с нуля спецслужбой, будь все же такая иезуитски коварная операция осуществлена и до сих пор не раскрыта историей. Слишком гигантская получилась бы операция со слишком идеальным исполнением для почти новорожденной службы политического сыска, еще не устоявшейся толком организационно, неоднородной в кадровом составе, в условиях тревожного хаоса нестойкой большевистской власти в 1918 году.
Здесь предъявить серьезное обвинение всей ЧК во главе с Дзержинским вряд ли удастся. Может быть, можно еще порассуждать о том, что эсеры готовили восстание, а их к нему незаметно толкнули в не самый подходящий для исполнения их плана момент, хотя бы именно за счет такого «засланного казачка», как Яков Блюмкин. Здесь возможные ответы уже давно похоронены вместе с участниками тех событий. В конце концов, сами эсеры своими действиями 6 июля создали здесь ЧК алиби. Все их действия, так похожие по краткости выступления и его начальной эйфории от успехов на то, что было за век до того у декабристов, или на то, что мы в недавней нашей истории наблюдали при событиях октября 1993 года в России, на опереточный путч не похожи. Захват Лубянки был, убийства депутатов-большевиков на улицах были, агитация латышских частей против позорного Брестского мира была, заложники в отряде Попова были, телеграммы по России с захваченного Московского телеграфа о свержении власти большевиков ушли. Мятеж вроде бы умышленно наметили на праздник Ивана Купалы, когда для любого латыша наступает святой день Лиго и когда большая часть латышских стрелков пьянствовала в казармах или за городом. И само убийство Мирбаха – типично эсеровская акция в духе всех исторических традиций этой партии, включая знаменитые бомбы «македонки» с торчащими из них запалами.
После этих летних событий партия эсеров попадает под жесткий пресс ЧК наравне с анархистами, кадетами и откровенными белыми из монархистов. ЦК партии левых эсеров практически весь арестован и рассажен по тюрьмам. В конце 1918 года ЧК в Москве ликвидирует и уже ушедший в подполье ранее центр правых эсеров, связанный с организацией офицеров Савинкова и с белыми армиями, арестовывают создавших этот нелегальный центр членов ЦК ПСР Ратнера и Алексеева. Позднее в Москве громят еще один созданный Савинковым боевой центр правых эсеров, а уже в 1921 году ликвидируют нелегальный центр арестованных членов эсеровского ЦК прямо в Бутырской тюрьме, откуда те сумели наладить связи с товарищами на воле и даже с эсеровскими «Советами вольного крестьянства» бунтующих в Тамбовской губернии крестьян Антонова.
В газетах печатаются все новые резолюции ВЧК с угрожающими формулировками о том, что «до сих пор комиссия была великодушна в борьбе с врагами народа, но, когда гидра контрреволюции наглеет с каждым днем, когда всемирная буржуазия стремится задушить авангард революционного интернационала, ВЧК, основываясь на постановлении Совнаркома, не видит других мер борьбы с контрреволюционерами, шпионами, спекулянтами, хулиганами, саботажниками и прочими паразитами, кроме беспощадного уничтожения на месте преступления, а потому объявляет, что все неприятельские агенты и шпионы, контрреволюционные агитаторы будут беспощадно расстреливаться отрядами комиссии».
Здесь «красный террор» пошел универсальной дорогой всех подобных революций, начиная с обострения якобинского террора в годы Французской революции после подавления первых же серьезных выступлений роялистов (тогдашних монархистов), жирондистов (схожих с нашими кадетами или меньшевиками), «бешеных» (аналогом наших эсеров). В истории тайного сыска в Российском государстве прецедентов такому «красному террору» ЧК не было до 1918 года, даже террор опричнины при Иване Грозном при некотором внешнем сходстве по многим показателям имеет другой характер. А вот в мировой истории именно «чрезвычайка» Конвента якобинцев Французской революции во главе с «якобинским Дзержинским» – Шарлем Ронселем является прямым предком нашей ЧК. Француз Ронсель в мировой истории является прародителем всех чекистов, хотя его имя на торжественных собраниях 20 декабря почему-то никогда не поминают. Даже термин «революционный террор» заимствован чекистами нашей революции у этой службы безопасности Конвента, как и многие его характерные приемы: расстрелы заложников по спискам без определения вины конкретного лица, утопленные на баржах с пробитым дном обреченные люди, показательные расправы со священниками и так далее. В ответ на многочисленные тогда аналогии работы его ЧК с якобинским террором в его разгар Ленину оставалось лишь явно растерянно парировать: «Верно, мы арестовываем, но ведь гильотинами головы не рубим и, надеюсь, не будем!» Даже в этом «надеюсь» сквозит некая растерянность и неуверенность в том, что до гильотины у них не дойдет. Их затем и не было, но были события страшнее любых гильотин, перед ними выходки опьяненных революцией парижских санкюлотов вскоре поблекнут.
