Теперь Эн. Эл. решил взять чуть более циничный тон. Тем более что Якоб смотрел на него как-то благоговейно и почтительно.
— Табула раза, — прошептал он.
— К сожалению, не совсем. Я, например, знаю, что «табу-ла раза» — чистая доска, которой не пользовались, и что ее сравнивают с душой невинного ребенка, вернее наоборот — душу ребенка сравнивают с этой грифельно-девственной доской.
— Душа ребенка вовсе не так невинна, — все-таки влез было Якоб, но тут же замолчал и подобострастно навострил уши.
— Я знаю, я помню довольно много: чердак в загородном доме, женщину в дырявых шелковых чулках, чистящую угря (это только что пришло мне на ум), некоторые дома в Таллинне и кое-что еще. Знаю, например, что я не гомосексуалист, потому что недавно по дорожке проходила красивая женщина и я сладострастно уставился на ее ножки. Кажется, я также не убийца, потому что не могу без содрогания подумать о крови.
— Не обязательно же убивать
— Выходит, вам пришлось бы по душе, если бы я оказался убийцей? — спросил он несколько нагловато. Ему показалось, что его нынешнее элитарное положение, во всяком случае в глазах Якоба, позволяет это.
— Конечно, нет, — тут же возмутился Якоб. — Но потеря памяти — а ведь вы потеряли память — подчас прямой результат шока. Мозг человека ощущает, что не может вынести воспоминаний, и просто отказывается от них, аннулирует их. Сон является защитной реакцией организма, по-видимому, тем же самым является потеря памяти. Нестерпимое следует забыть.
Якоб угодливо протянул Эн. Эл. бутылку, на донышке которой еще кое-что оставалось. И Эн. Эл. опять разразился смехом.
— Завидки вас берут, а?
Якоб остолбенел — Эн. Эл. еще не видал его в подобном состоянии, — потом молча кивнул головой.
— Да. Кажется вроде бы так. Я чувствую себя словно мальчишка перед окнами кондитерской … Ни должности своей вы не знаете и ничего такого прочего! Какая привилегия! Надеюсь, это продлится еще долго …
— Типун вам на язык! Не разделяю ваших надежд! Еще в полдень я ни шиша не знал о себе и обо всем меня окружающем, а сейчас кое-что восстанавливается.
— Вы женаты?
— Вот именно я вовсе не уверен в самых простых вещах. Полагаю, что женат или по крайней мере был женат. Мне мерещится родинка под левой грудью моей предполагаемой жены, мерещатся ноги (нет, о шерстяных гетрах лучше не упоминать!), а вместо ее лица неопределенное эллиптическое пятно.
— Остерегитесь перенапрягаться! Это может быть опасно. Не торопите время! — взмолился Якоб. В его предостережении проскальзывала корысть — не хотелось ему расставаться
: необыкновенной игрушкой. «Мама, еще не бегим дальше!» … — канючил карапуз в зоосаде.
— Во всяком случае я с удовольствием уступил бы вам свою амнезию.
А я бы непременно принял.
Что-то не верится. Вы просто не понимаете, что это, собственно, такое.
Правда, не осмелюсь утверждать, будто не захочу с ней никогда расстаться. Но на некоторое время я бы всенепременно ее одолжил, — заверил Якоб.
— Какой же вы гурман! — воскликнул Эн. Эл. с укоризною.
— Вы полагаете?..
— Несомненно.
Что это я так разболтался, упрекнул себя Эн. Эл. Какое-то кокетство, доведенное до абсурда! И он счел нужным сухо добавить, что ему вовсе не свойственны такого рода беседы. Его никогда не привлекал сюрреализм и он продолжает, мягко говоря, сомневаться в его необходимости. До сих пор для него был вполне приемлем строго упорядоченный мир. А сейчас он просто вне себя.
— Вне себя. Да… — Якоб улыбался, более того — сиял и восхищался. — Вы в самом деле
— … которые по-идиотски заходятся в смехе, как только что случилось со мной. Черт возьми! Мне совершенно все равно, дорогой Якоб, какие вам нравятся люди.
— Вы сейчас, как бы сказать, пребываете в состоянии эйфории, — констатировал Якоб, нисколько не обидевшись. — Но это вполне естественно.
— Сумасшедшая естественность… — саркастически вставил Эн. Эл.
— Именно. Вы стремитесь к духовному нудизму, — ударился в теорию Якоб.
— А вы не желаете схлопотать по сопатке? — появилось вдруг желание спросить. И Эн. Эл. спросил. С каштана сорвался увесистый плод. Якоб немного подумал и пришел к выводу, что не желает. Отнюдь. Но если Леопольд в самом деле решил хрястнуть, то ничего не поделаешь…
И тут оба рассмеялись.
Первым посерьезнел сюрреалист Якоб.
— Н-да-а… В вашем случае вопросы «куда податься?», «что делать?» выливаются в подлинные проблемы. И документов у вас тоже нет.
— Если бы у меня были документы, было бы совсем иное дело. Тогда я сразу бы все вспомнил. Пожалуй, вам следует написать на обороте, — он показал на слегка отклеившуюся этикетку на винной бутылке, — предъявитель сего — Леопольд. Это был бы единственный документ, удостоверяющий мою личность, — грустно пошутил Эн. Эл.
— И деньги вам надо где-то раздобыть. У меня два рубля, — горделиво сообщил Якоб, — от одного из них готов отказаться. Завтра я получу зарплату.
— Так вы еще и на работу ходите? — удивился Эн. Эл. Как-то не верилось этому.
— Разумеется! Труд — наша почетная обязанность! Труд в нашей стране дело чести и геройства. Занимаясь делом, мы ощущаем свою силу и причастность, — философствовал Якоб. — В будущем году я мог бы пойти на пенсию, но, наверное, не пойду. Я привык к своей работе. — Он ненадолго задумался, лицо его прояснилось: — Между прочим, вы тоже могли бы получить у нас временную работу. Полагаю, это удастся устроить.
— Но у меня, как вы знаете, нет никакой ксивы, — выразил сомнение Эн. Эл. — И что это за работа?
Якоб поведал, что трудится на водокачке. Правда, он не качает для замечательных таллинцев свежую питьевую воду, он занят на вторичном, нисколько не менее важном участке извечного круговорота воды, — а именно — следит, чтобы природа получила обратно все то, что загадила негэнтропическая деятельность людей. Нечистоты — вот поприще, которому сюрреалист Якоб посвятил добрый десяток лет. Ах, кем он является и каковы его обязанности? Он трудится оператором, вернее
— Так что это канализационные сооружения… Представляю себе, какой там запашок, — вымолвил Эн. Эл.
Якоб признался, что запахи в самом деле весьма своеобразные, вековечные, если взглянуть на вещи философски. Но к ним быстро привыкаешь. Не мыться же в этих водах! Круг основных обязанностей и душевной склонности Якоба, как, надо надеяться, и Леопольда, ограничивается кранами, вентилями, отстойниками и прочими подобными вещами. Зарплата приемлемая, после суточного дежурства дают два свободных дня, которые можно посвятить благородной литературной или какой-либо иной совершенствующей ум и взбадривающей душу деятельности.
