сердце холодок; не за Ксению, конечно, был страх (что за неё бояться теперь?), за себя испуг, ведь не только с молодой фотомоделью могло такое случиться, нет, не только с ней, а с каждым. Некоторые вздохнули с досадой: жену Когтева они толком не знали и переживать из-за её преждевременной кончины не собирались, но на похороны идти придётся, чтобы отметиться перед Михаилом Михайловичем, и это означало, что надо отложить более приятные дела – ах, как несправедлива судьба к некоторым из нас.
Через день состоялись похороны. К полудню у входа на Ваганьковское кладбище собрались скорбящие друзья, знакомые и незнакомые. Слезливо пели трубы, приглашая людей присоединиться к своему медному завыванию.
Лисицын пришёл на похороны Ксении, ибо там собралась вся «тусовка». Те же «сливки», что и на юбилее Когтева, а также поклонники оставшейся отныне навеки молодой и прекрасной Ксюши Когтевой. Сергей привычно изучал их лица. Молчаливые, строгие, знающие своё место, лживые в своей скорби и честные в своём стремлении засвидетельствовать почтение финансовому барону. Сливки. Пенки. Чёрные платья, чёрные вуали с чёрными нитями кружевных цветов, чёрные раскрытые зонты, чёрные пиджаки, чёрные перчатки, чёрные автомобили всех мастей. Ничто не нарушало траурной декорации. Казалось, что даже губы присутствовавших женщин были выведены чёрной помадой.
– Может, так и есть? – предположил Сергей. – Если уж Неглинская по этому случаю вставила в глаза чёрные контактные линзы, то почему бы и губы не покрыть чернилами?
Мелко сыпали редкие дождевые капли. Их дробный стук по куполам зонтов слышался до тех пор, пока не завыли печальные трубы траурного оркестра.
Ксения лежала в пышном белом платье. Её голова едва виднелась из-под наваленных гигантских букетов, всё подносимых и складываемых в гроб поверх неподвижного тела и на земле вокруг него. Создавалось впечатление, что девушка находилась на вершине сказочного цветочного кургана. Когтев стоял у изголовья, серое лицо его источало убийственный холод. Каждого, кто наклонялся, чтобы поцеловать покойницу на прощание, он останавливал жестом и говорил:
– Не надо. Не трогайте. Она моя. Только моя.
Металлические нотки его властного голоса заставляли всех подчиняться этим словам. Никто так и не прикоснулся ко лбу Ксении. Сам Когтев, когда пришло время накрыть гроб крышкой, долго стоял согнувшись над женой и глядел на её закрытые глаза. Его губы застыли в нескольких миллиметрах от белого лица девушки, шепча что-то неслышное. Затем Михаил Михайлович поцеловал Ксению в обе щеки и в губы.
– Прощай, дорогая, – проговорил он довольно-таки громко и, как показалось стоявшим поблизости, грубо, – я тебя не забуду.
Гроб внесли в небольшой временный склеп, сколоченный из фанерных щитов, покрытых белилами, и опустили в могилу. Худой мужчина с отвислыми чёрными усами, стоявший напротив вдовца, дал знак, чтобы мраморное женское изваяние водрузили на чёрную каменную плиту у изголовья гроба. Скороспелому склепу предстояло стоять над гробом до того момента, пока не будет построена настоящая мраморная гробница, украшенная лепными элементами в античном стиле. Михаил Михайлович, как перешёптывались присутствующие, уже утвердил эскиз. Кто-то даже сказал, что гробница будет готова к сороковому дню, поэтому многие надеялись попасть на открытие монументального сооружения.
Траурные фигуры, скорбно ссутулившись и склонив головы, одна за другой проходили мимо Когтева.
– Примите наши искренние…
– Это ужасно, Миша, ужасно…
– Крепитесь, Михал Михалыч…
– Примите мои самые-самые…
Толпа стала рассасываться.
– Вот ведь Когтев. Не может он без шика. Жена молодая умерла внезапно. Кажется, выть надо на луну, о стену головой биться, а он спокойненько занимается украшательством её погребального ложа. Не удивлюсь, если он тут музей устроит в её память, – шепнул чей-то не то восторженный, не то испуганный голос над самым ухом Сергея Лисицына.
