Отгадай или умри

ему адские муки, терзали душевно и физически. Но скорее – первое. Скорее – мания разгадывать, решать, находить ответы. Например, на кроссворды и прочие такого рода задачки, предлагаемые в неисчислимом количестве газетами, журналами, брошюрками и даже некоторыми телепрограммами. В конце концов, он достиг в этом совершенства. Щелкал кроссворды как семечки. И каждый раз, заполняя все клеточки до единой, испытывал что-то вроде интеллектуального оргазма. Степень сложности кроссворда или сканворда имела значение. Чем труднее было разгадать все до последней клеточки, тем полнее и слаще была релаксация.

И как-то раз ему попадается кроссворд, составленный неким Фогелем. Скорее всего, не в газете «Мысль», где эти штуки рассчитаны на среднестатистического обывателя, а в том из многочисленных изданий, куда Фогель рассылал кроссворды высокой или высшей степени сложности. То есть ему не впервой, конечно, разгадывать задачки, сочиненные этим автором. Но тут он, что называется, застрял. Может быть, впервые за долгое время уперся в какое-то перекрестье слов, с которым никак не мог справиться. И это привело его в бешенство. Комплекс не просто взыграл – воспламенился. Проявилась некая форма помешательства. Он дождался следующего номера газеты, прочел ответы и… решил выместить скопившуюся бешеную энергию неудовлетворенности на авторе. И для того продумал и осуществил с помощью всего подручного тайного аппарата витиеватую, чудовищную по своей жестокости акцию возмездия, при этом находясь в состоянии пролонгированного аффекта. Потому как только псих, утративший способность спокойно и логично рассуждать, мог обрушить столь варварскую месть на голову ни в чем не повинного человека. Точнее, целой группы людей, виноватых только в том, что в обычный день выполняли свою обычную будничную работу.

Тут Вадик-Жираф сделал паузу, чтобы перевести дух и определить по глазам реакцию шефа на его гипотезу, в которую сам Вадик верил процентов на пятьдесят.

Тополянский, как и десять минут назад, неподвижно лежал, уставясь в потолок. Но глаза выдавали живой интерес к умопостроениям молодого человека, продолжавшего, вопреки приказу начальства, попытки распутать дело.

Вдруг выражение глаз изменилось. Они… смеялись. Вслед за этим из уст Тополянского вырвалось и впрямь нечто напоминающее смех.

– Что, чушь, Алексей Анисимович? – обреченно спросил Вадик, виновато глядя на шефа.

– Нет-нет, не обижайся, – прошептал-прошепелявил Тополянский, при этом глаза продолжали весело блестеть. – Извини, просто анекдот вспомнил. Из репертуара великого артиста Никулина Юрия Владимировича. Про то, как народ на работе всем отделом не мог отгадать одно слово в кроссворде. Вопрос был: «Близкий родственник», ничего не подходило и не сходилось. Люди головы сломали, ночь не спали, ждали ответов в следующем номере. Оказалось: «Братан».

Вадик расхохотался в голос, настроение явно улучшилось.

– Смочи губы, – попросил Алексей Анисимович, едва шевеля действительно пересохшими, слегка потрескавшимися губами. Вадик заботливо выполнил просьбу шефа, и через короткую паузу, уже посерьезнев и собравшись, видимо, с силами, Тополянский чуть слышно заговорил:

– Я тоже много думал об этом. В наших с тобой выводах есть существенное сходство. Главное состоит в том, что наш всесильный клиент псих и фанатик. Он точно зациклился на идее мести, как-то связанной с ничтожной по его масштабам персоной дедушки Фогеля. Это он подстроил «Мудрика» – не сам, конечно, команда работала, профессионалы высшей пробы. Они же, вероятнее всего, подставляли и зачищали файлы у остальных жертв. Это по его приказу убрали всех, кого убрали. И почему-то не добили тех, кто имел к делу такое же отношение. По логике должно быть еще с десяток трупов. Один непрошедший кандидат в покойники перед вами, батенька. Второй передо мной – сидит тут, рассуждает, нарывается на неприятности. Третий то ли в могиле, то ли взаперти. Скорее всего, взаперти. И с ним идет работа – помилуй его бог, если я правильно понимаю, какая именно. Смочи губы…

Вадик послушно промокнул влажной губочкой драгоценные уста шефа.

