— Она вполне способна родить, рискуя не больше любой другой женщины…
— Ребенок без отца… Отличное начало жизни для несовершеннолетней девушки, ты не находишь?
Я молчу. Редко я бываю так терпелив, как в этот вечер. Звонок. Входят Жак и Хильда.
— Мы не слишком рано? — спрашивает Жак, глядя то на меня, то на Жанну.
Только Хильда улыбается немного таинственно. Возможно, Натали успела ей позвонить.
— Садитесь, дети мои… Что вам предложить?..
Жак выбирает коньяк, Жанна тоже, и я звоню, чтобы из кухни принесли фруктовый сок.
— Хильда не говорила с тобой, Жак?
— О чем?
— О твоей дочери…
— А что с Натали?
— Ничего страшного… Она беременна…
— Откуда ты знаешь?
— Она сама мне сказала, а врач подтвердил. Он ревниво смотрит на Хильду.
— А ты тоже знала?
Она кивает, и он еще больше теряется.
— А кто отец?
— В настоящий момент отца нет…
— То есть как это нет?
— Твоя дочь знать не хочет этого парня… Она его терпеть не может… Впрочем, он уже не живет во Франции…
— По-моему, Натали еще слишком молода, чтобы… — вмешивается Жанна.
Лицо Жака мрачнеет.
— Об этом я и слышать не хочу.
— Значит, ты того же мнения, что и твой отец…
— И я! — радостно восклицает Хильда.
Я во второй раз наполняю бокалы. Говорю медленно. Снова повторяю свои соображения. И когда наконец объявляю: «Отцом буду я…» - мне кажется, что юная немка сейчас бросится мне на шею. Жанна сразу же заявляет, что это невозможно.
— Ты никогда не занимался детьми, а теперь вдруг начинаешь принимать решения… Ты не знаешь Натали… Ты никогда не жил с ней под одной крышей…
Я кротко возражаю…
— Это она никогда не жила со мной… Жак понимает, что я хочу сказать, ему неловко.
— Ты не боишься осложнений?
— Только если кто-нибудь из моих наследников станет протестовать… Не думаю, чтобы Жан-Люк…
— Жан-Люка это мало интересует… Я сам поеду к нему и поставлю его в известность… Может быть, твои американцы?.,
— Это я беру на себя…
Возможно, еще возникнут мелкие затруднения, но основное улажено.
— Вы все согласны?
Жак искренне соглашается, Хильда шепчет:
— Я еще не имею права голоса. И все же я всегда с Натали…
Жанна молчит, она как будто сразу постарела.
— Я полагаю, ребенок будет жить здесь?
— Да. Я приглашу няньку. Переделаю твою прежнюю комнату…
У нее сжимается горло, она с трудом выговаривает:
— Ладно… Раз все…
Она не заканчивает. На глазах у нее слезы. Я снимаю трубку и вызываю бульвар Распай. Долго слушаю гудки и уже хочу положить трубку, когда раздается голос Натали.
— Ты спала?
— Нет… Ну как?
— Мы все здесь…
— Отец тоже?
— Да…
— И Хильда?
— Я торопился сообщить тебе, что все согласны…
— Даже Жанна?
— Да, и Жанна тоже.
— Скажи им, что я рада… Скажи Хильде, что я хотела бы повидать ее прежде, чем лягу…
Они ушли все вместе. Я поцеловал Жанну в обе щеки, шепнул ей на ухо:
— Прости меня… Я должен был это сделать…
— Может быть, ты и прав…
Они втроем вошли в кабину лифта.
Немного позже я все рассказал мадам Даван, она очень взволнована.
Между нами ничего не происходит. И уже никогда ничего не произойдет, зато в доме появится ребенок.
Глава восьмая
Пэт умерла в сочельник. Болезнь развивалась слишком быстро, и операция дала лишь недолгую отсрочку. По мнению доктора Фейнштейна и профессора Пендертона, для нее это было лучше.
Я не полетел в Нью-Йорк на похороны, хотя уже почти поборол себя и едва не сел в самолет. Думаю, мне еще рано знакомиться с моей невесткой, Бобом, его братом и сестрой.
Они сообщили мне о смерти Пэт через Эдди. Он пошлет цветы от моего имени. Элен и ее старший сын, кажется, справляются, оба много работают.
Я написал им и пригласил их во Францию на будущее лето.
Но лето еще далеко, а рождество я провожу в одиночестве. Жак и Хильда поженились в ноябре и поехали к Жан-Люку в Межёв. Я не выезжаю из Парижа. Не выхожу из дома. Хотел бы пригласить Кандиля пообедать со мной, но не решаюсь. Довольствуюсь тем, что подолгу говорю с Довилем.
Картье передаст все мои подарки, которые я выбирал целых два часа. Как и в прошлые годы, я не забыл служащих. Эмиль, мой шофер, получил великолепную пенковую трубку. Он объяснил мне, что будет курить ее только дома, вечером, потому что пенковую трубку не следует курить на воздухе.
Повар получил серебряный портсигар, его жена — золотые часики.
Уборщицам и всем служащим банка я подарил конверты с деньгами.
Вечером, сидя в своем кабинете, я впервые чувствую себя одиноким. Читать мне не хочется. Само собой разумеется, рождественской елки в доме нет. Я не ем ни индейки, ни гусиной печенки. Наконец направляюсь в спальню. Мадам Даван встает.
— Почему бы вам не посидеть со мной?
Она не без колебаний опускается в одно из кожаных кресел, я сажусь в другое. Может быть, желая придать себе уверенности, я зажигаю сигару.
Мы болтаем. Потом часы бьют двенадцать раз, и мы, замерев, молча смотрим друг на друга.
Нянька — швейцарка, окончила одну из лучших школ в Валэ и носит форму этой школы: блузу в узкую белую и голубую полоску и очень кокетливый чепчик.
Натали была права: она родила мальчика. Доктор Жориссан тоже был прав, потому что роды прошли без малейших осложнений.
