реабилитации. Мур собрал волю в кулак, сосредоточась на мыслях о Леоте. Ведь он совсем забыл о ней. Постоянная учеба, заботы о карьере и женитьба на Диане Деметрик не оставляли ему времени на воспоминания о принцессе Круга, его любви.
Любви?
Он усмехнулся.
«Суета, — решил он. — Я хочу Леоту, потому что все хотят ее».
Но это было не совсем так.
Он задумался о своих подлинных желаниях и целях.
Он понял: его цели расплывчаты. Действие опережает замысел. Если не кривить душой, то он хочет только одного: летать на роскошном стратокрейсере, проносясь сквозь завтра и послезавтра, сквозь годы и века, — не старея, как те древние боги, что дремали в заоблачной выси, просыпаясь только в праздники равноденствия, чтобы снизойти к смертным, влачащим жалкое, томительное существование на земле. Обладать Леотой значило принадлежать Кругу; именно этого он и добивался. Так что, действительно, то была суета. То была любовь.
Он громко рассмеялся. Его автосерф как алмаз резал голубую линзу Тихого океана, осыпая наездника холодным крошевом брызг.
Возвращаясь из царства абсолютного нуля, подобный Лазарю, ты не испытываешь ни боли, ни замешательства. Ты вообще ничего не чувствуешь, пока твое тело не нагреется до температуры сравнительно теплого трупа.
Лишь в самом конце, когда просыпается разум, — думала миссис Мулен, стараясь окончательно прийти в сознание, — и ты понимаешь, что вино простояло в погребе еще один сезон, и урожай стал еще ценнее, — только тогда привычная обстановка комнаты принимает вдруг уродливые, пугающие черты. Наверное, это всего лишь суеверный страх, психический шок при мысли, что материя жизни — твоей собственной жизни — каким-то непостижимым образом изменена. Но проходит микросекунда, и страх исчезает.
Миссис Мулен содрогнулась, как будто холод еще не покинул ее старческое тело, и выброси та из головы воспоминание о кошмаре.
Она посмотрела на человека в белом халате, стоявшего возле ее ложа.
— Какое сегодня число?
— Восемнадцатое августа две тысячи второго года, — ответила горстка праха. — Как ваше самочувствие?
— Спасибо, превосходное, — решила она — Я только что вступила в новое столетие. На моем счету это уже третье. Почему бы моему самочувствию не быть прекрасным? Я собираюсь прожить еще не один век.
— Обязательно проживете, мэм.
Две крошечные географические карты — ее ладони — поправили стеганое одеяло. Дуэнья подняла голову.
— Что нового в мире?
В ее глазах вспыхнуло ацетиленовое пламя. Врач отвел взгляд.
— Мы все-таки побывали на Нептуне и Плутоне, — начал он. — Они оказались совершенно необитаемы. Проект «Сахара» встретил новые затруднения, но эти глупые французы утверждают, что почти все улажено, и весной начнутся работы…
Ее взгляд плавил летающую в воздухе пыль, превращая ее в стекловидные чешуйки.
— Повторяю, доктор, что нового в мире?
Он пожал плечами.
— Мы можем продлить консервацию. Причем, на значительный срок.
— Опять консервация?!
— Да.
— Но не лечение?
Он снова пожал плечами.
— Но ведь отсрочка и так превысила всякую меру, — пожаловалась она — Прежние лекарства почти не действуют. Сколько времени дадут мне новые?
— Этого мы не знаем. Но над вашей проблемой работает много специалистов.
— Значит, вы не можете сказать, когда будет найден способ лечения?
— Может быть, через двадцать лет. А может быть, завтра.
— Ясно. — Пламя в ее глазах погасло. — Ступайте, молодой человек. Только включите мой автосекретарь.
Врач с радостью уступил место машине.
Набрав номер библиотеки, Диана Деметрикс заказала «Реестр Круга». На нужной странице она нажала кнопку «СТОП».
Пока она всматривалась в экран, будто в зеркало, на ее лице сменилась целая гамма выражений.
— А ведь я выгляжу ничуть не хуже, — заключила она. — Даже лучше. Еще бы нос чуточку поправить и линию бровей… Да, леди. Твое счастье, что мужчины — консерваторы. Если бы не их предвзятость к пластическим операциям, ты была бы на моем месте, а я — на твоем. У-у, стерва!
Из «Очистителя Мура» вытек миллионный баррель воды. Морская и теплая, она превратилась в пресную и прохладную. Пройдя через «тандем-камеру», она — чистая, вполне пригодная для питья, но ровным счетом ничего не знающая об этих своих достоинствах — поступила в водопровод. С другого конца в «Очиститель» вливалась новая порция тихоокеанского рассола.
Осажденные и отфильтрованные вещества годились для производства псевдокерамики.
Изобретатель этого чудо-очистителя быстро богател.
Температура воздуха на Оаху достигала восьмидесяти двух градусов по Фаренгейту.
Из «тандем-камеры» потек миллион первый баррель.
Они вышли, оставив Элвина Мура в окружении собачек из китайского фарфора.
Две стены были от пола до потолка забраны стеллажами. На стеллажах рядами выстроились синие, розовые, желтовато-коричневые, охряные, розовато-лиловые, шафрановые и цвета киновари собачки — преимущественно глазурованые. Размерами они тоже отличались: одни были с крупного таракана, другие — с крошечного бородавочника.[27] Напротив двери, в камине, бушевал настоящий Гадес:[28] в его реве слышался метафизический вызов жаркому июлю Бермуд.
Каминная доска, на которой стояло несколько собачек, была частицей Круга. Как был частицей Круга и роскошный стол возле огненного ада. За столом, укутанная шотландским пледом в черную и зеленую клетку, сидела Мэри Мод Муллен. Она изучала досье Мура, лежащее перед ней в раскрытой папке. Разговаривая с Муром, она не поднимала глаз.
Мур стоял возле кресла (сесть ему не предложили) и делал вид, будто рассматривает собачек и лучину для растопки — и того, и другого здесь хватало.
Мур и к живым-то собакам был совершенно равнодушен, не говоря уже о фарфоровых. Но в гостиной Дуэньи, на секунду закрыв глаза, он ощутил клаустрофобию. Со всех сторон на него таращились не безобидные статуэтки, а чуждые существа, запертые в клетку Последним Землянином. Мур дал себе слово воздержаться от похвалы радужной стае гончих, очевидно, охотящихся на жадеитового оленя величиной с чиуауа.[29] «Создать такую скульптурную группу, — подумал он, — мог только маньяк, или человек с неразвитым воображением, к тому же недолюбливающий собак».
Внимательно прочитав его прошение, миссис Муллен подняла бесцветные глаза и спросила:
— Как вам нравятся мои питомцы?
Сидя за столом, эта узколицая, морщинистая, курносая дама с огненно-рыжими волосами невинно взирала на посетителя.
Мур попытался воспроизвести мысли, с которыми он входил в ее студию. Но безуспешно — вопрос застал его врасплох. Тогда он решил, что наименее рискованным ответом будет объективный.
— Они весьма красочны, мэм.
