— Я не назвал бы его именно военным, но это самолет такого типа, который подходит как для разведки, так и для исследований на больших высотах.
— А для военных целей?
— Как я говорил, я не знаю, военный он или нет.
— Но он принадлежал к вашему подразделению?
— Да.
— К подразделению «10–10»?
— Да.
— Это военное подразделение?
— Ну, командуют им военные, но большая часть личного состава — гражданские.
Не сумев получить от меня признание в том, что подразделение «10–10» военное, они нашли более легкий выход. В официальной стенограмме судебного процесса, опубликованной и в СССР и в США, в переводе на английский слово «ну» («well») было заменено на «да» («yes»).
В стенограмме имеется немало таких замен. Каждое из них касается важного вопроса, как и упомянутое выше, а это доказывает, что дело здесь не просто в плохом переводе.
К счастью, несколько присутствовавших на суде репортеров не стали полагаться на авторизованный текст, выпущенный в СССР, а вели собственные записи.
— Видели ли вы какие-либо опознавательные знаки на «У-2» перед полетом?
— Я не мог осматривать самолет, поскольку был одет в специальный летный костюм, и поэтому не знаю, были ли на нем какие-нибудь знаки. Мне было трудно осмотреть самолет со всех сторон.
— Но видели ли вы какие-либо опознавательные знаки?
— Я не осматривал самолет с близкого расстояния.
— Но видели ли вы когда-либо, подсудимый Пауэрc, опознавательные знаки на «У-2»?
— На всех самолетах, базирующихся в Турции, имелись опознавательные знаки.
— Но я спрашиваю вас об «У-2».
— Лично я не видел никаких опознавательных знаков на этом самолете, но на всех других самолетах, которые я видел, опознавательные знаки имелись.
Руденко начал раздражаться.
— Мне важно установить, что самолет, на котором летел подсудимый Пауэрc, не имел опознавательных знаков. Почему на нем не было опознавательных знаков?
— Я не уверен, что их не было.
— Но вы только что сообщили суду, что не видели никаких опознавательных знаков.
— Я не искал их.
— Кроме того, вы заявили, что отсутствие опознавательных знаков имело целью скрыть национальную принадлежность этих самолетов.
— Повторите, пожалуйста, вопрос.
— В ходе предварительного следствия вы заявили, что отсутствие опознавательных знаков имело целью скрыть национальную принадлежность этих самолетов.
Руденко говорил неправду, и мы оба знали это.
— Я не помню.
Я понимал, что полет на самолете без опознавательных знаков является нарушением международного права, и не был уверен, что такое признание не ухудшит моего положения и не скомпрометирует США. Во время допросов я настаивал на том, что все «У-2» в Адане имели знаки, показывающие их национальную принадлежность. Это была правда, по крайней мере отчасти. Подобные знаки имелись на хвосте самолетов. Перед каждым полетом-вторжением их удаляли. Ноя не намеревался признаться в этом. Не было у меня и желания изменить свою версию теперь, хотя я не знал, какие части самолета сохранились. Поэтому я и оговаривался, что до полета знаков не заметил. Только увидев обломки самолета на выставке в Парке имени Горького, я представил, на каких частях машины знаки должны были бы остаться сравнительно неповрежденными.
Как и многие заявления, сделанные мной во время допросов, эта выдумка оказалась связанной с другой ложью.
Если бы я признал, что иногда на самолетах имелись опознавательные знаки, а иногда нет, меня могли бы спросить, сколько и когда я видел таких самолетов. Это, по крайней мере, дало бы ключ к ответу на вопрос относительно количества и времени перелетов границы.
Вполне возможно, что я видел в этих вопросах гораздо больше хитрости и коварства, чем их было на самом деле, но в тот момент каждый из них казался ловушкой.
Выяснив время взлета и пересечения советской границы, Руденко спросил о главном. Я ждал этого вопроса и боялся, что его не зададут.
— На какой высоте вы должны были лететь?
— На максимальной. Высота меняется в зависимости от запасов топлива. По мере сгорания топлива самолет набирает большую высоту.
— Какую?
— Максимальная высота составляет 68 тысяч футов.
Через несколько минут, выяснив все, что касалось моей маршрутной карты, запасных аэродромов, посадочной техники в Будё, скорости самолета и т. д., он вернулся к этому вопросу.
— На какой высоте проходил полет?
— Полет начался примерно на высоте 67 тысяч футов, а по мере сгорания топлива я поднялся до 68 тысяч.
Руденко стремился уточнить все до конца. Это доказало бы, что в СССР действительно имеются ракеты, способные достигать значительной высоты. Ради разнообразия мы пришли в этом вопросе к полному взаимопониманию.
— На вашем самолете имелась фототехника для ведения воздушной разведки. Какие указания вы получили?
— Я не получал никаких специальных инструкций по пользованию этим оборудованием. Я должен был включать или выключать эти приборы, когда нужно.
— С какой целью вы включали приборы?
— Мне показали, как это делать. На карте было отмечено, в какой момент включить аппаратуру.
— Подсудимый Пауэрс, вы, очевидно, знаете, с какой целью вы должны были выключать и включать приборы?
— Я вполне мог догадаться, с какой целью включал и выключал приборы. Однако, чтобы быть точным, я должен сказать, что не знал этого.
— Подсудимый Пауэрс безусловно знал об этом оборудовании?
— Раньше не знал. Но сейчас, когда результаты налицо, я больше знаю о том, для чего предназначено это оборудование.
— Я думаю, подсудимый Пауэрс не сомневался с самого начала своего полета в том, что это был разведывательный самолет?
— Нет, не сомневался.
— На вашем самолете обнаружено оборудование для радиоразведки, а также магнитофонные записи сигналов различных советских радиолокационных станций. Так ли это?
— Мне говорили, что там были магнитофоны, но сам я не в курсе дела. Я не знаю, как выглядит большая часть всего оборудования, кроме тех устройств, которые я видел здесь.
— Но вы, подсудимый Пауэрс, прошли достаточную подготовку, чтобы знать, что подобное оборудование предназначено для специальных разведывательных полетов.
— До этого я ничего не знал об оборудовании.
— Но вы были в достаточной степени информированы о том, что этот полет преследовал разведывательные цели?
— Я не видел других причин для такого полета. Прошу убрать софиты, мне слепит глаза.
Председательствующий: — Прошу убрать свет…
