– Телята, – хохотнул другой.
Сопровождавшие вышли, закрыв за собой тяжёлую дверь. С пленниками остался лишь один человек. Он подвинул стул к столу, лениво щёлкнул пультом и включил видеомагнитофон. На экране замельтешили свинцового цвета грузовики, из их кабин выглядывали толстомордые люди и поливали друг друга из автоматов жёлтыми струями огня.
– Зачем вы нас сюда приволокли? – спросил Сергей, обращаясь куда-то в потолок.
– Раз приволокли, значит, надо, – отрезал охранник, не отводя глаз от телевизора.
В подобные переделки Сергей Лисицын не попадал никогда, и сейчас он мысленно проклинал судьбу за то, что Ксения Литвинова-Когтева приехала к нему, а не к своей подруге. И никакие оправдания, мол, она была в шоке из-за всего перенесённого, не имели теперь для Сергея никакого значения. Всё завертелось из-за Ксении!
И тут он оборвал ход своих мыслей. Нет, не из-за Ксении. Лис сам открыл дверь, сам впустил её в свой дом, сам отвёз на дачу, а не передал на руки Романову, сам вернулся в больницу к Саприкову. Он всё сделал сам, всё от начала и до конца. Никто ни разу не заставил его силой совершить тот или иной шаг.
В своё время он сам вызвался поехать в Ченгрем и потому не вправе винить кого-либо за то, что был ранен и попал в плен. Он сам выбрал дорогу журналиста, предпочтя её всем другим профессиям. Он сам выбрал журнал «Плюфь» и создал в его недрах собственную рубрику «Твёрдый знак». Всю жизнь он, Сергей Лисицын по прозвищу «Рыжий Лис», поступал согласно собственным убеждениям, следовал своим личным порывам и мотивам. Так что никого он винить не мог. Даже теперь, когда болтался на крюке с задранными над головой связанными руками.
– Привезли? – В коридоре послышались шаги.
– Да, двоих.
– А второй-то кто? Откуда второй?
– Хрен его поймёт. Хмырь какой-то. В палате у Саприка торчал.
В подвал вошёл человек в тёмных очках и остановился напротив двух подвешенных фигур.
Сергей сразу понял, что перед ним стоял Кореец, хотя ни корейцем, ни китайцем, ни японцем он не был. Впрочем, надо признаться, что прилизанные чёрные волосы и жёсткие короткие усики на круглом лице придавали ему необъяснимое сходство с гангстерскими персонажами гонконговских фильмов. Рядом с Корейцем стояли двое: белобрысый парень, сидевший в машине с Лисицыным по дороге сюда, и какой-то коротышка с громадной плешивой головой и выкатившимися водянистыми глазами.
– Думаю, что могу не извиняться за такую форму гостеприимства, – заговорил Кореец и снял тёмные очки. – Просто я был уверен, что Саприк не принял бы приглашения в другой форме. Не так ли, Гоша?
Взгляд Корейца можно было бы назвать мягким и даже ласковым, если бы не обстоятельства, исключавшие всякое добродушие. Подойдя к Саприкову Кореец легонько постучал болтающегося музыканта кулаком.
– Да, дружок, – его обманчивые глаза ощупали пленника с ног до головы, и взгляд затвердел. – В далёкие времена люди пили кровь только что погибших гладиаторов. Говорят, что тёплая кровь очень полезна для здоровья, поэтому нужно пить её прямо из отверстия раны, там чувствуется самое дыхание жизни.
Кореец завернул просторную рубашку Гоши и медленными движениями, наслаждаясь собственной неторопливостью, стал снимать бинты с тела Гоши. Когда осталась последняя полоска, прилипшая к пропитанному кровью тампону, Кореец остановился.
– Сейчас будет немножко больно, – предупредил он и потянул марлю разок, другой, третий.
Гоша заскулил.
– Так вот о свежей крови, – продолжил Кореец, – я решил проверить, действительно ли она так питательна, как о том говорили древние римляне… этот, как его… Цицерон, что ли…
– Насколько мне известно, – сказал Сергей, болезненно сглотнув, – это проповедовал Скрибоний Ларг.
