свои жесткие действия против бывших союзников ленинской партии в борьбе с царизмом. Уже в мае 1918 года в газетах опубликован декрет ВЧК «О борьбе с бандитизмом», где операции по разгрому анархистов перемешаны с отчетами о ликвидации настоящих банд. Этим декрет оправдывал первые массовые облавы ВЧК в целых районах Москвы, которые оцепляли даже с применением броневиков и при поддержке частей красных войск, как это происходило в большой облаве в мае 1918 года на Масловке. Тогда же демонстративно печатают первые сообщения о расстрелах по постановлениям ВЧК, так называемых «административных расстрелах» без судебного приговора, пока еще в индивидуальном порядке – до объявления с сентября 1918 года массового «красного террора». Так в июне 1918 года советские газеты публикуют сообщение коллегии ВЧК о расстреле за заговорщицкую деятельность бывших гвардейских офицеров – двух братьев Спиридович.
Расправа в июле 1918 года с партией левых эсеров была особенно циничной. И потому, что под «карающий меч революции» попали самые искренние и одержимые в прошлом союзники в борьбе с царским режимом, до последнего поддерживавшие большевиков и после октября 1917 года в противостоянии с корниловцами, красновцами и сторонниками «временных», в том числе и с собратьями по бывшей ПСР из фракции правых эсеров. И потому, что чекисты Дзержинского расправились с чекистами эсеровской принадлежности, еще вчера бывшими их коллегами по «чрезвычайке».
Сама история с левоэсеровским мятежом достаточно драматична и запутанна. Мятеж начался типичным эсеровским террористическим актом; желая сорвать хрупкий Брестский мир ленинской России с Германией, эсеры убили германского посла Вильгельма Мирбаха. Служивший в отделе ВЧК по борьбе с контрреволюцией эсер Яков Блюмкин и штатный фотограф ЧК Николай Андреев 6 июля 1918 года вошли в здание германского посольства именно в качестве чекистов, исполнявших свой долг. Они предъявили графу Мирбаху постановление ВЧК, на котором была подделана подпись Дзержинского, зато подлинную печать комиссии на эту бумагу по партийному заданию им поставил зампред ВЧК левый эсер Александрович. Явление сотрудников советской спецслужбы в посольство иностранного государства, сегодня воспринимаемое в мире в качестве экстремальной акции с точки зрения международного права, тогда так шокирующе не выглядело. В 1918 году чекисты уже не раз посещали с такими визитами и даже с обысками посольства иностранных держав в России в поисках укрывавшихся там якобы видных контрреволюционеров или спрятанных там российским дворянством и буржуазией ценностей. Чекисты во главе с приближенным к Дзержинскому Артузовым уже осуществили такие набеги на швейцарскую и норвежскую дипломатические миссии. Поэтому приход Блюмкина с Андреевым с официальной санкцией ВЧК не удивил, их впустили в приемную и начали беседу, в ходе которой чекисты-террористы метнули бомбу и расстреляли посла Мирбаха из револьвера, убив его на месте. После ответной стрельбы германского охранника Мюллера чекисты-террористы Блюмкин с Андреевым бежали через забор и скрылись. С этой акции и стартовал мятеж левых эсеров, отрезавших себе путь к отступлению.
Дзержинский вскоре прибыл в посольство, где остывал труп Мирбаха, увидел свою подделанную подпись на оставленном убийцами мандате и объявил об измене в собственном ведомстве. Узнав, что Блюмкин с Андреевым укрылись в расположении особого вооруженного отряда ЧК, Феликс Эдмундович отправился туда для их ареста. Но этот отряд, первая и во многом экспериментальная войсковая часть при ЧК с пулеметами и бронетранспортерами, в большинстве своем состоявший из сторонников эсеров и возглавляемый также левым эсером Поповым, уже взбунтовался против большевиков и стал главной ударной силой эсеровского восстания в Москве. Явившийся туда с небольшой свитой Дзержинский был сам арестован и разоружен вчерашними подчиненными ему в ЧК левыми эсерами. С ним в заложниках у восставших оказались сопровождавшие его помощник Хрусталев и первый начальник личной охраны Ленина в ЧК Беленький. Одновременно часть левых эсеров ворвалась в штаб ВЧК на Лубянке и на время захватила здание, и здесь взяв в заложники несколько чекистов-большевиков, включая одного из заместителей Дзержинского – Лациса.
