сейчас на деревьях питерцы вывешивают таблички с именами расстрелянных в 30-х годах родственников, лес у Куропат под Минском, Дарница у Киева. Все эти «объекты Бутово», «Коммунарка» – тайные места расстрелов в подмосковных совхозах. Убийства приговоренных угарным газом в машинах-душегубках по «рацпредложению» начальника Административно-хозяйственного отдела НКВД Берга. Все острова солженицынского «Архипелага ГУЛАГ». Тысячи расстрелянных НКВД в Киеве в эти годы по конвейеру бесконечных доносов одной и той же сошедшей с ума комсомолки Николаенко.
Как и официальное разрешение НКВД с начала 1938 года на любые пытки арестованных по политическим делам для получения нужных «признаний». Как и отмена по предложению прокурора Вышинского прокурорского надзора за работой НКВД в расследовании дел о государственных преступлениях. Как и жуткие квоты областным НКВД по количеству обреченных на отстрел, как и «стахановцы» из начальников местных чекистов, регулярно требовавшие увеличения квот по своему региону, как это делал начальник Омского отдела НКВД Горбач. Или «умельцы», добиравшие выделенную для них квоту любыми средствами. Как вспоминал сотрудник Ташкентского управления НКВД Калганов, когда указанное количество не смогли добрать даже приписками в политические арестованных уголовников и бытовиков, для выполнения плана похватали цыган из стоявшего под Ташкентом табора, и всем им тоже «шили политику». А вот на чем в свете нашей темы стоит остановиться подробнее, так это на том, как «большая чистка» конца 30-х годов отразилась на самих советских спецслужбах и как в свете этой страшной кампании репрессий складывались отношения власти и ее системы спецслужб.
Ведь не секрет, что советские спецслужбы в эти несколько лет репрессий стали не только их исполнителями, но и объектами. Что масса чекистов и военных разведчиков сами оказались жертвами репрессий, отправившись в расстрельный подвал или в лагерь гулаговского архипелага. Что в НКВД и военном Разведупре почти поголовно отстреляли остатки первого дзержинского поколения этих служб, избавляясь от самых в прошлом верных и идейно фанатичных солдат советского режима. Только в НКВД и только действующих чекистов за 1936–1939 годы арестовано и репрессировано более 22 тысяч. И что сами спецслужбы оказались в непростых взаимоотношениях с властью, с одной стороны оказавшись топором репрессий в руках власти Сталина, а с другой – мишенью для этих же выборочных репрессий. Как метко подметил перебежчик из советских спецслужб на Запад Резун, ставший там писателем под псевдонимом Суворов: «Это было время, когда чекистов, которых решено было ликвидировать, отстреливали другие чекисты, которых пока еще ликвидировать не решили». А один из предшественников Резуна, бежавший еще в 1927 году на Запад чекист и разоблачитель провокации «Трест» Опперпут, ровно за десять лет до большой зачистки в самом НКВД пророчески предупреждал оставленных в СССР своих коллег: «Чекистская машина – это мясорубка для всех, и для вас самих тоже, рано или поздно вас самих будут ликвидировать».
В первую крупную волну чекистов, подвергнутых репрессиям уже в 1937 году, вскоре после начала официальной кампании этих отстрелов, не случайно попали самые видные в прошлом представители дзержинского призыва первого ЧК. Уже летом и в начале осени 1937 года НКВД арестованы Лацис, Петерс, Данишевский, Кнорин, Круминь, Бреслав и другие в прошлом известные чекисты, в начале 1938 года все они после довольно быстрого следствия расстреляны. Это было первое крупное дело о заговоре врагов из числа бывших чекистов, так называемого «латышского центра», поскольку большинство из этих людей были выходцами из Латвии.
Очень скоро последовало аналогичное дело «польского центра», о свивших контрреволюционное гнездо в органах госбезопасности польских националистах, по нему расстреляна еще одна обойма видных дзержинцев уже польского происхождения: Реденс, Кобецкий, Логановский, Карский, Ольский, Уншлихт, Мессинг, Сосновский, Пилляр, Роллер и другие. Это дело в НКВД известно как дело «Польской военной организации», которую якобы составили тайно эти чекисты-поляки. Сюда же пристегнули отбывавшего свой срок на Дальнем Востоке за халатность в истории с убийством Кирова бывшего начальника Ленинградского НКВД Филиппа Медведя, как и его бывшего заместителя Ивана Запорожца, хотя они были выходцами с Украины. Затем было и дело «эстонского центра» в органах (так называемое «Дело фонтанников»), по которому расстреляны эстонцы-чекисты во главе с Риксом и Отто. И это не считая еще и планомерного и постоянного одиночного отстрела собственных кадров.