– Вполне возможно, – улыбнулся Кореец, он был ровесником Сергея. – Я не столь начитан, как вы, господин Лисицын. Вы же Сергей Лисицын? Я правильно узнал вас? Тот самый Сергей Лисицын из того самого «Плюфя»? Мне очень лестно познакомиться с вами. Жаль, что в такой обстановке. Признаюсь, я большой ваш поклонник. Мне страсть как нравятся ваши статьи. Если мне удастся быстро уладить возникшие проблемы с господином Саприковым Младшим, то мы обязательно посидим в уютном кабинете наверху. Обещаю вам это. Честное слово, я чертовски рад встрече с Сергеем Лисицыным.
– Я бы дал вам автограф, – вяло пошутил Лисицын, – но у меня руки дрожат после прошедшей ночи.
– Пить надо меньше. Впрочем, это ваше дело, – Кореец поднял обе руки, показывая, что он и не думал вмешиваться в чью-то личную жизнь. – А вот заниматься разбойными нападениями, увозить чужой товар и убивать чужих солдат – это чьё дело? Это ведь твоих рук дело, Саприк? И давно ли ты ступил на эту дорогу?
– Это ошибка, – зашептал Гоша, – это ужасная ошибка.
– Неужели? Про какую ошибку ты говоришь? – Кореец приблизился к музыканту вплотную и поднял лицо. Пленники висели таким образом, что их головы располагались значительно выше уровня головы Корейца.
– Я ни в чём не виноват перед тобой, Кореец.
– Разве? Ты так вот прямо говоришь мне это? И ты не краснеешь от стыда? – Кореец повернулся к стоявшим за его спиной двум спутникам. – Почему его мама не умерла при родах?
Его голос выражал такое огромное удивление, такое откровенное потрясение от услышанных только что слов, что коротышка не удержался и захохотал.
– Ну, Корюха, я обоссусь щас, – коротышка ткнулся плешью в Корейца, содрогаясь всем телом. – Ты, бляха, в театре должен выступать.
– Тебе тоже смешно, Костик? – обратился Кореец к белобрысому, который расплылся в улыбке, глядя на трясущегося коротышку.
– А чё? Малыш и вправду обоссытся. Он пива выдул бутылок пять.
– А я не обоссусь, – Кореец повернулся к Гоше и с размаху ткнул его локтем в бок, где болтались мелкие клочки ваты на застывшей коричневой болячке.
– Ох! – Саприков качнулся, закрутился вокруг своей оси и провис, хотя провиснуть ниже было невозможно.
Рана тотчас открылась от нанесённого удара.
– Болит? – участливо спросил коротышка и, сцепив руки в «замок», без всякой нежности хлопнул Гошу по кровоточащему отверстию.
– Я ведь не случайно заговорил про кровь, – сказал Кореец, останавливая вращение Гоши. – Я буду пить твою кровь сам и угощать ею тебя, Гоша, чтобы ты оздоравливался по ходу нашего разговора.
Он вновь ударил пленника. Саприков дрыгнулся. Свет лампы врезался ему в глаз, пламенно разлился кругами. Комната завертелась, охваченная широким круговым движением, тысячи теней вплелись в хоровод поплывших пятен и предметов. Затем наступила кромешная тьма…
Лисицын, похолодев всем телом, беспомощно взирал на обмякшее тело музыканта.
– Похоже, наша беседа в уютном кабинете откладывается, господин Лисицын, – разочарованно развёл руками Кореец. – Может быть, вы слышали что-нибудь от Саприка по поводу украденного у меня товара?
– Нет.
– Это точно?
– Это точно.
– Ладно. Подожду, пока этот фрукт созреет, – Кореец шагнул к Гоше и обеими руками надавил на его рёбра, между которыми раскрылась чёрная плоть. Струйка крови брызнула налицо и грудь бандита. – Вот, срань, заляпался…
Кореец испытывал наслаждение. Он жадно глядел на свою жертву, и глаза его загорелись огнём, когда Саприков взвыл. Боль, лишившая Гошу сознания, теперь возвратила его в чувство. Глаза его стали выпуклыми и покраснели подступающими истерическими слезами. Нижняя челюсть отпала, обнажив белый