На этом успехи восставших закончились, вскоре стянутые в центр Москвы превосходящие их численно части красногвардейцев и преторианской гвардии Ленина из отрядов латышских стрелков утопили восставших эсеров в крови. Вскоре захваченные эсерами здания были отбиты, а взятые ими в заложники Дзержинский и его товарищи освобождены, к обеду 7 июля остатки повстанцев во главе с Поповым разгромлены и рассеяны в районе Курского вокзала. Политическое крыло эсеровской партии ПСР(л), окрыленное первыми успехами восстания и временным захватом Лубянки, опрометчиво явилось на съезд Советов диктовать большевикам свою волю, где все триста с лишним эсеров, включая весь состав ЦК их партии, были арестованы ленинской гвардией и объявлены заложниками на случай атаки их сторонников на Кремль. На этом, собственно, восстание и закончилось, 9 июля большевики объявили об изгнании левых эсеров из всех Советов и из Совнаркома, в стране с этого дня на десятилетия установилась однопартийная система коммунистической партии.
Как известно, зампред ВЧК Александрович, командир вооруженного особого отряда ВЧК Попов, руководивший налетом эсеров на Лубянку чекист-эсер Жаров и еще 10 активных участников мятежа из числа сотрудников ЧК сразу после разгрома восстания были расстреляны своими вчерашними товарищами. Многие левые эсеры были в июле 1918 года осуждены, и последняя партия – союзник большевиков была загнана в подполье. Сами непосредственные убийцы графа Мирбаха скрылись в этой суматохе. При этом лично убивший посла Блюмкин осенью 1918 года покаялся в содеянном и объявил себя большевиком, восстановившись на службе в ЧК, где пребывал затем до очередного зигзага своей лихой судьбы, когда в 1929 году бывшие соратники все же арестовали и расстреляли его, уже как троцкиста.
Это фактическая сторона выступления эсеров 6 июля 1918 года и каноническая его версия, долгие годы считавшаяся в советской исторической науке единственно верной. В последнее время вокруг нее все больше споров и вопросов, навеваемых некоторыми странностями во всей этой истории. Здесь и почти очевидная обреченность затеи левых эсеров с восстанием при явном силовом превосходстве большевиков. И некоторая несерьезность их действий, включая подозрительно быстрое освобождение живыми и невредимыми Дзержинского, Лациса, Смидовича и других заложников-большевиков. И наивное и почти добровольное явление ЦК левых эсеров на съезд в заложники. И непонятная мягкость к убившему германского посла и почти спровоцировавшему войну с Германией террористу Блюмкину.
В конечном итоге у части исследователей вызревает конкретный вопрос: не было ли здесь откровенной провокации ленинской власти и ее ЧК, умышленного подталкивания левых эсеров к неорганизованному выступлению для быстрого их разгрома и установления однопартийной диктатуры большевиков? Выдвигаются смелые гипотезы о том, что Блюмкин с самого начала выполнял задание агента-провокатора от ЧК в стиле Азефа прошлой царской охранки, за что и пожалован затем прощением и службой в органах советской госбезопасности. Что и эффектный выезд Дзержинского с несколькими сопровождающими в отряд эсера Попова и его недолгий безопасный плен у восставших – красивая инсценировка и часть театра провокации. Полагают возможным и сознательную организацию в рамках этого плана убийства Мирбаха, задаваясь вопросом: действительно ли подпись Дзержинского на блюмкинском мандате была подделана и не был ли столь стремительно расстрелян зампред ВЧК Александрович как опасный свидетель гигантской провокационной операции?
При детальном рассмотрении всей этой истории такая версия масштабной провокации всего эсеровского восстания в июле 1918 года все же не выглядит слишком правдоподобной. В моральном плане преград к такому образу действий у большевиков и дзержинской гвардии первого состава ЧК, возможно, и не было. В тот же год чекисты на местах уже создавали кое-где по России методом полицейской провокации «контрреволюционные заговоры», используя их для организации масштабных репрессий «контры» в своем регионе. А Дзержинский, Петерс и многие другие первые руководители ЧК до революции были деятельными подпольщиками, детально знакомыми с методом провокации царской охранки и хорошо освоившими различные приемы контрпровокаций. А по сути – тех же провокаций со стороны подполья, ими до 1917 года чаще увлекались террористы-эсеры, но и их было немало в ЧК после Октября. Начав работу ВЧК с полного отрицания метода провокации (а при Ленине даже угрозыск в Наркомате внутренних дел поначалу наивно отказывался от работы с тайной агентурой), чекисты первого призыва, в отличие от чинов царской охранки, не провозглашали гордо лозунг: «Главное орудие сыска – агентура и кулак», по крайней мере вслух и напоказ. Но в реальной практике прибегнуть к провокации через тайную агентуру вполне могли, со временем обучились этому не хуже предшественников из охранки.
Смущает техническая сторона исполнения такой громоздкой операции еще молодой и строящейся почти
