шестнадцать долларов за галлон! Чистый грабёж!
— Молчун, мне бы хотелось подняться вверх по Жёлтому Камню к самым истокам. — Джон Браун махнул рукой, указывая куда-то вдаль. — Ты ведь отправляешься в сторону Скалистых Гор? Я вижу у тебя вьючных лошадей. Взял бы ты меня с собой? Я не обижу тебя деньгами, ты не пожалеешь.
Траппер вяло пожал плечами, не видя ничего дурного в предложении англичанина.
— Надеюсь, мне не придётся слышать хныканье и жалобы, — ответил с вопросительной интонацией.
— Не беспокойся, — поспешил заверить его Джон и похлопал по плечу, — мы обязательно подружимся, Молчун. Ты говоришь, что здесь кочуют Вороны? Ты говоришь на их языке?
— Да.
— Прекрасно, мы обязательно навестим этих дикарей…
Джон Браун оказался человеком весёлым и любопытным. Он выглядел каким-то мелким и слабым, но под его тщедушным обличьем билась неугомонная сила первооткрывателя. Он не уставал задавать Молчуну вопросы, вгрызаясь в ответы, как вечно голодная собака в брошенную ей жирную кость. Если он начинал расспрашивать, то не успокаивался, пока его новый друг не вскидывал над головой руки.
— Я сдаюсь. Ты хочешь знать больше, чем я могу рассказать тебе, — смеялся Молчун. — Да и не мастак я беседовать. Если надо утку свалить или оленя, то я готов, а разговаривать не привык. Что я рассказать-то могу?
— Но тебе наверняка известно, какое из здешних племён самое-самое…
— Самых-самых тут нет. Все отчаянные до ужаса. Многие трапперы считают, что наиболее яростные воины — Сю, то есть Дакоты. Но я не думаю, что Сю опаснее остальных краснокожих. Шайены и Арапахи ничуть не уступают им. А по мне — так Вороны одолеют в честном бою любого врага. Но они слишком суеверны. Если что-то покажется им подозрительным, они могут пуститься наутёк без оглядки, а со стороны взглянешь — вроде как струхнули… Я считаю, что они самые красивые, по крайней мере, самые высокие среди индейцев, хотя их женщины менее симпатичны, но при этом никто не сможет тягаться с этими скво в распутстве. Вороны вообще странные в смысле сексуальных отношений. Они не наказывают за супружескую измену. Скво беспрестанно кочуют из одной семьи в другую. Многие мужчины на рукавах своей рубашки полосочками отмечают число женщин, с которыми удалось переспать, или на праздники выносят связку специальных палочек, означающих то же самое. А среди Черноногих и Сю я встречал женщин, которым мужья отрезали за измену носы, там с супружеской изменой дела обстоят по-другому. Вот такие дела… Что ещё поведать вам про Ворон? Они, пожалуй, слишком уж гордецы, и высокомерие у них хоть отбавляй. Краснокожие вообще на белых людей свысока поглядывают, а Вороны и подавно. Мне они пришлись по душе. Забавные люди, когда ты с ними в мире, и страшные для врагов…
Ночами Джон Браун целиком отдавал себя во власть Молчуна, безоговорочно доверяя его охотничьему инстинкту. Марсель Дюпон спал чутко, как зверь, будто постоянно прислушиваясь одним ухом к шорохам вокруг него, и Джон никак не мог взять в толк, каким образом трапперу удавалось просыпаться наутро с лёгкостью и не жаловаться на недосыпание.
— Привычка, — пожимал зверолов плечами, сам не очень понимая, что именно вызывало у путешественника удивление. — Да и как можно иначе спать? Если сильно ухо придавить, так и не услышишь ничего. А соснуть можно и днём, если приспичит. Бывает, наешься жареной оленины, и разморит тебя прямо у костра. Тут уж ничего поделать невозможно. Я по этой причине никогда в пути не ем сытно, а только к вечеру… Конечно, живём мы тут не то что в городе, потому как постоянно с краснокожими соприкасаемся и от них повадки перенимаем. В городе ко многому не приучишься… Горожане зачастую на второй день пути готовы бросить своё барахло и повернуть обратно, я сам таких видел не раз… Я много раз был свидетелем того, как военный отряд индейцев уводил лошадей из вражеского лагеря. Мчались всю ночь и весь день, задницы в кровь стирали от безостановочной скачки. И ни звука жалобы… Такова жизнь. А над городскими я не смеюсь. Они умеют то, что мне не под силу. Вот, к примеру, в конторе люди целыми днями сидят и бумажки пишут. Я бы не смог ни за какие деньги, а вот они могут. Разве не удивительно? По мне — так не нужны эти конторы вовсе. А подумать — нет, брат, без этих контор и без этих толстозадых конторщиков мне бы денег никто не дал за мои меха, а без денег я бы и пороха не достал, и свинца, и ружья… Не всё так просто, как мне иногда представляется, Джон. Я уже давно привык мыслить, как индейцы, но порой спохватываюсь и просто ужасаюсь… Мыслишка вся на ладони уместится, а мне казалось, что в ней вся глубина жизни сокрыта…
— Может, так оно и есть, — отзывался Джон, что-то царапая в своей толстой тетради.
