действительных нас? Мы же ничего на самом деле не знаем!
— Я не понимаю тебя, — девушка решительно поднялась и отошла от кровати. — Пожалуйста, поднимайся, поедем со мной.
Она протянула руку к блестящей коробке проигрывателя и мягко коснулась одной из кнопок, подсвеченных изнутри неоновым светом. Комната налилась густыми звуками симфонической музыки. Наташа слегка убавила звук и поглядела через плечо на Кирсанова.
— Пожалуйста, Лёша, иди в душ, — сказала она строго. — Нам надо ехать. Прошу тебя…
Когда он вышел из ванной, она спросила:
— Ты в порядке?
— Я в норме, всё окей, — он открыл шкаф и задумался. — Как ты думаешь, можно просто в свитере? Васнецову полтинник исполняется. Пожалуй, надо всё же как-то более официально. Надену костюм.
— Никогда не видела тебя при галстуке, — она не отрывала от него настороженных глаз. — Ты сможешь вести машину?
— Наташка, не беспокойся, со мной всё в полном порядке.
— А что всё-таки было?
— По дороге расскажу. Наверное, поймаем такси, не хочу сегодня за рулём…
По дороге Кирсанов пытался рассказать о том, что он почувствовал, стоя перед зеркалом. Девушка слушала внимательно, но мало что поняла.
— Это была галлюцинация? — уточнила она.
Водитель поглядывал на них иногда в зеркальце. Они сидели на заднем сиденье, девушка положила золотистую голову на плечо мужчине. Кирсанов смотрелся необычайно солидно в тёмно-синем костюме- тройке, на белой крахмальной рубахе сочно выделялся бордовый галстук.
— Какая разница, каким словом называть это, — негромко ответил он. — Если оно остаётся невидимым и неосязаемым для других людей, то не является реальностью для них.
— Я верю, что ты на самом деле видел что-то, — Наташа пожала ему руку.
— Не в том дело, малыш. Ты веришь, но это вовсе не означает, что для тебя в действительности существует то, во что ты веришь. Ты лишь веришь, то есть всего-навсего хочешь, чтобы оно существовало… — он вяло махнул рукой. — А твои слова предназначены для того, чтобы успокоить меня… Да и себя, пожалуй, тоже.
— Лёша, милый, любимый, ты забыл о моём детстве.
— Ты сейчас про что?
— Про мои рассказы, которые я начинала словами: «когда я жила раньше». Помнишь? — она с ожиданием заглянула ему в глаза.
— Теперь вспомнил, — кивнул он. — Но к чему ты об этом? Какое это имеет отношение к нашему разговору?
— Прямое. Я тоже кое-что чувствую, вижу, но не умею понять этого.
— Ты имеешь в виду переселение душ?
— Да.
— Видишь ли, Наташ, мы не можем говорить об этом наверняка. У нас нет доказательств… Полагаю, что нам просто очень хочется того, что принято называть вечной жизнью. Не хочется уйти в никуда. Не хочется исчезнуть… Наверное, поэтому мы цепляемся за всякие теории.
— Ты сейчас нечестен, — голос девушки прозвучал очень серьёзно, в нём слышался упрёк.
— Разве?
— Ты хочешь, чтобы я опровергла твои слова. Надеешься, что я найду аргументы и опровергну твои сомнения.
Алексей смутился. В глубине души он хотел именно этого.
— Но я слабее тебя, Алёша, — с грустью прошептала девушка. — Я слабее и моложе тебя. Я не способна убедить тебя ни в чём. Разве только в моей любви.
— Извини. Ты права. Я не должен так разговаривать. Но пойми, что мне иногда так сильно нужна помощь!
Они замолчали и некоторое время сидели молча, вслушиваясь в шум дороги, скользившей под колёсами автомобиля.
— Тебе случалось видеть когда-нибудь один и тот же сон? — снова заговорила Наташа.
— Да. Мне всё время снился Рим. Я фильм-то взялся снимать из-за моих снов… А что?
— Я иногда вижу повторяющийся сон.
— Какой? О чём он?
— Не помню, — засмеялась девушка, — совсем не помню, о чём он. Но я сразу узнаю его. Вижу улицу и понимаю, что я там уже была. И знаю, что я увижу за поворотом. И знаю, что произойдёт через минуту…
— Говоришь, что не помнишь, а сама про улицу… Что за улица?
Наташа растерянно поглядела вокруг себя, будто в машине могло быть какое-то напоминание о её странном сне.
— Узенькая улица… Грязная… Черепичные крыши на домах… Средневековье, может быть… Я вхожу в большой дом, нет, даже не в дом… Это настоящий замок… Поднимаюсь по лестнице, на стенах висят гобелены… Но я — вовсе не я.
— То есть?
— Я не женщина. Я точно знаю, что я мальчик лет тринадцати…
— И это называется «ничего не помню»! — в глазах Кирсанова появился азартный блеск. — Что ещё?
Девушка покачала головой:
— Я вхожу в комнату, там вижу мужчину… Потом происходит что-то страшное… Нет, не могу… Я попробую в другой раз…
В ту же секунду лобовое стекло шумно хрустнуло и покрылось густой насыпью мельчайших белых трещин, словно инеем. Кирсанов инстинктивно сгрёб Наташу и подмял её под себя, успев увидеть появившиеся в стекле автомашины несколько дырок. Затем он услышал, как что-то скользко пробарабанило по крыше изнутри салона и отозвалось последовавшими ударами где-то над его плечом, в глубине спинки кресла.
«Пули!» — мелькнуло у него в голове.
Машину занесло, она издала отвратительный свистящий звук, выехала на тротуар, подскочила, сильно ударилась обо что-то, сотряслась всем корпусом и лениво накренилась, выдавливая откуда-то из своих недр протяжный скрежещущий стон. Алексея вместе с Наташей придавило к правому борту, на который машина завалилась. Кирсанов услышал тяжёлое медленное дыхание девушки в самое ухо.
Автомобиль колыхнулся и тяжело опустился на колёса. Наташа вскрикнула.
— Тихо, тихо, — прошептал Кирсанов, прижимая её к себе.
— Голову больно. Ударилась, — простонала она.
В следующую секунду пронзительно загудел клаксон.
— Эй! — окликнул Алексей водителя.
Мужчина молчал. Автомобиль продолжал ровно сигналить.
В стороне раздалось тарахтение мотоцикла, послышались крики людей.
Кирсанов с трудом приподнялся. Первое, что бросилось ему в глаза, было лобовое стекло, простреленное в нескольких местах.
— Всё-таки пули! — с тяжёлым вздохом проговорил он. — Но почему? Что за фокус такой?
— Какие пули? — спросила испуганно Наташа.
— Кто-то в нас стрелял.
Кирсанов перегнулся вперёд и потряс водителя за плечо. Тот не отозвался, его грузное тело привалилось к рулю, давя на клаксон. Алексей потянул шофёра на себя, и мужчина переместился как-то боком на спинку своего кресла, вывернул шею и безвольно откинул голову. Гудение клаксона оборвалось.
— Он мёртв, — удивлённо сказал Кирсанов. По лицу водителя густо струилась кровь, набегая на глаза
