фокусы, порекомендовать приобщаться к оным посредством внимательного чтения. Сопереживая и соприсутствуя. Блуждая по гибельным подвалам и лабиринтам, созерцая иноземные ландшафты и топча свинцовыми башмаками бронированный паркет межзвездных кораблей доверчиво следуя за прихотливой мыслью автора. Чтобы, перевернув последнюю страницу, с гордостью заявить: «Я тоже ТАМ побывал». Пусть это «ТАМ» — за миллион световых лет… Главное — поверить самому.
Фантастика шаг за шагом — этап за этапом — повторяет (если не сказать, копирует) каждую веху долгого пути Осознания Человеком Себя. Куда данный путь ведет — никто не знает. Фантастика — в том числе, хоть и пытается (для того она, собственно говоря, и предназначена) наметить некоторые тенденции. А поскольку всякий активно работающий мозгами фантаст есть Человек именно в том смысле, в каком данный термин следует понимать и поскольку проблему Осознания Себя он старается решить с позиции собственных взглядов, то тенденций получится столько, сколько на белом свете по-настоящему активно мыслящих фантастов. То есть, сравнительно немного. И достаточно, чтобы, сложив тенденции подобающим образом, получить на выходе систему.
Границы фантастики неизмеримо шире тех убогих «рубежей», в которые пытались затолкать ее многие отечественные и некоторые западные горе-систематизаторы. По существу, фантастика — это совокупность мировоззрений. Имеет она определенное родство с философией, несмотря на то, что идеи свои предпочитает излагать в занимательной форме (и это, пожалуй, единственное различие). И так же, как на ристалищах философских течений, на аренах фантастики сталкивается множество направлений и ответвлений, ломаются копья и ребра, словом — пыль стоит столбом. Главными субъектами противостояния по-прежнему остаются два извечных недруга — Материализм и Идеализм.
Кое-кто склонен утверждать, что именно Материализм дал жизнь любимому многими жанру. Точнее, Материализм-отец и мать-Литература произвели на свет это странное дитя — фантастику. Якобы, веками изнывавшая под тяжестью богословских догм, мысль человеческая воспрянула и воспарила, презрев законы гравитации — и понеслась, свободная, в необозримые дали. Дескать, убедившись, что на соседних планетах не подстерегают его ни козлоподобные черти с полным боекомплектом сковород и жаровен, ни суровые, исполненные очей архангелы, сносящие голову всякому дерзнувшему приблизиться к Непознанному, — дескать, убедившись в этом, человек расхрабрился и возомнил себя единственным исследователем и покорителем Вселенной. Освобожденная мысль вырвалась в бескрайние просторы — и, возлюбивши обретенную свободу, до сих пор витает незнамо где… Данное утверждение, впрочем, не лишенное оснований, смущает узостью подхода. Ибо оно — это утверждение — правомерно лишь в пределах видимого и осязаемого пространства, иными словами — объективной реальности. Ибо склонность человека к периодическому изменению собственных координат в пространстве, характеризуемая как извечная тяга к перемене мест (смотаться ли в Дагомыс, сесть ли в звездолет и улететь к черту на рога — конечный пункт играет здесь второстепенную роль), есть лишь одна сторона медали Познания. Как мир материальный есть лишь одна сторона медали Мироздания. Поднатужившись и набравшись храбрости, можно сказать, что устремления в пространство, отраженные в неисчислимом множестве фантастических произведений, являются лишь одним из ответвлений пути Познания, а именно — этапом юности. От записей воображаемых путешествий в Лемурию, минуя «Из пушки на Луну» Жюля Верна, до небезызвестной «Туманности Андромеды» и далее, до самых окраин Вселенной, которых, как известно, пока что не обнаружено. В те времена когда на географических картах обоих полушарий белых пятен было в достатке, бесстрашные фантасты рыскали по непролазным джунглям и каменистым плато, постреливая хищных динозавров и обращая в истинную веру собакоголовых каннибалов. Усилиями приверженцев изменения мира в натуральном, так сказать, масштабе, время белых пятен миновало — и мнения разделились. Одна часть путешественников по бумаге напридумывала внушительный парк перпетуум мобиле и гоняла себе туда-сюда сквозь эры и столетия, в то время как другая устремилась в безвоздушное пространство, где до сих пор хватает места для фантазии. Если последовать остроумному примеру братьев Стругацких, создавших в «Понедельнике…» мир будущего, населенный героями фантастических опусов, и воплотить в жизнь все написанное о межзвездных путешествиях, то в Галактике было бы просто не протолкнуться. В этом случае, усевшись в воображаемый корабль и вылетев за пределы земной атмосферы, мы рисковали бы тотчас оказаться обстрелянными из лазерных пушек, проглоченными заживо со всей оснасткой каким-нибудь монстрообразным Звездным Странником, засосанными в хищное облако, вброшенными в нуль-пространство, оглашаемое унылым воем фиолетовых (и чрезвычайно злобных) нуль-паскудников… И не получили бы ни единого мало-мальски реального шанса вернуться целыми и невредимыми назад, в родные пенаты…