— Не думаю. Глянешь вокруг — ширь, свет… Да разве человеку под силу охватить всё это своей головой? Индейцы, к примеру, на нас, белых, смотрят свысока, будто мы какие-то недоделанные. Зверушек самых малых почитают и берут их в охранители, молятся им, а на белых лишь презрительно морщатся. Но при этом всё время в нашу сторону глазеют. Ружьишко им продай, пистолет обменяй, порох, пули, зеркала, тряпки всякие — всё им, оказывается, нужно. Сами не могут сделать такого, к нашему принюхиваются и воруют по возможности, но нас же считают низшей расой.
— Что же тебя удерживает среди них?
— Не знаю. Простота, может быть. Прямолинейность. Сам-то я не мудрец, Джон. Моё место тут, у костра, среди лесов, между скал, где нет нужды глубоко рассуждать. Цивилизация нужна мне, как и дикарям, чтобы пользоваться её плодами, но характером своим она меня никак не может устроить. Тяжёлый характер, скверный, нечестный. В городе мне улыбнутся, когда я шагну в магазин, но это не означает, что там рады именно мне. Идя по улице, я окунаюсь в толпу, но никто не предложит мне вдруг выкурить трубку и не поинтересуется, не проголодался ли я… Среди индейцев и трапперов принято иное отношение к людям.
Через пару недель Марсель, громко крича на чужом для Джона языке, въехал в огромную индейскую деревню, от одного вида которой у англичанина перехватило дух.
— Ух, — выдохнул он, не в силах выразить обуявшие его чувства восторга.
Большие конусные палатки были расставлены по всей долине, открывшейся перед путниками сразу после поворота за высокую скалистую стену. Их светлые кожаные покрытия выглядели в солнечном свете белоснежными и казались сверкающими. Множество палаток выделялось обилием мелких и крупных рисунков на своих упругих натянутых стенах.
— Каково? — ухмыльнулся Молчун, глянув через плечо. — Вот твои дикари…
Молчун поднял обе руки вверх, держа над головой длинноствольное ружьё, и снова что-то закричал. Навстречу выехало с десяток юрких всадников, легко сидевших на лошадях и держащих в руках копья, украшенные по всей длине орлиными перьями.
Дикари сразу признали Молчуна, и через несколько минут белые люди уже расположились в палатке старого Солнечного Шеста.
Солнечный Шест выглядел совсем дряхлым. Он сидел, сильно скрючив спину и выставив костлявые плечи вперёд, вялая коричневая кожа на дряблых мышцах колыхалась при малейшем движении тощих рук.
— Ни в одном другом племени я не встречал столько стариков и калек, как среди Ворон, — сказал Молчун, слегка наклонив голову к Джону. — Они богаты и могут всех обеспечить лошадьми во время кочёвки. Другие краснокожие нередко оставляют совсем немощных стариков, переезжая на новое место, потому как с ними много хлопот в пути. А Вороны справляются с этим без труда…
— В дни моего детства лошади были редкостью, — заговорил тихим голосом Солнечный Шест, и его почти слепые глаза зажмурились. — Мы сооружали небольшие волокуши и прицепляли их на собак, поэтому собак всегда было много. Другие вещи переносили на своих спинах мужчины. Женщины тоже нагружали себя, но разве могли они потягаться выносливостью со здоровыми воинами? В те дни наши палатки были совсем маленькие, не то что нынешние. Их кожаные покрышки перевозились на собаках вместе со всей связкой шестов. Лошадей мы стали называть большими собаками.
Он помолчал некоторое время, шамкая беззубым ртом и кивая головой. Очевидно, ему представилась картина далёкого детства.
— Мой отец Высокая Выдра и мой дед Проворный Бегун рассказывали мне, что впервые увидели лошадей у Чёрных Людей, пришедших с юга. Наши мужчины сильно растерялись и не знали, как себя вести в том бою. Затем они долго выслеживали людей с лошадьми, изучали повадки, покуда не рискнули увести
