Сценарий для третьей мировой войны: Как Израиль чуть не стал ее причиной

пришлось много летать, пересекая по нескольку раз часовые пояса с огромной разницей во времени. В результате у них оказались ослабленными внимание, сосредоточенность и способность адекватно оценивать ситуацию. Рутинные операции вроде сверки показаний приборов показались им необязательными.

Что ж, может быть и так, хотя все это трудно укладывается в голове. Корейские летчики, участвовавшие в комиссии ИКАО, признали, что так летать нельзя, потому что так не летают.

Но как бы там ни было, а 1 сентября утром в 4 часа 51 минуту по камчатскому времени советские радары на Камчатке засекли корейский «боинг». Он был обозначен тогда как цель за номером 60–65. На запросы «цель» не отвечала, но упрямо двигалась в направлении государственной границы СССР. Дежурные службы ПВО идентифицировали ее сначала как американский самолет-заправщик КС-135, а потом как самолет-разведчик РС-135.

Но вот что интересно. Часом раньше те же радары обнаружили и сопровождали цель за номером 60–64, которая маневрировала севернее острова Карагинский и на запросы тоже не отвечала. Это действительно был самолет-разведчик США РС-135. Позднее министерство обороны США признает, что этот самолет вел наблюдение за советскими ракетными испытаниями и деятельностью сил ПВО на Камчатке по программе «Кобра Дейн».

В какой-то момент оба самолета были всего в 75 милях друг от друга. На языке профессионалов, они сблизились до полного слияния их отметок на экранах советских радаров и около 10 минут летели рядом. Затем один из самолетов развернулся и взял курс на Аляску. Другой продолжал полет в сторону Камчатки.

В 5 часов 30 минут этот самолет вошел в воздушное пространство Советского Союза. Небо над Камчаткой было закрыто густыми и плотными облаками. В Москве был поздний вечер 31 августа. В Вашингтоне — день.

Командующий ПВО Дальневосточного округа генерал Каменский доложил в Главный штаб ПВО в Москве, что американский военный разведчик нарушил воздушное пространство Советского Союза. Из Москвы последовал ответ: постарайтесь посадить этот самолет, а если не удастся, действуйте в соответствии с инструкцией.

Дальнейшие решения принимались уже на Дальнем Востоке. Незадолго до этого, в апреле американский разведчик действительно пролетел над Курильскими островами, и служба ПВО Дальнего Востока получила нагоняй, что проспала шпиона. Теперь местные командиры решили отличиться.

На перехват нарушителя взлетели истребители-перехватчики. Но опять безуспешно. На их сигналы и предупреждения он просто не реагировал и через полчаса ушел из советского воздушного пространства. Однако держал курс прямо на Сахалин.

Поэтому с командного пункта ПВО Дальнего Востока на командный пункт 24-й дивизии ПВО на Сахалине поступил такой приказ:

«Опознать цель. При нарушении ею государственной границы действиями истребителей принудить к посадке. При отказе выполнить команду „уничтожить“».

Теперь в воздух поднялось десять истребителей: четыре МиГ-21, два МиГ-23 и четыре Су-15. Вскоре командиру одного из истребителей-перехватчиков СУ-15 подполковнику Осиповичу «повезло». Перед ним оказалась цель — огромный самолет, который, казалось, не обращал никакого внимания на маленький и назойливый, как муха, истребитель. Он не крался в ночном небе, как подобает шпиону, а нахально летел вперед в советском воздушном пространстве. Летчику хорошо был виден его силуэт и мигающие габаритные огни. Тем не менее, у Осиповича не возникло мысли, что перед ним гражданский лайнер. Проблема была в том, вспоминал он много лет позднее, что советские летчики никогда не изучали гражданские самолеты, принадлежащие иностранным компаниям.

Осипович дал несколько предупредительных выстрелов, вынуждая самолет совершить посадку. Нарушитель не реагировал и, как показалось советскому летчику, вероятно, не заметил их. В этот момент через гвалт в эфире к Осиповичу пробился приказ «уничтожить цель». Его дал командующий Дальневосточным округом генерал И. М. Третьяк.