Конец группы Ягоды в НКВД
Еще одной крупной волной репрессий стала ликвидация бывшего наркома Ягоды, потянувшая за собой отстрел многих сотрудников НКВД вслед за их шефом. Сам Ягода намечен к ликвидации Сталиным был еще в 1936 году, его, как мы теперь знаем, сгубила принадлежность к влиятельной в 30-х годах группе «правых» в руководстве партии. Как только Сталин разделался в 1936 году с «левой» оппозицией себе в лице Зиновьева, Каменева и их сторонников, он вскоре срубил голову и оппозиции себе справа из более умеренных большевиков. После арестов верхушки «правых» (Бухарина, Рыкова, Енукидзе, Крестинского и др.) Ягода тоже был обречен, длительная дружба с компанией Бухарина не оставляла ему шансов уцелеть.
Уже когда осенью 1936 года Ягоду сняли с должности наркома внутренних дел, косвенно прозвучал упрек бывшему главе госбезопасности в том, что он проглядел множество врагов, проникших на высшие должности в партии и советском государственном аппарате. Это уже означало близкий приговор, хотя поначалу Ягода в соответствии с тогдашней сталинской модой был назначен наркомом связи с пожеланием Сталина наладить работу в этом важном наркомате. Здесь Сталин в своем стиле произвел рокировку, на месте наркома связи обреченный в близком будущем Ягода сменил обреченного уже сейчас Алексея Рыкова: ранее того с поста главы Совнаркома отправили руководить этой самой связью, а теперь уже снимали без назначений под скорый арест НКВД.
Но опала Сталина становилась для Ягоды все более явной, вождь перестал со своим бывшим наркомом внутренних дел даже здороваться, демонстративно не подав своему опальному приближенному руку у Мавзолея на параде 7 ноября 1936 года, одному из всех присутствовавших здесь членов ЦК ВКП(б). Сталин уже не стеснялся говорить о том, что Ягода завалил работу доверенной ему спецслужбы, что с разоблачением «троцкистско-зиновьевского» заговора он опоздал как минимум на четыре года, то есть по официальному сталинскому летосчислению этот заговор оформился в 1932 году. Так в сталинском СССР говорили о практически отпетом покойнике, хотя сам Генрих Ягода и продолжал обреченно ходить среди живых в ранге наркома связи.
Состоявшийся в начале 1937 года пленум ЦК ВКП(б), проходивший в феврале и марте, этот приговор Ягоде практически огласил. На пленуме много времени уделили обсуждению положения дел внутри НКВД и разбору допущенных лично Ягодой ошибок от халатности в деле об убийстве Кирова до уже прямых обвинений в покровительстве им в верхушке НКВД тайным приверженцам группы «правой оппозиции». Давно недолюбливавшие Ягоду нарком обороны Ворошилов и сменивший его во главе НКВД Ежов своими выступлениями устроили для Ягоды натуральное аутодафе, бросая ему прямо в лицо очень тяжелые обвинения. Растерянный опальный экс-нарком испуганно и временами маловразумительно пытался парировать их обвинения, его страх и подавленность сквозят в материалах этого пленума на тех страницах, где Ягоде давали слово для объяснений. Впрочем, по настрою обвинявших явно обреченного Ягоду заметно, что все его объяснения уже ничего не могли изменить.
Из заслушанных в том же марте 1937 года на пленуме ближайших подчиненных Ягоды в НКВД почти никто из них (Агранов, Евдокимов, Миронов, Реденс, Балицкий, Заковский) не рискнул защищать рухнувшего бывшего шефа. Все они указывали на ошибки Ягоды и в разной степени «топили» полетевшего вниз с чекистского олимпа собственного начальника, хотя очень скоро все они по очереди попадут в расстрельные застенки вслед за изобличаемым ими Ягодой. С трибуны Ягода слышал от бывших соратников и подчиненных откровенные обвинения. Агранов: «Ягода затормозил мое назначение начальником ГУГБ НКВД, поскольку такой выписки из постановления ЦК не было до конца 1936 года, а я из скромности ждал этого назначения и в ЦК не обращался, а многие указания товарища Ягоды мне казались политически сомнительными». Реденс: «Вы, Ягода, не понимаете того, о чем здесь говорите, вы здесь о троцкистах-зиновьевцах и о «правых» ни разу не обмолвились, а говорите, что все вредители разбиты!» Балицкий: «Выступление товарища Ягоды здесь не было самокритичным, не было большевистски правильным выступлением, выступление Ягоды было позорным для бывшего руководителя НКВД!» Миронов: «Тот позорный провал, в котором очутились органы НКВД, произошел по вине бывшего нашего руководителя Ягоды». Это только самые острые реплики в адрес опального наркома из уст заслушанных на пленуме ЦК ВКП(б) чекистов. И хотя кое-кто из них еще по
