— Я подумала, что если буду ждать, пока Жак познакомит меня…
— Он, вероятно, занят устройством нового помещения?
— Вы не представляете, в какое состояние привела его ваша щедрость. Идеи просто бурлят в нем. И каждый день новые, а бедный архитектор не знает, на чем остановиться…
Говорит по-французски она свободно, акцент едва заметен.
Она снова поворачивается к Вламинку.
— Великолепно, правда? Художникам этой поры можно позавидовать!
Потом она осматривается вокруг, покачивает головой. Очевидно, гостиная производит на нее впечатление.
— Я не думала, что все это можно еще у кого-то увидеть… — Она показывает на картины: — Сезанн… Пикассо… Хуан Грис… Настоящие музейные полотна, вы понимаете?
Я улыбаюсь ей, чувствуя, что она прямая н бесхитростная девушка. На лице ее не заметно никакой косметики. Может быть, немного пудры и чуточку губной помады.
— А вид какой из окон!.. Мебель, несомненно, той же эпохи, что и эти здания…
— Да… В кабинете висит моя любимая картина… Ренуар… Хотите посмотреть?
Мы проходим через столовую, и она все так же восхищенно оглядывается вокруг. В кабинете Хильда живо оборачивается ко мне.
— Это вы придумали обить стены кожей?
— Я решил, что это больше подходит для мужчины…
Она с какой-то нежностью смотрит на мою юную купальщицу.
— Я не ожидала… Я думала увидеть строгую обстановку, как у большинства богатых людей… Вы давно собираете картины?
— Я не коллекционер… Я аросто покупал картины, которые мне нравились, — начал еще в то время, когда денег у меня было совсем немного… Тогда они стоили недорого…
— Здесь как в волшебной сказке…
У нее длинные ноги, очень светлые волосы. Рядом с ней Натали должна казаться ужасно неестественной или совсем девчонкой — в сущности, она и есть девчонка, и ее косметика, ее сигареты, ее ужимки исчезнут в один прекрасный день.
— Это правда, что вы не возражали, когда Жак объявил вам о своем желании жениться?
— Но ведь он совершеннолетний, не так ли?
— Конечно. Но вам могло не понравиться, что в вашей семье появится незнакомая женщина…
— Я подозревал, что вы не долго останетесь незнакомой…
— Какое я произвожу на вас впечатление?
Ее прямота меня просто смущает.
— Впечатление рослой, здоровой и свежей девушки…
— Вам не кажется, что я держусь слишком наивно?
— По-моему, скорее непосредственно… Что мне вам предложить?.. Шотландское виски?..
— У вас, наверно, нет фруктовых соков?
— Конечно, есть…
Я звоню. Мадам Даван сразу замечает, что мы с Хильдой уже подружились.
— Какие у нас есть фруктовые соки?
— Апельсиновый, малиновый, лимонный…
— Малиновый, если можно… А вам?
— Я только что пил кофе…
— Знаю… После дневного отдыха… Я многое о вас знаю… Только все представляла себе иначе…
Мы сидим друг против друга в кожаных креслах, и мне приятно, что она не натягивает то и дело на колени свою короткую юбку, как большинство женщин. Ей совершенно безразлично, что я вижу ее ляжки. Она вполне могла быть нюдисткой.
— Вы из какой части Германии?
— Из Кёльна… Мой отец — учитель музыки… Когда я говорю это, на меня смотрят с удивлением, все думают, что теперь не учатся играть на рояле… У меня два брата, младше меня… Моя мать еще очень молодая…
— Вы сообщили им о том, что выходите замуж?
— Разумеется… Я пишу им два или три раза в неделю, в особенности отцу… Мы с ним вроде сообщников…
Такой радости я не испытал. Завидую этому человеку.
— Например, когда я решила ехать учиться в Париж, то сказала об этом ему… Мама подняла бы крик и сделала бы все возможное, чтобы мне помешать… А отец все уладил… Он мягкий, терпеливый человек и в конце концов всегда добивается своего…
Она, как ребенок, пьет свой малиновый сок, и вокруг рта у нее появляется лиловая кайма. Она догадывается об этом по моему взгляду, достает из сумочки платок, смачивает его языком.
— Жак говорил вам, как бы мы хотели пожениться?
— Ничего он мне не говорил. Мои сыновья и внучка почти не посвящают меня в подробности своей частной жизни…
— Почему?
— Наверное, думают, я слишком стар, чтобы понять…
— Вы не старый… Я, например, все рассказываю отцу… Когда я влюбилась в Жака и сошлась с ним, я написала отцу об этом…
Просто чудесно. Не устаешь смотреть на нее и слушать и жалеешь, что в молодости тебе не повезло и ты не встретил такую девушку, как она.
Понимает ли сын, какое редкое счастье ему выпало? Не испортит ли он ее, если введет в мир Сен- Жермен-де-Пре, повезет в Сен-Тропез, еще бог знает куда?
— Впрочем, с вами я тоже буду делиться всеми своими мыслями… Ничего, если я иногда буду приходить к вам?
— Я был бы в восторге…
— Натали не часто к вам приходит, правда?
— Только когда я ей нужен…
Она качает головой.
— Не надо на нее сердиться… Не ее вина, что она не может жить просто… Я уверена, она сама мучается… Поэтому и не сидит дома, идет куда угодно, и чаще всего туда, где шум, полно народу, табачный дым, музыка…
— А вы?
— Мне тоже случается бывать в кабачках. Жак водит меня туда…
— Вы очень подружились с Натали?
Чувствую, что она колеблется. Потом просто отвечает:
— Я ее очень люблю…
— Она вас не раздражает?
— Раздражает? Нет… Иногда немного утомляет… Ей всегда нужно что-то делать, куда-то идти… Ей не сидится на месте, и я не могу за ней угнаться… Так можно сказать?
— Конечно…
— Она радуется, что поступает в Школу изящных искусств. Теперь ей понадобится мастерская. В квартире у ее бабушки негде заниматься живописью…
— Что же она думает делать?
— Хочет снять мастерскую и жить там одна…
Она испытующе смотрит на меня, ожидая, как я отнесусь к этому. Но я не протестую, и это ее удивляет.
— Жанна, конечно, не захочет… — Она называет мою бывшую жену по имени. — В конце концов, Натали еще нет шестнадцати.
— А вам?