С левыми эсерами разрыв после июльского их выступления был бесповоротным, с этого момента они в явной оппозиции к Ленину и его партии по множеству вопросов, включая и вопрос о действиях большевистской ЧК. В знаменитом письме лидера левых эсеров Марии Спиридоновой большевистскому ЦК от ноября 1918 года кроме многих обвинений в политических расправах с другими революционными партиями, предательстве идеи мировой революции и мире с немцами, террора против крестьянства отдельным абзацем выделена и работа ЧК: «Большевистская ЧК – настоящий осколок старых городовых с околоточными. В губернских и уездных «чрезвычайках» наблюдаются акты жестокого надругательства над душой и телом человека, истязания, обманы, всепроникающая взятка, голый грабеж и убийства – без счета. Аресты производятся по одному доносу и оговору, ничем не подтвержденным. Творятся неслыханные насилия над рабочими, крестьянами, матросами, запуганными обывателями. А настоящие враги рабочего класса попадают в «чрезвычайку» крайне редко. Левые социалисты-революционеры трижды голосовали против расстрелов. Свирепствуют поголовные убийства связанных, безоружных людей, втихомолку, в затылок из наганов. Не стыдятся грабить трупы (часто донага). Идеологи «чрезвычаек» – люди сомнительной нравственности и умственно убогие. ЧК – тайная полиция Ленина – стала употреблять провокации. Это неслыханный позор для Советской России».
Описывая деятельность провинциальных отделов ЧК, неистовая эсерка Спиридонова ничуть не преувеличивала, ожесточение быстро перебрасывалось в провинцию. В Ярославле после подавления мятежа эсеров в этом городе летом 1918 года местная ЧК устраивает настоящую «зачистку» города с массовыми пытками и расстрелами заложников. Руководить зачисткой Ярославля из Москвы специально прислан с особыми полномочиями член коллегии ВЧК Евсеев. В Ярославле оказалась единственная точка на карте тогдашней средней полосы России, где подготовленный организацией Савинкова и тайной группой местных офицеров мятеж против Советов поначалу удался. Восставшие в июле 1918 года на несколько дней захватили город полностью, перебив не успевших сбежать комиссаров, здесь власть объявили переданной в руки «городского головы» Лопатина и провозгласили создание «Северной добровольческой армии» во главе с Перхуровым. Восставших с трудом Красная армия и рабочее ополчение выбивают через пять дней из Ярославля. Часть из них не смогла с Перхуровым пробиться из кольца и уйти на Урал на соединение с Колчаком, а сдалась некоей «Комиссии немецких военнопленных» лейтенанта Балка, ища у немцев защиты от мести ЧК. Эта группа во главе с генералом Карповым наивно пыталась объявить себя военнопленными Германии. Но они не учитывали, что большевикам совершенно наплевать на такие условности и законы войны, что войну они уже понимают как классовую бойню, а пленным немцам нет до русской междоусобицы дела – все эти несколько сотен человек выданы красным и тут же казнены ЧК.
Всего в этой одной из первых столь зверских расправ ЧК в провинции в Ярославской губернии расстреляно после подавления выступления несколько тысяч человек. Для такой кровавой зачистки Ярославля сюда прибывают подкрепления из ЧК соседних губерний и даже отряды из Петроградской и Вологодской ЧК. По приказу заведующего этой бойней Евсеева расстреливают на месте любого раненого, сразу предполагая в нем участника уличных боев в Ярославле. Одним из первых в России вкусивший все «прелести» «красного террора» ВЧК волжский город Ярославль был в 1918 году буквально осажден и превращен ЧК в фильтрационный лагерь, стал местом массовых казней. В нем до сих пор, уже в начале XXI века, нет памятников знаменитым уроженцам Ярославля – великому русскому адмиралу Федору Ушакову или певцу Леониду Собинову, но в центре города до сих пор стоит изваяние Феликса Дзержинского.
Одновременно пресеченное в последний момент восстание эсеров и офицеров во главе с полковником Бреде и с Савинковым в Рыбинске местная ЧК во главе с ее председателем Кустовым использует для такого же кровавого террора в городе. Месяцем позднее такой же массовый чекистский террор накрывает Казань, отбитую у эсеров и белых повстанцев. Здесь репрессиями руководил другой высокопоставленный уполномоченный с Лубянки, один из заместителей Дзержинского Мартин Лацис (Судрабс), специально высланный на усмирение Казани, и возглавлявший тогда Казанскую губернскую ЧК его земляк и тоже латыш Карлсонс. И все это опять же происходит еще до официального объявления «красного террора».
