любители сокращавшей жизнь воды, и человек пятнадцать, от силы, местных жителей. Для пожилых супругов с внуком Итуруп, видимо, тоже был конечным пунктом. Бабушка держала сонного мальчугана за руку, он еле стоял на холодном ветру. Она подбадривала внука, но бабушкины слова пролетали мимо его ушей. Прикорнуть бы где-нибудь и поскорее окунуться в сны, – всем своим видом говорил он.
Послышался скрип цепи, и с борта судна опустили ржавую лестницу. К нему тут же пристала качающаяся на волнах лодка, и человек семь сидевших в ней пассажиров стали подниматься по шаткой лестнице. За ними выстроилась группа из двадцати мужчин, так ретиво рвущихся в бой, словно у них внутри работали турбины реактивных двигателей. Когда последний пассажир поднялся на борт, они с дикой скоростью, расталкивая друг друга, бросились вверх по лестнице, словно брали теплоход на абордаж Я заподозрил неладное, когда команда «пиратов» волной хлынула на теплоход, не обращая никакого внимания на покидавших его пассажиров. Проводив взглядом загадочную группу, мы начали спускаться. Один из матросов встал на середине лестницы, передавая вещи. Пассажиры осторожно спускались вслед за своим багажом. Дойдя до последней ступеньки, они прыгали в качающуюся лодку. Для стариков и детей – эксперимент на выживание. Стоит погоде немного испортиться – и суши не видать. Теперь понятно, почему теплоход никогда не ходит по расписанию.
Прошло полчаса, пока все, кто ехал на Итуруп, не пересели в лодку, в которой уже находился один важный пассажир – подержанный японский автомобиль. Сбоку на его двери сохранилась надпись, без утайки рассказывавшая о его прошлой жизни: «Кокусай копу».[4] Вот уж действительно такси, пересекающее границы государств.
Старые суда, похожие на груды ржавого железа, контейнеры в пятнах, будто в ожогах, гнилые покосившиеся домишки, брошенные железяки и деревяшки, наполовину утонувшие в грязи. Пейзаж, выхваченный из тьмы лучом лодочного фонаря. Когда лодка приблизилась к пирсу, я заметил там неясное копошение под оранжевыми фонарями. Глаза привыкли к мраку, и, присмотревшись, я увидел возбужденных, расталкивающих друг друга людей. Студенты рыбного института со смехом наблюдали за перепалкой портового служащего в форме и жителя острова в больших сапогах.
Я спросил, что случилось, и Оля-переводчица сказала:
– Да ничего особенного. Просто всем хочется выпить водки в баре теплохода, как тем парням, что уже поднялись на борт. Боятся, что не успеют.
Если вода, приближающая смерть, вызывает такой ажиотаж у молодежи, остров этот раем вряд ли назовешь. Неужели здесь не продают нормальную выпивку? Разве нет других развлечений, кроме как подняться на изредка заходящий в порт теплоход? Возбужденный вид молодежи был красноречивым ответом на мои вопросы.
Пассажиры сошли с лодки очень быстро, и жаждущая водки толпа бросилась на борт, оттеснив меня. Глаза тех, кто, отпихивая друг друга, рвался на теплоход, разительно отличались от глаз тех, кто сходил на берег. У приехавших во взгляде была тоска, у стремившихся на теплоход – надежда. Видавшая виды лодка будто отделяла светлую сторону жизни от темной.
Проводив провинциалов чуть презрительным взглядом, я обернулся на теплоход, стоявший в открытом море. И от удивления не поверил своим глазам. Теплоход «Любовь Орлова» отражался в темных морских водах, шикарный, как дама в вечернем платье с блестками. Ярко сверкающий огнями ночной замок, внезапно появившийся в тоскливом северном море. Не мираж, не картина, садись в лодку – и ты там. По сравнению с портом, который я увидел с борта, в сверкающем теплоходе были мечта, блеск, соблазн. Он притягивал и манил, заставлял забыть о тоске, которой веяло от огней города. Очарованные юнцы слетались на его свет, как мотыльки. Им нужна была не только водка, но и другой мир, воплотившийся для них в этом теплоходе. Те, кто там побывал, знали: и в баре, и в ресторане, и в женщинах, которые там работали, нет ничего особенного. И все равно этот манящий свет не давал им усидеть на берегу.
– Встретимся в баре на острове, – попрощались со мной студенты рыбного института, отправившись с пирса по своим адресам.