– Согласен я и с тем, что Фогелевы кроссворды и прочие задачки имеют какое-то отношение к паранойе, коей страдает наш любезный друг. Только вот причины этой паранойи неочевидны. А дальше, сударь мой…

«Явно идет на поправку, вернулся к своим этим оборотикам и словечкам из позапрошлого века», – отметил про себя Вадим.

– …дальше ваши гениальные догадки не вызывают у меня пылкого доверия и пламенного воодушевления. Начнем с элементарного. Люди его полета, жесткие и целеустремленные, просто по определению не могут страдать такой глупейшей слабостью, как разгадывание крестиков и ноликов. Рулетка – ну, это я еще могу допустить. Женщины, биржа, стрельба по живым мишеням за бешеные деньги в каком-нибудь сверхзакрытом криминальном клубе – не исключено. Но задачки в газетке?! Нонсенс, мой почтенный друг! Плод воспаленного воображения талантливого сыщика юных лет… Но даже если допустить невозможное, если господин на пути к мировому господству и впрямь настолько съехал с катушек, то… с чего ты взял, что в какой-либо газете или журнале мог появиться кроссворд, о который разбилась могучая эрудиция натренированного спортсмена-кроссвордиста? Я между делом взглянул на пару произведений нашего Фимы в журнале «Планета» для начитанной публики. Вопросики серьезные, но даже я, не такой уж большой эрудит, навскидку справился с половиной из них без напряжения. Не говоря уж о газете «Мысль». Там такие, что для более-менее прилежного отрока осьмнадцати лет разгадать за час – как два пальца обоссать, уж извините за вульгаризм. Ты можешь прочесать кроссворды Фогеля в других изданиях, но даю тебе на отсечение голову, которая и так на ниточке болтается, – не найдешь ты там ничего сверхзубодробительного. Фогель работал для простого народа, иногда для образованных читателей уровня среднего и чуть выше. Для яйцеголовых знатоков он кроссворды не составлял, да их и печатают-то крайне редко, насколько я знаю.

Тополянский замолк минут на пять, собираясь с силами. И продолжил еще более тихим, сдавленным голосом:

– Нет, господин хороший, никакой конкретный Фогелев крестик-нолик здесь ни при чем. Сама личность почтенного Ефима Романовича вывела почему-то из себя нашего Нерона. Вся цепочка диких, иррациональных убийств и компьютерных взломов, вся слежка и прослушка словно бы только и имели целью довести клиента до полного отчаяния, накинуть ему на шею петлю, медленно сжимать, а потом…

– Но за что? – не удержавшись, перебил Вадик. – Не по национальному же признаку, в конце концов! Я даже такое допущение сделал, но потом прикинул, что среди составителей этих самых штучек евреев с избытком, чуть ли не каждый третий. Как в шахматах.

– Их везде до черта, – беззлобно констатировал Тополянский. – Человечество по-прежнему разбавлено евреями. Впрочем, лично мне это никогда не мешало. Они в большинстве своем талантливые люди.

Я даже предпочел бы, чтобы их стало столько же, сколько китайцев. Но при условии, что число китайцев естественным образом сократится до нынешнего числа евреев.

Он улыбнулся, и в этот момент Вадик понял окончательно, что Тополянский выкарабкается и они еще поработают вместе.

Вадим Мариничев любил его, рад был, когда дело сводило их вместе. А Тополянский недолюбливал китайцев по только ему одному известным мотивам. К счастью, это не сказалось отрицательно на судьбе кого-либо из представителей великого, древнего и неисчислимого народа: никто в разработку Тополянскому не попадался.

– Мой вывод таков, – произнес Алексей Анисимович: – По какой-то непостижимой причине Мудрик осуществляет сложный, многоходовый, кровавый и почему-то театрализованный акт возмездия по отношению именно к Ефиму Романовичу Фогелю. Что-то их связывает. Что-то в прошлом. И тринадцать лет разницы в возрасте, и абсолютно не пересекающиеся, казалось бы, линии судеб, и огромная дистанция в обществе – все это лишь отвлекает нас от поиска истины. Между ними было нечто… Словно какая-то общая буква у двух слов по горизонтали и вертикали. Нечто драматичное и замешенное на крови. Или случайное, но оставившее глубокий, жестокий след. Или не они сами, а их далекие предки каким-то образом задолжали друг другу по-крупному. Или в каком-то ином, доисторическом воплощении Мудрик действительно был