за любыми гималайскими реликвиями...
Отто Юльевич схватился за сердце, махнул рукой собаке и воскликнул отчаянно:
– Какой бред!!! Убирайтесь! Прочь из моего дома! Я не хочу вас видеть...
Пес, доселе мирно дремавший в углу, поднялся и угрожающе зарычав, выдавил нас в коридор. Дверь за моей спиной распахнулась. Дохнуло холодным ветром и дорогими духами. На пороге стояла Нелли. Вороненый ствол пистолета был нацелен в меня.
– Перстень! – приказала она. – Отдай перстень!
Подталкивая Машу плечом назад в коридор, я сунул в ее ладонь перстень и прошептал: «беги»! Пистолет качнулся в сторону Маши, как голова кобры, мелькнуло огненное жало, но Маша успела резко дернуть меня за руку вниз. Пуля летит мимо. Огромное настенное зеркало за моей спиной осыпается с хрустальным звоном. Пули уходят в стены, крошат кирпич, но перстень хранит нас. Взбешенная Нелли бьет не целясь. Один прыжок в глубину – и мы уже в дверях, ведущих в зал с камином.
– Фас! – рычит Отто Юльевич.
Овчарка, ударив лапами в грудь, валит меня и пережимает горло длинной волчьей пастью.
– Отто Юльевич, она же подстава, диверсантка... – кричит Маша.
– Ложь!!! – обезумевший старик кидается к Анеле, и это спасает нас.
Маша выдергивает из кармана баллончик дезодоранта и брызжет в морду собаки. Пес разжимает челюсти.
– Стоять!!! – кричит Нелли.
Развернув Отто Юльевича лицом к нам, она, как резник на бойне, задирает голову старика вверх. В морщинистую шею старика впивается ствол пистолета:
– Перстень!!! Или я застрелю этого старого козла.
Удерживая Отто Юльевича и прикрываясь его телом, Нелли делает несколько шагов к Маше:
– Перстень!
– Отпусти старика, – Маша протягивает ей перстень.
Отто Юльевич оседает на пол, задыхаясь.
Удерживая нас на мушке, Нелли надевает перстень на средний палец. Упиваясь мгновением, она кончиком пальца не спеша давит на спусковой крючок. Я закрываю собой Машу и смотрю в черный плавно покачивающийся глазок пистолета. Стрелковый механизм, подчиняясь неумолимому алгоритму, начинает свой убийственный ход. С легким сухим клекотом, затвор досылает вынырнувший из магазина патрон в патронник... Боек острым клювом, впивается в донце капсюля, воспламенившийся порох адским напором бросает верткую пулю из ствола, и все, конец! Но... раздается сухой щелчок и Нелли откидывает в сторону пистолет с пустым магазином.
С гадкой усмешкой Нелли протягивает как для поцелуя руку, а затем ловко поворачивает камень в перстне, и по сумрачным стенам, по старинным статуэткам, по черепам на каминной полке скачет алый блик: жгучая рубиновая звездочка. «Зайчик» резко накаляется, оставляет дымный след на обоях и на мебели. Еще несколько секунд – и он режет все без разбора – ореховые панели, фарфор и чучела зверей. Острый запах паленой шерсти и звон осколков наполняют комнату.
Поднырнув под алый луч и сбив с ног Нелли, мы, петляя, летим по синему вечернему саду к воротам. По стволам деревьев и заметенным дорожкам прыгает огненный «блик». Там, куда он упирается, вскипает снег, дымятся и падают перерезанные наискось стволы деревьев. Алый жалящий луч скачет за нами, но Нелли не успевает прицелиться. Впереди забор и запертые ворота. Мы в ловушке! Анеля с алым лучиком в руке не спеша идет к нам. Мы с Машей – свидетели древнего чуда, мы воочию наблюдаем силу Астравидьи. Для приведения в действие этого загадочного оружия требовались усилия многих тысяч людей, но, видимо, в самом существе Анели сфокусировано столько зла и агрессии, что она легко привела в действие алый кристалл, всего лишь усиливающий людские мысли и чувства, и это древнее чудо, видимо, последнее, что мы видим в своей жизни...
Анеля явно испытывает наслаждение и упивается минутной властью дарить и отнимать жизнь. Под нашими ногами с треском рассыпается гравий, плавится, вскипает и испаряется асфальт дорожки. Еще секунда – и луч коснется Маши.
Маша вскидывает руку и ловит луч ладонью, испепеляющий зигзаг отскакивает от маленького круглого зеркальца в ее ладони, чертит огненную траекторию и упирается в Анелию. Споткнувшись, Нелли падает на колени, узкий лучик чертит алую ленту, перегораживая ей дорогу, а затем рисует на шее Анели дымящуюся полоску, похожую на бритвенный порез. Ее голова все еще смотрит на нас, гневно и непонимающе, силясь пошевелить языком. Глаза теряют выражение, губы подергиваются пеплом и мертво слипаются. Маша опускает руку с зеркальцем.
Стараясь не смотреть на голову Анели, я забираю перстень из голубоватых пальцев с наклеенными длинными ногтями.
