СССР — он выглядел так, как будто она все это время жила в Европе. Они купили билеты на итальянский пароход «Конто Россо» — Урсула настояла на поездке вторым классом, а не первым, как было принято у разведчиков. Второй класс больше соответствовал их положению в обществе.
В Праге Урсула могла думать только об одном — как она приедет и заберет Мишу. Более семи месяцев она не видела сына. Долгая разлука вызывала у нее «голод на детей» — на улице она шла за ними, наблюдая их поведение, заглядывала в каждую детскую коляску.
Вечером, накануне отъезда к сыну, Иоганн, которого она видела в Праге лишь в случае крайней необходимости, предложил пойти в кино. Такой поворот дел не был предусмотрен, но Иоганн был ее начальником, и Урсула не могла отказаться. Смотрели они «Маттернеле» и «Детский очаг» — французский фильм, где главные роли играют дети. Для Урсулы это оказалось настоящей катастрофой. Она так разволновалась, что уже через десять минут не могла сдерживать слезы. Мелькнула мысль: «Иоганн не может положиться на сотрудницу, которая ревет в кинозале» и она пыталась не вытирать слез, сдержать их. Но все тщетно, слезы лились ручьем. Урсуле стало вконец неловко. «Я обычно не такая» — пробормотала она. И вдруг Иоганн положил руку ей на плечо и сказал негромко:
— Я рад, что ты такая.
В этот вечер Урсуле не хотелось идти в кафе, заплаканной. Но Иоганн настоял. И впервые рассказал о себе, о своем отце — гамбургском рыбаке, пропивавшем все деньги, о матери, которая кормила на свой заработок четверых детей, сама голодая. Иоганн порвал с отцом, который плохо относился к матери, покинул родительский дом и стал моряком. Вскоре после этого он вступил в Коммунистическую партию.
— Мои товарищи играли в карты, проводили отпуск на берегу, отдыхали. А я сидел над книгами. Учение давалось мне нелегко. Я не был образован и не понимал иностранных слов, длинных фраз…
Урсула с уважением и восхищением смотрела на своего начальника. Кофе давно остыл, а она слушала и слушала.
— Но я не сдался, пока не смог себе сказать с уверенностью — я овладел марксистским мировоззрением!
Иоганн еще долго рассказывал Урсуле о своей жизни. И она рассталась с ним, наконец-то понимая его, с новыми силами, с желанием работать.
На следующее утро она выехала в приграничный поселок, где жил ее сын. Подробностей поездки Урсула не помнила, помнила только бесконечное ощущение счастья — каждая минута приближала ее к сыну. С самого утра она ничего не ела, не могла. Разные мысли крутились у нее в голове. «Мальчик вряд ли бросится ко мне в объятья. Возможно, он меня вообще не узнает». Но она надеялась на лучшее. На вокзале ее встретила мать Рольфа. Урсула была горько разочарована, что та не привезла с собой Мишу — последний час дороги до домика на окраине леса длился бесконечно. Мать Рольфа пыталась о чем-то разговаривать с Урсулой, но та не могла сосредоточиться.
Наконец, они вошли в дом. Незнакомый маленький мальчик подбежал к бабушке и спрятался за ее юбку — сын не хотел даже протянуть ей руку, он боялся незнакомой женщины. Три дня ребенок избегал ее, был замкнутым и упрямым. «Почему ты такой невоспитанный?» — спрашивала она. На третий день им надо было уезжать. Мальчика пришлось увезти против его воли, и потребовалось немало времени для того, чтобы их отношения стали нормальными. Тогда-то Урсуле впервые пришла в голову мысль, которая потом часто терзала ее: «Что же это я делаю со своими детьми?»
Из Праги в Триест Иоганн и Урсула с Мишей ехали в разных купе. Они должны были встретиться на пароходе, как пассажиры-попутчики. Пароход уже стоял у причала. Путь его пролегал через Суэцкий канал и Индию с остановками в Каире, Бомбее, Сингапуре и Гонконге. Путешествие обещало быть интересным, но на пароходе Миша заболел коклюшем. Урсула много возилась с ним. К ее большой радости, Иоганн полюбил Мишу, был с ним дружелюбен и терпелив.
— Ты хорошая мать, — говорил он Урсуле.
Когда они уезжали, в Москве еще лежал снег, а теперь Урсула разгуливала по пароходу в белом платье без рукавов, купалась вместе с Иоганном в бассейне. Было очень тепло. Долгое путешествие, ясные ночи и звездное небо создавали весьма романтическую обстановку. У молодых людей — Урсуле было двадцать четыре года, Иоганну двадцать семь — было много свободного времени, чтобы узнать друг друга. И когда вечерами в темноте они склонялись над перилами и смотрели то в небо, то на волны, перешептывались или подолгу молчали, Урсула начинала чувствовать, что теряет уверенность в себе. В душе ее поднималась волна чувств, которые она с трудом сдерживала — ей хотелось уже далеко не «дружеских отношений». Но она не намерена была уступать очарованию этих ночей, поддаваться настроению, в надежности которого она не была уверена. Зачем связывать себя воспоминаниями о сказочном путешествии? Будни могут стать совершенно иными, а ведь они не смогут расстаться, если охладеют друг к другу.
Да, они были совсем разными — женщина из интеллигентной семьи и выходец из рабочего класса. Урсула поняла, что поступила правильно, отказавшись ехать в первом классе. Она считала, что надо глядеть реальности в глаза — нельзя сразу вводить в буржуазную среду рабочих-коммунистов. По их манере поведения любой пассажир первого класса сразу поймет, что тут что-то не так. Надо сначала научиться вести себя в буржуазном обществе. Она была также против того, чтобы давать сотрудникам большие деньги — по той же причине. Она не раз была свидетельницей того, как рабочий, живший до этого скромно, получая большую сумму, не мог противостоять искушению и начинал жить на широкую ногу, пить, заводить любовниц, становился сибаритом и, в итоге, оказывался в тупике. К счастью, Иоганн почти не пил — впрочем, иначе Урсула не согласилась бы с ним работать.
Иоганн собирался легализоваться в Мукдене как представитель фирмы «Рейнметалл» по сбыту пишущих машинок. По-немецки он говорил хорошо и грамотно, но это было все, чем ее начальник походил на представителя среднего класса. У него были примитивные вкусы и манеры — так, порой он закладывал недокуренную сигарету за ухо, чтобы докурить ее потом. Урсула пыталась говорить с ним о его манерах, но он тут же обижался, обвинял ее в заносчивости, мещанстве и барстве.
Однажды он показал ей открытку, которую хотел послать матери. На цветной открытке был изображен замок с башенками и зубцами на фоне заходящего солнца. Урсула промолчала, не желая нового конфликта. Иоганн почувствовал молчаливое неодобрение и спросил:
