– Бекер и другие. Я не знаю, кто и зачем встречается.
Клянусь всевышним… Нет! Не надо, сеньор!
Я понял, что эти расспросы ни к чему не приведут.
– Когда должны убить Хемингуэя? – Капли дождя падали с моего носа и подбородка на запрокинутое лицо Мальдонадо.
– Я не знаю… – начал было лейтенант и застонал, когда я всем весом налег ему на грудь. – Сегодня! – крикнул он, вскидывая руки, словно собирался схватить меня. – Сегодня…
В субботу!
Я встал и отправился за фонариком и „кольтом“ Мальдонадо, на две секунды повернувшись к нему спиной и следя за ним краем глаза.
Он не терял времени зря, но бросился не к пистолету или ножу, а к углу крыши, и схватился за мою веревку. В ту самую секунду, когда я опустился на одно колено и взял его на мушку, он перевалился через парапет.
Мальдонадо забыл о том, что у него сломано запястье. Выпустив веревку, он издал вопль и еще раз закричал за мгновение до того, как снизу донесся тяжелый звук падения. Я подошел к парапету и посмотрел вниз. Лейтенант падал всего десять метров, но его тело наткнулось на вертикальный мраморный столб, а ноги ударились об огромную урну. По меньшей мере одна его нога была вывернута под неестественным углом.
Я обошел купол и обнаружил его „ремингтон“ у открытой двери в стене. Взяв винтовку с собой, я спустился по узкой лестнице в темное помещение мавзолея, при свете фонарика отыскал дверь в южном фасаде и вышел, громко скрипнув стальными воротами. Дождь все еще продолжался, но луна наполовину показалась из-за туч. Мальдонадо исчез.
Я нашел его на узкой пешеходной дорожке, огибавшей мавзолей с севера. Он полз на локтях и левом колене. Его правая кисть висела плетью, а правая нога, судя по ее виду, претерпела сложный перелом. Что-то острое и белое пропороло его темные брюки и торчало над коленом. Услышав мои шаги позади, Мальдонадо перекатился на спину, застонал, пошарил рукой у пояса и вынул маленький пистолет, блеснувший в струях дождя. Шестимиллиметровая „беретта“.
Я отнял у него крохотный пугач, вынул из кобуры „магнум“, отодвинулся на два шага от Мальдонадо и прицелился ему в голову. Я поднес к лицу левую ладонь, чтобы защитить его от кровавых брызг и осколков черепа. Мальдонадо не поднял рук, не моргнул, даже не шевельнулся, но я заметил, как он сжал челюсти и оскалил зубы, ожидая выстрела.
– Вот дерьмо, – негромко произнес я и, шагнув вперед, с силой ударил его по голове стволом пистолета. Потом я ухватил лейтенанта за воротник, втащил в мавзолей и уложил на пол между двумя саркофагами. В кармане его пиджака лежал массивный бронзовый ключ. Дверь и ворота склепа, естественно, запирались снаружи; я закрыл их, швырнул ключ в скопление статуй и бегом покинул кладбище.
Возвращаясь к „Линкольну“ Хемингуэя, я посмотрел на часы. 3.28 утра. Поистине время летит незаметно, когда ты развлекаешься.
Во время головоломной поездки в Кохимар я превысил все общегосударственные и городские ограничения скорости.
Дождь продолжался, луна вновь исчезла, и дороги были скользкими и опасными. Но я, по крайней мере, почти не встречал машин. Я пытался представить свой разговор с кубинским полицейским, если меня остановят за быструю езду и обнаружат „магнум“ у меня за поясом, „ремингтон“ и „кольт“ на заднем сиденье „Линкольна“ и кровь на моем костюме и ухе.
„К черту, – решил я наконец. – Суну ему десять долларов и уеду. Это ведь Куба, в конце концов“.
Отправление „Пилар“ из Кохимара семью часами ранее, сразу после заката, ничем не напоминало наше шумное отплытие неделю назад. На сей раз вокруг никого не было, кроме нескольких равнодушных рыбаков. Хемингуэй взял с собой Волфера, Дона Саксона, Фуэнтеса, Синдбада и сыновей. Пэтчи Ибарлусия тоже хотел отправиться с ними, но он должен был участвовать в матче хай-алай. Во время вечернего прощания даже мальчики – выглядели мрачными и подавленными.