Ни о чем не спрашивая, все прочитав по нашим почернелым лицам, Генрих собрал что-то вроде поминок. Не знаю, справлял ли он тризну по своим врагам, сражавшимся до последней пули, но я помянул Анелю под гудение огня в буржуйке. Если верить в теорию переселенья душ, то Анеля родится гибкой золотой лисой или зеленоглазой тигрицей где-нибудь в недоступных дебрях Уссурийского края, куда не заглядывают китайские браконьеры.
– Что это было, Маша? – спросил я, вновь и вновь вспоминая падение в снег рыжей кометы.
– Эта боевая техника Щит Персея, – печально усмехнулась Маша. – А ты не знал, что перстень обращается в огненный меч?
– Нет... Но ты и вправду повторила подвиг Персея, заставив Медузу Горгону непредвзято взглянуть на собственное отражение.
– Посмотрите, что делается у пирса, – Генрих протянул мне бинокль.
Даль обманчиво приблизилась. Кавалькада черных джипов окружила пристань. Все плавсредства уже были уведены в сухие доки, только «Мертвая голова» одиноко моталась у пирса, суденышко виляло кормой и упиралось, как привязанный за шею бычок. Молодчики Циклопа лихо отстрелили замки и обыскали яхту.
– Вам надо уходить, – констатировал немец. – Этих ищеек не сбить с горячего следа. Мы уйдем по воде, но вот куда нам плыть?
Я расстегнул куртку, где под рубашкой на тонкой жилке висел перстень:
– Генрих, этот перстень – ключ Шамбалы. Мы с Машей должны доставить его в Тибет.
– И что же открывают этим ключом? – недоверчиво спросил Генрих, разглядывая перстень.
– Горние врата.
Маша искоса взглянула на меня. Ее взгляд приказывал мне молчать.
– Горные врата... Ах, вот оно что, а я-то думал, что ты наследный принц, если разгуливаешь с такой штуковиной.
Штихель старался говорить равнодушно, но я услышал глухую ревность, словно старый израненный солдат передавал знамя молодому, не до конца веря в него.
– Если вы и вправду собрались в Тибет, то я знаю, кто вам нужен, – словно нехотя сознался Штихель. – Когда-то я хлебал лагерную баланду с одним парнем. Это было в лагере под Салехардом. Он летал над Гималаями и мог бы многое рассказать вам. Он кое-что видел на безлюдном плато в Индийских Гималаях, куда не всякий аэроплан долетит. Когда в пятьдесят четвертом его освободили, он назвал мне свой адрес: Архангельский край, деревня Божия Брада. Никита Кожемякин. Разыщите его, если он жив. А придете в Шамбалу, помолитесь там за мой народ. Есть вещи, которые значительнее всяких недоразумений.
Я хочу, чтобы вы, русские, помнили это.
К рассвету «Мертвая голова» была готова к отплытию. Шумело море, ледяная крошка постукивала в иллюминатор, покряхтывали снасти. Яхту било и мотало расходившимся штормом, но Генрих уверенно вел яхту на запад.
На ночь мы причалили к песчаной косе. У нас не было карты. Но Генрих уверял, что впереди Выборг, откуда нам предстоял бросок на север. Укрывшись в ложбине, мы развели костер и долго сидели, глядя в огонь. У нас не было ни хлеба, ни чая, только этот огонь и наши тесно сдвинутые плечи. Мы жались к огню и в этом круге были едины и сильны, мы были воинами, заговорщиками, замышляющими новый священный поход.
Нас разбудил рев работающего двигателя. С подветренной стороны берега висел густой молочный туман. Белый кораблик растворился в нем. Вертолет, описав дугу над косой, скрылся за гребнем леса.
– Это не пограничники. Если залетели сюда, значит, ищут вас, – заметил Штихель. – Вы пойдете берегом, а я попробую увести этих молодчиков за собой.
– А что, Генрих, не пора ли исполнить твою мечту? Забирай яхту и плыви в фатерлянд, – я с чувством пожал его сухую в жестких мозолях руку.
– Такая посудина – дорогой подарок. Я не заслужил этой награды. Хотя у меня – радикулит, и я его тоже не заслужил, – улыбнулся старик.
Прежде он шутил, не улыбаясь, этот крепкий, жилистый, прокаленный ветрами старый воин.
Глава 17
Змеиный посох
И я верил, что Солнце зажглось для меня,
Просияв, как рубин на кольце золотом.
Деревня с диковинным названием Божья Брада была помечена на карте скупым крестиком. Похожие кресты были рассыпаны по всему Северу, отмечая вымершие, покинутые или сгоревшие поселения.
В Вологде мы оказались ранним утром. Моросил мелкий осенний дождь. До поезда на боковую ветку оставалось часа два, и мы зашли в краеведческий музей. Жива ли еще деревня Божья Брада, или мы найдем лишь остовы печей да заросли чертополоха? Консультанта-охотоведа на месте не оказалось, и в «ожидании Годо» мы болтались по залам музея. За стеклами витрин высиживали гипсовые яйца тетерки, выпи и глухари, летали и терзали добычу пернатые хищники, и в их стеклянных глазах стыл укор. Мы остановились возле исполинского волка и в отражении