Осипович пустил две ракеты по самолету, но тот не развалился на куски, а взмыл вверх и исчез. Одна из ракет прошла мимо цели, а другая взорвалась вблизи самолета и вывела из строя систему управления. Корейский «боинг» начал быстро снижаться. Нет, он не падал, а скорее планировал, хотя и с возрастающей скоростью по спирали. И только примерно через 12 минут врезался в море.

Однако в Москве, в отличие от Вашингтона, не стали беспокоить советское руководство такими пустяками. Насколько мне удалось выяснить, члены Политбюро об уничтожении корейского «боинга» узнали уже постфактум. Но Устинов, Андропов и Огарков об этой операции знали и ее не отменили. Правда, они были убеждены, что имеют дело не с пассажирским самолетом, а с американским разведчиком, который преднамеренно залетел в советское воздушное пространство.

Чей палец на спусковом крючке?

Печальная история с корейским лайнером, как в зеркале, высветила катастрофические изъяны боярского правления Советским Союзом, когда острейшие проблемы общегосударственного значения решались келейно одним ведомством. Возникал законный вопрос: чей же палец лежит на спусковом крючке в Советском Союзе?

Но не эта проблема обсуждалась в Москве 1 сентября 1983 года. Другое волновало советских руководителей — сказать или не сказать правду, что это Советский Союз сбил пассажирский «боинг». Причем то, что происходило тогда в Москве, нельзя назвать таким благозвучным словом как «обсуждение». Устинов просто грозно цыкал на всех: «Нужно молчать! Американцы все равно ничего не докажут. Зачем же нам на себя грех брать, что, у нас мало других забот?»

Андропов только что лег в Кунцевскую больницу. Ну, а Громыко, верный своему жизненному кредо «не высовываться», спорить с Устиновым не стал. Лишь один человек попытался пробиться через эту глухую стену лжи и абсурда. Это был Георгий Маркович Корниенко. Но лучше ему слово:

«Мне было дано указание принять участие в отработке первого сообщения ТАСС, смысл которого сводился к тому, что в Советском Союзе ничего не знают о пропавшем самолете. Я попытался убедить Громыко в неразумности и пагубности такой линии поведения, но мои рассуждения были пресечены ссылкой на то, что характер этого сообщения уже согласован с Андроповым. Для меня оставалось одно — позвонить ему по телефону в больницу, где он в те дни находился. Из разговора с Андроповым чувствовалось, что он и сам был склонен действовать предельно честно. Но он ссылался на то, что против признания нашей причастности к гибели самолета «категорически возражает Дмитрий» (Устинов)».

Андропов тут же, не отключая телефона, по которому шел разговор, связался по другому каналу с Устиновым и стал рассказывать ему аргументы, приведенные Корниенко. Но тот, не стесняясь в выражениях в его адрес, посоветовал Андропову не беспокоиться — все будет в порядке, никто никогда ничего не докажет. На это Андропов ответил:

— Вы там, в Политбюро, все-таки еще посоветуйтесь, взвесьте все.

Корниенко он велел прийти на Политбюро и изложить там свои замечания. Волнуясь, Георгий Маркович стал убеждать Генерального секретаря, что при нынешних радио-технических и прочих возможностях наивно рассчитывать, что никто ничего не докажет, как полагает Устинов. На это Андропов ответил:

— Вот ты все это и скажи на заседании, — и закончил разговор.

Заседание Политбюро состоялось на следующий день, 2 сентября, и вел его Черненко.[100] Первым пунктом значился вопрос «о нарушении южнокорейским самолетом воздушного пространства СССР 31 августа 1983 года». Устинов выступил в резкой агрессивной манере.

— Могу заверить Политбюро, — заявил он, — что наши летчики действовали в полном соответствии с требованиями воинского долга. Наши действия были абсолютно правильными. Вопрос состоит только в одном — как лучше сообщить о наших выстрелах. Может быть постепенно давать сообщения в нашей печати? Но дрогнуть нам нельзя. Дрогнуть — это значит дать возможность кому угодно летать над нашей территорией.

Его тут же поддержал Председатель КГБ В. М. Чебриков и, как ни странно, провозвестник грядущей перестройки М. С. Горбачев. Да и остальные члены и кандидаты в члены Политбюро сделали это с той или иной степенью энтузиазма. Только Громыко, Гришин и Тихонов говорили: нельзя отрицать, что наш самолет