– А я слышал, – донеслось с другой стороны, – что Когтев давно подумывает устроить на Ваганьковском настоящий некрополь в античном стиле. Представляете? Будут повсюду гранитные и мраморные колонны, арки, скульптуры. Он вроде даже фонд какой-то учредил для этого.
– Ему бы только себя выпятить, – откликнулся первый голос. – Никто ведь вскоре и не вспомнит о самой Ксении, она же ничего собой не представляла… Одна из тысячи фотомоделей, красивые ноги, задница, глаза обалденные. Просто ей повезло с мужем… Зато на эту гробницу, когда она тут появится, будут приходить смотреть многие, будут охать и ахать, вытаращившись на барельефы и мозаику, и обязательно повторять: «Какую штуку отгрохал господин Когтев! Прелесть! Настоящее произведение искусства»… Не Ксюшину память он увековечивает, а свою.
– Что поделать, у богатых свои причуды.
***
Когда звонок входной двери переливчато звякнул, Сергей невольно посмотрел на часы. Половина третьего ночи. Кого могло принести в такое время? Сергей никогда не открывал дверь, если гость являлся без приглашения. Его не привлекали незапланированные встречи в его доме. Дом есть дом и таковым должен оставаться всегда. Гости допускались в квартиру Лисицына исключительно с предварительного согласия хозяина. Таков был установленный порядок. Пожалуй, это был единственный пункт из всего, что можно было отнести к каким-либо домашним правилам Сергея Лисицына.
Итак, звонок над входной дверью тренькнул. Сергей бросил взгляд на часы и пожал плечами.
– Человеческая наглость не знает границ.
Он вздохнул и пошёл в коридор. Он не спросил «Кто там?», он не посмотрел в глазок, он не замешкался ни на секунду. В тот момент, когда дверь подалась на него, когда между нею и косяком образовалось пространство, Сергей услышал неожиданно громкий удар своего сердца, от которого на секунду потемнело в глазах. Это был знак свыше.
Но дверь уже распахнулась.
Перед ним стояла Ксения Когтева собственной персоной. Бледная, словно подведённая мелом, она смотрела на Сергея воспалёнными глазами. К белому платью прилипли в нескольких местах цветочные лепестки. Из-за её пышного кружевного плеча напряжённо пялился какой-то коренастый мужик.
– Она сказала, что вы расплатитесь. У неё нет денег, – громко заявил мужик и пошевелил пухлыми губами, словно желая плюнуть. Но не плюнул.
Сергей Лисицын осторожно оглядел лестничную клетку, будто ожидая подвоха. Подъезд спал, залитый абсолютной тишиной. Сергей перевёл глаза на Ксению, он ничего не понимал. В том, что перед ним стояла Ксения Когтева, он не сомневался, хорошо помня её лицо по фотографиям и по утренним похоронам. Но Ксенией она быть не могла ни при каких обстоятельствах, потому что вот уже много часов подряд Ксения лежала в дорогом гробу глубоко под землёй.
– Пожалуйста, – прошептала она едва слышным голосом. Казалось, что ноги отказывались служить ей и она вот-вот могла упасть.
– Сколько надо заплатить? – Сергей вновь оглядел лестничную клетку.
– Да уж небось не рубль, – мужик дёрнул плечом.
– Подождите минуту. – Сергей затворил входную дверь. Если это шутка, то совершенно лишённая смысла и уж никак не совпадающая с моим чувством юмора.
Он медленно сунул руку во внутренний карман куртки, нащупал кошелёк, пальцы извлекли две крупные купюры. Затем он остановился перед зеркалом и внимательно посмотрел на себя. Зеркало отражало только его одного, никаких привидений.
– Значит, я в полном порядке.
Он спокойно подошёл к двери и посмотрел в «глазок». Перед дверью стояли Ксения и всё тот же мужичок. Ничто не изменилось.
– Лучше бы я сделал так перед тем, как отпереть дверь, – произнёс Лисицын.
Сергей вернулся в комнату, выдвинул ящик письменного стола и на всякий случай сунул в задний карман маленький пистолет, всегда хранившийся в коробке из-под детских карандашей.
– Ну, – пробормотал он и направился к входной двери, – вот деньги. Хватит?
