грубо тесанным камнем; мы были вблизи исторического центра.
У развязки кремлевской теплоцентрали устроили привал. Я попросил показать мне ампулу с противоядием.
В руках Лебедева блеснула стеклянная колба с густой маслянистой жидкостью на дне, но он отказался дать мне ее в руки.
– Еще не время. Мы применим этот эликсир к твоей Насте. Нам придется подождать часа два, пока морг закроют и опечатают. Можешь поспать, если ты устал. Здесь душно, и от этого все время хочется спать.
Он устроился спиной к горячей трубе и закурил, поглядывая на бетонный потолок.
– Иногда смотрю по сторонам и думаю, как я здесь оказался? Зачем? Я окончил два курса Петербургского университета, девичья фамилия моей матери занесена в «гербовник». Моя мать была дворянкой, а отец – священником в Петербурге. Парадокс, но все отпрыски смиренного батюшки поголовно пошли в революцию, вслед за самым первым реформатором нашей эры. Помнишь: «Не мир принес я вам, но меч!». Революционный пыл не угас в потомках, хотя принял довольно причудливые формы.
Лебедев достал платок и тщательно вытер лоб и шею.
– Мальчишкой я мечтал о всемирном братстве людей, окрыленный этой мечтой рванулся в революцию. Пока я размахивал маузером, пьяная матросня затащила на революционный корабль и «социализировала» мою сестру. Младшего брата распяли на досках, как поповича, «кутейника». Но я продолжал служить моему «богу», святой идее добра и истины, всемирного коммунизма. Я проливал кровь, я опускался на дно бездны, но я не совершил ни одного дурного или грязного поступка. Мое зло – свято. Оно добро. Убивая, я никогда не хотел присвоить чужого, овладеть тем, чего у меня нет. Я убивал только врагов моего Бога, я чистил землю от скверны. Я не пролил ни одной капли крови ради себя, из страха или алчности. Я защищал свою идею, в которую свято верил, как крестоносец. Я всю жизнь прожил монахом, я не пью, мало ем, мне в быту ничего не нужно. Кровь – мое жертвоприношение, самая сладкое и желанное.
Лебедев скрипнул зубами. На его бледном лице появилось выражение то ли ярости, то ли безумной любви.
– Я забыл их всех... Всех, кого расстрелял. Я никогда не смотрел в их глаза, где за секунду до выстрела горела звериная жажда жизни. Я спускал курок и погружался в темный восторг таинства. Истинная святость и настоящий грех непостижимы, как слишком низкая и слишком высокая нота, но их слышат там!
Лебедев поднял указательный палец вверх и прислушался к тишине. От влажного жара плавился воздух, словно мы были у котлов преисподней. Лебедев говорил торопливо, захлебываясь словами. Он спешил высказать то, чему не мог подобрать слов.
– Я понимаю так: человечество – часть живой материи, способная к эволюции. Эволюция ведет к Богу, революция к сатане. Человек должен вырасти над собой, стать вровень с Богом! Но для этого не подходит обычный человеческий материал.
Чтобы приблизиться к этой идее, Гитлер создал тайный круг СС. У нас свой круг – «Орден меченосцев». Все мы из «бывших». Мы – «господа», никогда не жалели «красное быдло», пусть сгинет в свальных ямах истории. Ты – тоже из бывших. Наверняка, твой отец тоже «чистяк», «золотопогонник». Породу невозможно стереть. Поэтому мы с тобою родня. Кровь, чистая кровь – вот наш пароль. Нас всего двенадцать. Мы не знаем имен друг друга. Наши имена известны тринадцатому, «Великому Красному Легату». Он дворянин, единственный из дворян, уцелевший в кремлевских верхах. В 1907 году он сидел в бакинской тюрьме с самим Верховным. Потом стал меньшевиком и по заданию Временного правительства должен был арестовать Ленина. И после всего этого он сумел доказать свою преданность Верховному. Триста тысяч отправил под расстрел собственноручно, служил как пес. Когда ему «Сам» по вертушке звонил, тот вскакивал и в струнку вытягивался...
– Ваш Легат – Вышинский?!
Лебедев удивленно взглянул на меня и ответил уклончиво.
– Александра Януарьевича иногда величают Ягуарьевичем. Ну вот, тебя уже и убивать пора...
– Я знаю, что ты должен меня застрелить, как только получишь перстень.
– Знаешь и идешь?
– У меня нет выхода.
Лебедев взглянул на меня сбоку, как-то дико, по-конски, одним глазом:
– Ладно, успокойся. Молодку твою вызволим. Тебе придется ненадолго усыпить постовых и дежурного на телефоне. Но это когда будем ее выводить на свежий воздух.
Лебедев посмотрел на часы:
– Пора! Вперед заре навстречу!
Лебедев отпер своим ключом боковую дверь-люк.
– Оставь тряпье здесь, – бросил он через плечо. – Мы вынесем ее из морга и оживим в этом подвале. Не дрейфь, факир! Наш план вполне удался.