Справедливый вопрос: что могут иметь общего с Путем Познания подобные кровавые картины? Ответ: ничего. Подобные картины — это побочный эффект, так сказать, дорожная пыль, без которой, известно, не обойтись. Вообще, все эти бесконечные космические оперы, коммерчески-спекулятивные сериалы, день ото дня пополняющие новыми колоритными персонажами бестиарий Звездной Экспансии человечества, есть лишь продукт дробления фантастики, которая во многом благодаря им низведена общественным мнением до уровня бульварного чтива. Брэдбери, Кларк, Азимов, Саймак и им подобные выброшены туда же под действием центробежной силы. Даже несмотря на то, что если и было что-то сказано путного в данной области литературно-познавательных экспериментов, то сказано было именно этими людьми. Первое и, пожалуй, последнее слово. Эра научной фантастики, плоть от плоти детища тогда еще юного общества технократов, давным-давно перевалила рубеж зрелости, а сегодня неуверенной старческой походкой ковыляет к закономерной смерти. Налицо вырождение жанра — факт очевидный для любого разумного человека. «Волк» Гордона Диксона — типичный тому пример. Здесь уже и за версту не пахнет техникой. Отсутствуют подробнейшие описания технических устройств и приспособлений общества будущего. В лучшем случае — упоминание вскользь, как бы дежурный реверанс в направлении мэтров science fiction, в свое золотое время упоено обсасывавших каждую заклепку выхлопного сопла звездолета и любовно отводивших под технически-лирические отступления добрую треть рабочего пространства своих и без того длиннейших романов (к слову говоря, порядочно грешили этим мэтры нашей отечественной фантастики — ох, уж эти писатели-инженеры!). Вспомним, что роман написан в шестидесятые годы, когда читательская аудитория Запада, во-первых, уже досыта наелась технических деликатесов фантастики под самыми разнообразными соусами, — а во-вторых, уже испытывала плоды всамделишней НТР на собственной шкуре. Диксон не мог не учесть этих важных факторов, а посему резонно сделал ставку на сюжет. И удивительное дело! — если отбросить и без того весьма условный и жиденький инопланетный антураж, глазам нашим предстанет типичный роман-фельетон — из тех, что в великом множестве наплодил достойнейший Дюма- отец. Изящный кивок в сторону маститого француза — и, пожалуй, Диксон смог бы с тем же апломбом выдать сакраментальную фразу: «Фантастика — гвоздь, на котором я повесил своего „Волка“». Действительно, несмотря на ряд программных аксессуаров, символизирующих принадлежность данного опуса жанру научной фантастики, фантастика как таковая здесь оттесняется на задний план. И сидит себе смирненько в уголку. В то время как сюжет (или фабулу, что применительно к безыскусно-хроникальному строению «Волка» одно и то же) без особых затрат энергии можно взять и затолкать в любые декорации — от эпохи Столетней Войны до эпохи Второй Мировой. Подобную вещь вполне могли написать как Эжен Сю, так и Юлиан Семенов. Расчет очевиден: конструируя «Волка» по проекту авантюрного романа, причем романа традиционного, с лихо закрученной интригой, обобщениями и разоблачениями, честолюбцем- умницей-героем, ведущим игру по одному ему известному сценарию (вспомним бессмертных Шико и Монте- Кристо), автор явно метил в десятку, полагая, что подобный проект гарантирует если не признание, то во всяком случае коммерческий успех В сущности, прицел оказался точным, учитывая, что широкая публика охотнее берет бульварщину, нежели трактаты для высоколобых. Очевиден и финансовый успех, что же касается признания… Законы и каноны авантюрного романа весьма и весьма суровы. И первейшее требование, предъявляемое самим жанром к сочинителю — мастерство. Только мастерство и безукоризненная точность в воплощении замысла (сколь бы хитрым и заумным он ни показался автору на первый взгляд) способны обеспечить творцу пожизненное (да и посмертное) место в славном пантеоне мировых литератур. Мастерство, которого Диксону, увы, не хватило. С первой до последней страницы на читателя сплошным потоком валится ворох банальностей, штампов, избитых приемов, давным-давно надоевших всем, всеми кому не лень использованных сюжетных коллизий. Типы героев романа имеют столь древнее происхождение, что даже назвать их традиционными язык не повернется. Насколько мне известно, публика времен Эсхила — и та уже не находила их оригинальными… Скованное, какое-то хромое изложение. В довершение к прочему — притянутая за уши развязка. Создается впечатление, что Диксон (самое
