показать свою осведомленность.
По мере того, как он продвигался вдоль фронта, головы всех поворачивались в его сторону. Я видел, что он задержался около лейтенанта Гирса, слышал заданные ему вопросы: сначала о его родне, затем о службе на Востоке в составе Тихоокеанской эскадры. Следующая более длительная остановка царя была около мичмана Бубнова. Незначительность заурядного и уже сильно помятого царского лица и тусклого выражения его оловянных глаз не могла быть скрыта даже под маской деланой любезной улыбки, раз и навсегда застывшей на его будничном лице. Хотя он был в форме капитана первого ранга, но морской мундир сидел на нем по-сухопутному, а походка выдавала непривычку к палубе корабля. (Николай II был «вечным полковником». Александр III не успел произвести его в генералы, а сам он от этого чина отказался и до конца жизни оставался полковником. Во флоте этот чин соответствовал капитану 1 ранга.)
Поравнявшись со мной и услышав от командира, что я корабельный инженер, он сказал:
— На «Ослябе» также был корабельный инженер. — И, обращаясь к Рожественскому, спросил:
— Разве на все броненосцы назначены инженеры-строители кораблей? — На что командующий дал краткое объяснение.
Я смотрел ему прямо в глаза. Один момент он сделал движение, как будто хотел обратиться ко мне с очередным любезным вопросом, пораздумал и направился далее, к фронту команды.
— Здорово, молодцы! — прозвучало негромкое обращение царя к 900 матросам.
— Здравия желаем, Ваше императорское величество! — нестройно прокатилось по рядам. Несколько десятков глоток на левом фланге рявкнули с опозданием на три секунды, и Рожественский сделал презрительную гримасу командиру, а на боцмана Сайма сверкнул глазами.
Николай поднялся на средний переходной мостик и, стоя на этой возвышенной трибуне, обращаясь к команде, произнес следующую краткую речь:
— Надеюсь, братцы, вы поддержите славу русского флота, в историю которого ваши товарищи на Востоке вписали столько громких подвигов, и отомстите за «Варяга» и «Корейца» дерзкому врагу, который нарушил спокойствие нашей матушки России.
Затем, повернувшись к офицерам, он добавил:
— Желаю всем вам, господа офицеры, победоносного похода и благополучного возвращения целыми и невредимыми на Родину.
При этих словах он пробежал глазами по фронту, как бы стараясь угадать, кому вопреки его пожеланиям предопределена близкая гибель.
В самый момент отъезда царя произошел комический эпизод, доставивший всей команде немалое развлечение. Героем инцидента оказался наш судовой пес, которого по приходе в Ревель кто-то подобрал на стенке порта и привез на корабль. Псу по общему решению наречено было имя Вторник в память того знаменательного дня, когда он был зачислен в штат корабля и поставлен на «морское довольствие».
Перед смотром старший офицер приказал боцману запереть Вторника, чтобы он не путался под ногами. Однако псу не понравилось сидеть взаперти, и он стал громко звать на помощь, пока кто-то не выпустил его из заключения. Увидев фронт команды, он стремглав промчался мимо него и бросился к парадному трапу. Заметив внизу у площадки готовый к отходу царский катер, он немедленно решил прокатиться на берег и кубарем покатился по ступенькам вниз. Но когда он уже намеревался перескочить на нос катера, два мичмана, стоявших фалрепными на нижней площадке трапа, успели ухватить его за уши и заставили лечь. Спрятать его было некуда, так как Николай в этот момент уже спускался вниз. Садясь в катер, он должен был переступить через Вторника, при этом он потрепал пса по голове, а за ним и вся свита, даже Рожествснский, метавший молнии в старшего офицера.
Когда наконец царский катер благополучно отвалил от борта и мичманы отпустили Вторника, старший офицер, обращаясь к боцману, с чувством произнес:
— Эх, балда, старая ворона, не сумел даже как должно кобеля привязать.
На это боцман виновато оправдывался:
—Да он, ваше высокоблагородие, сукин сын, чтоб ему сдохнуть, такой хитрый, ну прямо как озорной матрос. Ума не приложу, как он отвязался и дверь открыл».
Сразу после окончания смотра корабли эскадры оставили Ревель и вышли в Либаву, где их уже поджидали несколько менее крупных судов. Затем, после трех дней стояния в этом порту, 2 октября 1904 года 2-я Тихоокеанская эскадра вышла в море.
Глава вторая
ИНЦИДЕНТ НА ДОГГЕР-БАНКЕ
2-я эскадра по выходе из Либавы была поделена на шесть эшелонов, которые последующей традицией перечислялись следующим образом.
1-й отряд эскадренных броненосцев: «Князь Суворов» (флагманский корабль командующего эскадрой Вице-адмирала Зиновия Рожественского), «Император Александр Третий», «Бородино», «Орел» и приданные им суда снабжения: «Анадырь», «Горчаков» и «Роланд».
2-й отряд эскадренных броненосцев: «Ослябя» (флагман контр-адмирала Фелькерзама), «Сисой Великий», «Наварин», «Адмирал Нахимов» плюс судно снабжения «Метеор».
1-й отряд крейсеров: «Дмитрий Донской» (флагман контр-адмирала Энквиста), «Аврора» плюс ремонтное судно (плавмастерская) «Камчатка».
2-й отряд крейсеров: «Светлана», «Алмаз» и «Жемчуг».
1-й дивизион эскадренных миноносцев: «Блестящий», «Безупречный», «Бодрый», «Прозорливый» плюс транспорт «Корея».
2-й дивизион эскадренных миноносцев: «Бедовый», «Буйный», «Быстрый», «Бравый» плюс транспорт «Китай».
В балтийских портах оставались крейсера «Олег» и «Изумруд», вспомогательные крейсера «Днепр» и «Рион», эсминцы «Громкий», «Грозный», «Пронзительный» и «Резвый» (они вышли в море 3 ноября под командованием капитана Добротворского и догнали основные силы у Мадагаскара). Эсминец «Прозорливый» присоединился к этим кораблям после того, как ранее был отделен от главных сил и отправлен назад из-за утечек в холодильнике. Этот эсминец, а также «Пронзительный» и «Резвый» так и не дошли до Мадагаскара вследствие различных дефектов и поломок.
Рожественский, предвидя поломки и повреждения, могущие случиться в ходу, назначил на основные суда корабельных инженеров. Один из них был упоминавшийся выше Костенко, назначенный на «Орел», когда он заканчивал учебу в Инженерно-морском училище. Главным корабельным инженером стал Политовский, взятый в штат Рожественского на «Суворов». На следующий день после выхода из Либавы он писал домой: «3 октября. В море по дороге к острову Борнхольм. Время бежит. Новые впечатления, опасения, разговоры, работы. Накануне ухода из Либавы вечером на «Суворове» был молебен с коленопреклонением за «болярина Зиновия и дружину его». Вчера была всенощная, а сегодня — обедня. Все так торжественно, парадно. Погода дивная. Завтрак с музыкой. И вдруг приходят докладывать, что миноносец «Быстрый» протаранил «Ослябю», получил пробоины и испортил себе минный аппарат. «Быстрый» подходит к «Суворову». При помощи мегафонов адмирал разговаривает с ним. Дыры кое-как залатали, но мне еще предстоит работа с ним. У острова Борнхольм станем на якорь. Там думаю и починить миноносец.
Сегодняшняя ночь опасна. Все будут спать не раздеваясь, все орудия будут заряжены.