Жители острова возвращались домой. Я остался ждать хозяина дома, где мне предстояло поселиться. Предполагалось, что человек по имени Иван Богданов на первое время приютит меня в своей семье. Он был моим ровесником, больше я ничего о нем не знал. Ни как он выглядит, ни кем работает. Каждый встречный мужчина казался мне Богдановым. Кроме меня, японцев здесь не было, поэтому я ждал, когда Богданов первым обратится ко мне. На меня поглядывали издалека, но заговорить со мной никто не спешил. Я прождал пятнадцать минут, наблюдая под оранжевым светом фонарей, как выгружают «Кокусай коцу». Наконец ко мне подбежал запыхавшийся парень в военной форме и буркнул: «Николай», пожал мне руку с такой силой, что чуть не переломал кости, и затараторил что-то по-русски. Я пытался понять, о чем он говорит, по выражению его лица. Наверное, он сказал, что пришел меня встретить по просьбе Ивана. Я взял свои вещи и пошел вслед за Николаем.
Я сделал шаг – земля ушла из-под ног, сделал другой – вздыбилась вверх. Корабельная качка давала себя знать и на суше. Мы поднялись по грунтовой дороге с глубокими автомобильными колеями в грязи. Николай привел меня к сборному домику. Навстречу вышел внушительных размеров мужик с красной мордой, на которой будто нарисовали белой краской пару-тройку морщин, он улыбался, сверкая золотыми зубами.
– Добро пожаловать на Итуруп, – поздоровался он.
Было непонятно, то ли это официальное лицо, то ли просто влиятельный человек на острове, то ли обычный рыбак Николай старательно переводил, коверкая английские слова. Меня попросили показать паспорт и визу. Мужика с золотыми зубами звали Михаилом Павловичем, он записал в тетрадку номер моего паспорта и прочие данные и сказал, что будет оказывать мне всяческое содействие в исследованиях. Даже пригласил как-нибудь в ближайшее время в гости, пообедать.
С улицы донесся гудок автомобиля. Николай открыл дверь:
– А теперь провожу вас к Ивану.
Меня ждал микроавтобус японского производства. Затемненные стекла, тюнингованный бампер – без сомнения, раньше на нем разъезжали по улицам ультраправые, вещая через динамики свои призывы. Как ни смешно, на стекле поверх черной пленки белела наклейка: «Верните Северные территории!» Вместо приветствия я спросил у водителя, знает ли он, что там написано.
– Наверное, пожелание удачи в пути, – ответил он. Такая наивность умиляла. Водитель очень гордился своим автомобилем.
Дороги на острове оказались ужасными, и главным достоинством машины была ее надежность. Кузов микроавтобуса бронированный, так что хоть медведя собьешь – все нипочем. Настоящее сокровище: и больных перевозить, и японцев доставлять к могилам родственников, и военных на охоту. На острове нет такси, звони – приедем.
Машину бросало из стороны в сторону: она съехала с грязной грунтовой дороги на бездорожье – сплошные лужи и выбоины. Мы остановились у квартала трехэтажных домов. «Что мы забыли в этих трущобах?» – подумал я, но, видимо, здесь и располагалось мое первое жилье. Я вышел из машины, вокруг было темно, и я угодил в лужу. Похоже, бетонные коробки поставили прямо посреди болота. Я открыл деревянную дверь с пружиной, и в лицо ударил влажный воздух, запахло помойкой. Дверь закрылась с жутким скрипом, стало темно, хоть глаз выколи. Николай чиркнул спичкой, освещая путь, и мы стали подниматься по провонявшей мочой лестнице. Может быть, из-за того, что планировка этого дома напоминала старые японские дома с двумя квартирами на лестничной площадке, я испытал дежавю. Мне казалось, что когда-то давным-давно я уже бывал здесь, открою дверь – и мне навстречу выйдут господин Коно и госпожа Танака, мои соседи из детства.
Николай постучал в дверь на втором этаже слева. Ему тотчас ответил пронзительный голос. Вот и квартира Богдановых, которую мне подобрали в турагентстве на Сахалине. Меня встретила женщина, назвавшаяся Катериной, – супруга Богданова. Она преподавала английский в школе на острове. Ее улыбка тоже сверкала золотом. Теперь я буду каждое утро благодарить ее златозубую улыбку. Катерина станет моими ушами, моим языком. На острове много людей с золотыми зубами. Может, здесь такая традиция – хранить свое богатство во рту?
Ивана не было дома, он обещал вернуться часа в два ночи. Из дальней комнаты вышли дочь и сын Богдановых. «Света, Олег», – назвались они и тут же ушли обратно. Был двенадцатый час ночи, на два часа больше, чем в Японии.
