Свидетели Цусимы

«Ослябя», перевернется вверх днищем. Беспокойство росло. Каждая пара глаз с тревогой посматривала на выход, и каждый человек думал лишь о том, как бы в случае гибели выскочить первым, а чуть опоздаешь — двери и люки будут забиты человеческими телами. Кое-кто уже начал подниматься по трапу. Некоторые что-то выкрикивали в бреду, остальные молчали, как будто прислушиваясь к выстрелам своих орудий и к взрывам неприятельских снарядов. Вздрагивал измученный корабль, словно пугался черной бездны моря, вздрагивали и мы все, как бы сливаясь с частями судна в одно целое.

Броненосец накренился градусов до шести и, не сбавляя ходу, надолго остался в таком положении. На один момент крен его еще более увеличился. Очевидно, это произошло на циркуляции. Казалось, перед нами опускается железная стена, чтобы навсегда отрезать нас от жизни.

Мне вспомнилась мать, и я, подойдя к инженеру Васильеву, для чего-то сказал ему:

— Моя мать умеет читать по-польски. У нее книг на польском языке — томов двадцать: и молитвенники, и романы. Она знает их все почти наизусть.

Васильев удивленно поднял брови и, стараясь понять смысл моих слов, заговорил:

— Да? Это хорошо. А по-французски она не может читать?

— Никак нет, ваше благородие. Во Франции она не была».

Вспоминая офицеров броненосца «Орел», Новиков-Прибой, который сам при Цусиме находился на этом корабле, не забыл и про лейтенанта Гирса, отнесенного им к числу героев: «На броненосце «Орел» было три артиллерийских офицера. Двое из них выбыли из строя. Командир корабля, капитан 2 ранга Сидоров, приказал:

— Вызвать в боевую рубку лейтенанта Гирса!

Во время боя Гирс командовал правой носовой шестидюймовой башней. Он был отличный специалист, однако и ему не пришло в голову израсходовать сначала запасные патроны. Когда он получил приказ явиться в боевую рубку, неприятельские корабли резали курс нашей эскадры и били по ней продольным огнем. Правая носовая башня отвечала противнику с наибольшей напряженностью. Но лейтенант Гирс вынужден был передать командование унтер-офицеру, а сам, соскочив на платформу, быстро приблизился к двери, высокий, статный, с русыми бачками на энергичном лице.

В тот момент, когда он стал открывать тяжелую броневую дверь, раздался взрыв запасных патронов. Лейтенант Гирс, опаленный, без фуражки с трудом открыл дверь и выскочил из башни, оставив в ней ползающих и стонущих людей.

Случайно встретившихся ему носильщиков он послал на помощь к пострадавшим. А сам, вместо того чтобы опуститься в операционный пункт, решил выполнить боевой приказ. Но когда он стал подниматься по шторм-трапу на мостик, под ногами от разрыва снарядов загорелся пластырь, и лейтенант Гирс вторично был весь охвачен пламенем.

Добравшись до боевой рубки, он остановился в ее проходе, вытянулся и, держа обгорелые руки по швам, четко, как на параде, произнес:

— Есть!

Заметив, что его, очевидно, не узнают и молча таращат на него глаза, он добавил:

— Лейтенант Гирс!

Все находившиеся в боевой рубке действительно не узнали его. На нем еще тлело изорванное платье. Череп его совершенно оголился, были опалены усы, бачки, брови и даже ресницы. Губы вздулись двумя волдырями. Кожа на голове и лице полопалась и свисала клочьями, обнажив красное мясо.

Кругом грохотали выстрелы, выло небо, позади, на рострах своего судна от взрыва с треском разлетелся паровой катер, а лейтенанту Гирсу до этого как будто не было никакого дела. Дымящийся, с широко открытыми безумными глазами, он стоял, как страшный призрак, и настойчиво глядел на капитана 2 ранга Сидорова, ожидая от него распоряжений.

Так продолжалось несколько секунд. Лейтенант Гирс зашатался. К нему на помощь бросились матросы и, подхватив под руки, ввели его врубку. Опускаясь на палубу, он тяжко прохрипел:

— Пить...»

Глава пятая МИННЫЕ АТАКИ

Хотя в преисподнюю кочегарок и котельных удручающая весть еще не дошла, но на палубах каждому было ясно, что 2-я эскадра понесла поражение, и уже спустя час после начала боя Того просто-напросто использует свое преимущество.

В течение долгого времени в русском военном флоте, в правительстве и среди русской общественности спорили о причинах разгрома, который считался национальным позором. Они были очевидны.

Трудно было не столько раскрыть эти причины, сколько определить, какая из них была важнейшей, серьезной, роковой, а какая — случайной, второстепенной, неважной. Проявилась русская тенденция оправдывать, а в других случаях искать козлов отпущения, и аргументы, выдвигаемые в этих двух направлениях, лишь затемняли истинную сущность дела. Некоторые утешали себя, сваливая всю вину на правительство или Морское ведомство, другие, особенно те, кто участвовал в бою, предпочитали приписывать поражение техническим факторам, утверждая, что с теми средствами, которыми они располагали, они не могли сделать ничего большего.

Размышляя о том, почему была погублена 2-я эскадра, простейший ответ готов: потому что она встретилась с более сильным противником. Если же задаться вопросом: был ли какой-нибудь фактор, который, будь он применен, переломил бы ситуацию, ответ ясен: такой фактор был — это скорость. Если бы Рожественский имел преимущество в скорости хода, он бы, маневрируя, обвел Того и добрался до Владивостока. Возможно, он бы даже нанес японцам больший урон, нежели понес сам.

Царский «дядя Алексей», ведавший русским флотом, любил, как говорили, «быстрых женщин и медленные корабли». Он был также поклонником (и переводчиком) Магана, американского морского теоретика, считавшего скорость хода желаемым, но не главным атрибутом линкора. При Цусиме боевая линия русских двигалась со скоростью, не превышавшей 10 узлов, а Того мог рассчитывать на 14—15 узлов, имея, таким образом, подавляющее тактическое преимущество. Но русская тихоходность не была связана, как иные думают, с непригодностью машин или котлов, просто многие русские суда были откровенно старые и все без исключения несли на днище тяжелый слой морской растительности. На самом деле скорость русских броненосцев едва ли была ниже, чем у японских того же возраста. (Например, у «Суворова» и «Осляби» проектная скорость была 18 узлов, только на полузла меньше, чем у «Миказы», к тому же скорости японских кораблей часто завышались.) Но «суворовцы» пробыли в тропических водах целые месяцы, в то время как корабли Того незадолго до Цусимы прошли подготовку в доках, где их днища были очищены под скребок

Словом, низкая скорость 2-й эскадры не была связана с дизайном кораблей или их конструкцией. «Дядю Алексея» нужно было винить скорее не за тихие, а за маленькие корабли: русские броненосцы, несмотря на большую угольную вместимость, были значительно меньше, чем японские того же класса.

Что касается других технических факторов, то Введение к настоящей книге, надо думать, рассеяло представление о том, что русские корабли были хуже по своему проекту или хуже в конструктивном отношении. Равные по тоннажу, но обреченные носить на себе двойной относительно японцев запас угля, русские суда были по крайней мере не хуже, чем их японские ровесники. Правда, позднейшие русские броненосцы имели меньшую остойчивость, чем их японские оппоненты, но зато этот недостаток остойчивости приближал быстрее их конец, когда корабли затоплялись; этот недостаток уж не казался таким