– Как быть, если ты не сможешь связаться со мной по радио? – спросил Хемингуэй, когда я подавал ему носовой конец. – Либо если я дам радиограмму в Кохимар или Гуантанамо о том, что обнаружил нечто важное и хочу, чтобы ты плыл туда?
Я ткнул пальцем в сторону противоположного берега порта, у которого стоял скоростной катер Тома Шелвина.
– Возьму „Лорейн“, если нам все еще разрешено им пользоваться.
– После того как ты оставил на его палубе ту огромную вмятину, тебя нельзя подпускать к катеру на пушечный выстрел, – ответил Хемингуэй, но все же бросил мне ключи.
Я с трудом припомнил крохотную выщерблину на красном дереве там, куда я уронил винтовку Марии.
– Его бак полон, и мы доставили на борт две запасные бочки горючего, – продолжал писатель. – Если поплывешь на катере, будь с ним аккуратнее. Том миллионер, но порой он бывает крайне мелочен. Вряд ли у нею есть страховка.
Я кивнул. Именно тогда мы решили, что Хемингуэй должен взять курьерскую сумку с собой. Я перебросил ее на яхту в тот самый миг, когда Фуэнтес оттолкнул корму от причала.
– Удачи тебе, Джо, – сказал Хемингуэй, наклоняясь над полоской воды и пожимая мне руку.
Я примчался в Кохимар незадолго до четырех утра. На нескольких лодках горел свет – рыбаки собирались выходить в море. „Лорейн“ у его причала не оказалось.
Я облокотился о руль и потер ноющий лоб. „На что ты рассчитывал, Джо? Колумбия все время опережал тебя на шаг.
Скорее всего, он увел катер, пока ты ехал на кладбище… стало быть, у него не так много времени в запасе“.
Я обвел взглядом порт. В Кохимаре не было других скоростных судов, только рыбачьи лодки, шлюпки, два утлых каноэ, ялики, пара дырявых плоскодонок и двенадцатиметровая яхта, которая неделю назад приковыляла сюда из Бимини с неисправным двигателем и взбешенным хозяином-калифорнийцем на борту.
„Лорейн“ очень быстрый катер.?н обгонит „Пилар“ на пути к тому месту, где Колумбия намерен затаиться в ожидании.
Чтобы добраться туда до полуночи, мне нужно резвое судно.
Но куда именно? В Нуэвитос? Я решил заняться поисками ответа на этот вопрос, после того как обзаведусь судном.
Я вернулся в город с той же безумной скоростью, с которой примчался сюда полчаса назад. У городских пирсов стояло много быстрых катеров, я мог позаимствовать любой из них, однако хозяева хороших судов обычно предвидят подобную возможность и, уходя из порта, забирают с собой одну, а то и несколько важных деталей двигателя, наподобие того, как автовладельцы снимают „бегунок“, когда паркуют машину в неблагополучном районе.
Самое лучшее судно в порту не было привязано к пирсу.
„Южный крест“ стоял на якоре далеко в бухте, снаряженный всем необходимым, кроме продовольствия, для долгого плавания по каналу и к побережью Южной Америки. Согласно последним данным „Хитрого дела“, полученным вечером в пятницу, он должен был отчалить в понедельник утром.
Выход в море был отложен на сутки из-за того, что новый радист яхты исчез, и его не удалось найти в барах и борделях, в которых он обычно пропадал. „Южному кресту“ явно не везло на радистов. Мы с Хемингуэем решили, что единственный немецкий агент на борту яхты, вероятно, покинул страну вслед за Шлегелем и Бекером.
Я оставил машину на городском причале, перебрался через сетчатый забор, отыскал лодку по своему вкусу, спустил в нее свои вещи и погреб через всю бухту к огромной яхте. Даже ночью она казалась белой и прекрасной, прожектора на корме и носу высвечивали изящные борта судна и подходы к нему.
Я заметил, что моя лодка течет, поэтому поднял свой рюкзак и „ремингтон“ на банку, прикрыл их клетчатым одеялом, взятым из „Линкольна“, и затянул песню на испанском.
Похищение „Южного креста“ вряд ли можно было счесть разумным решением, поскольку на его борту