Лебедев пропустил меня внутрь и зажег свет.
– Посмотри, здесь даже красиво, – прошептал он едва слышно, но под высокими сводами вздрогнуло гулкое эхо. Мы шли по залам подземной лаборатории. Лебедев, перетянутый портупеей, казался еще тоньше и выше, он вышагивал с четкостью механического человека, я едва поспевал за ним на подгибающихся, ватных ногах. Мы были в самом сердце Боровицкого холма. Здесь под кремлевской стеной, между мавзолеем и храмом Василия Блаженного пряталось ледяное капище смерти. Термометр на стене показывал три градуса тепла. На стенах стыла липкая изморось.
«Ей же холодно в ее ледяном гробу...» – подумал я.
В стеклянных ящиках стыли мертвые человеческие тела. Погруженные в розовые и золотистые растворы, они покачивались в невесомости. Юноши и старики, женщины и дети, представители многих рас и народов были собраны здесь для жутких опытов по посмертному сохранению тел. С некоторых тел была снята кожа и распластана отдельно. Другие напоминали спящих розовощеких младенцев, словно над телами пробовали свои заклятья маги-некроманты, воскрешая их к недолгой жизни. Все стадии опытов по бальзамированию были собраны здесь, как в жутком музее. Отсюда жрецы Красной Веры повелевали токами смерти, здесь они перевязывали пуповину жизни и совершали обряды ритуального умерщвления, камлания и гадания по внутренностям. Вдоль стен стояли аппараты, похожие на широкие качели. Это изобретение применялось для извлечения трупной крови, дабы подмешивать ее к крови живых. Заглушая страшное предчувствие, я шел за Лебедевым. Я специально загасил интуицию, чтобы своим сомнением не повредить Анастасии.
Лебедев отпер прозекторскую, включил лампу и подошел к столу. На белом мраморе лежало что-то маленькое, хрупкое, с головой укрытое простыней.
Он приподнял полотно, отогнул край и всмотрелся в лицо девушки, спящей под покрывалом.
– Как она хороша! – глаза его остекленели, точно он увидел чудо и навсегда ослеп от этого зрелища. Дрожащими пальцами он провел по восковому лбу и щекам Анастасии, любовно оправил покрывало под подбородком, как заботливая больничная сиделка оправляет одеяло больного, чтобы ему было тепло и опрятно.
– Лебедев, эликсир!
Он вынул колбочку с веществом и, словно играя, спрятал ее за спиной.
– Помнишь, в детстве играли: «Колечко, Колечко выйди на крылечко!..»
– У меня не было детства.
Он вложил в мою ладонь пузырек. Я протянул ему горячий от моего тела перстень.
Он подбросил и вновь поймал перстень в ладонь и быстро сунул его в карман френча.
– Бери ее за плечи, а я за ноги...
Я осторожно завел руки под спину Анастасии, Лебедев взялся за колени. Тело оказалось внезапно легким.
Ее голова в короне золотистых кос мягко отделилась от тела и осталась на мраморном столе. По белому камню растеклась алая капля, похожая на звезду.
Лебедев отшатнулся, прикрыв глаза, растопыренными пальцами:
– Клянусь тебе, я ничего не знал. Этого не должно было случиться! Я не знал! Ты веришь мне? – он упал на колени и заскулил по- собачьи.
Этот человек был безумен и безумен давно, но я, ослепленный надеждой и верой в чудо, не видел этого.
Отрывистый смех, похожий на лисий лай, заставил меня очнуться. Лебедев скалился в улыбке, показывая на голову пальцем:
– А ты думал,
Он направил в меня черный вороненый ствол. Дуло покачивалось, примериваясь к моей груди.
В моем мозгу взорвался шар. Лебедев покачнулся и осел. Я физически чувствовал, как ломаю его волю и выкручиваю руку с пистолетом. Парабеллум упал на мраморный пол.
Лебедев застонал. Слепо шаря рукой по прозекторскому столику, схватил тонкий нож, похожий на узкое шило стилета. С минуту его воля боролась с моей, и он сдался. Держась обеими руками за рукоять, он резко всадил острие в свою грудь до самого основания. Роняя кровавую пену, он хрипел у моих ног, потом затих. Я достал из его вымоченного в крови френча перстень и поцеловал бескровные губы Анастасии...
После смерти Лебедева ложа «Неизвестных философов» была разгромлена. Экстравагантная «Стелла Марис» и элитарный «Крылатый Эрос» – были ловушками Абакумова. Смерть Лебедева, «меченосца-наблюдателя» сделала ненужным само их существование.
Все кружковцы были расстреляны или отправлены в бессрочную ссылку. Прошло полгода. Каждый день я ожидал ареста, пока не убедился, что бланк о добровольном сотрудничестве, подписанный мною в допросной камере на Гнездниковском, сгинул вместе с Лебедевым.
Я широко гастролировал по стране с сеансами исчезновения и материализации. Но все чаще во время выступлений со мной происходило
