словно отвратительный облик предвещал ему нечто ужасное.
— Какая мерзость, — прошептал он. — Нищета отвратительна. Я благодарю Юпитера за то, что он не дал мне познать на себе эту сторону бытия. Знаешь, иногда я ловлю себя на мысли, что никакая философия не способна вернуть мне хорошее расположение духа, если настроение испорчено. А ведь кто-то из мудрецов утверждал, что лишь философия способна сделать человека безмятежным и даже счастливым…
— Да, философия способна дать человеку счастье и даже свободу, — ответил бывший гладиатор. — Но «способна дать» не означает «даст». Требуются и наши личные усилия.
— Ты хочешь поспорить? — Гай раздражённо повысил голос.
— Нет. Сегодня я не расположен к спору. Я лишь хотел отвлечь тебя… Какие у тебя планы? — спросил Теций. — Не хочешь ли отправиться со мной? Я иду в мою школу.
— Какие у тебя там дела? Что там происходит?
— Завтра некоторые из моих гладиаторов участвуют в играх, так что сегодня у них последняя трапеза. Многие любопытствующие приходят поглазеть на это застолье. Некоторые владельцы школ даже взимают входную плату с посетителей. Гладиаторов никогда не кормят так обильно, как перед предстоящим на следующий день боем. Любые кушанья, дорогие вина… Это — настоящий спектакль… Я всегда ненавидел эту трапезу.
— Должно быть, многих возбуждает сознание того, что они видят перед собой людей, которые через несколько часов, возможно, погибнут на арене, — задумался Гай.
— Да, посетители могут сидеть за одним столом с гладиаторами, слушать их разговоры, смотреть на их слёзы, стиснутые зубы, закрытые глаза. Разрешается даже трогать гладиаторов. А ведь многие из них — настоящие смертники, так как приговорены к бою, победить в котором у них нет ни шанса, и об этом всем хорошо известно… Да, как же любит народ поглазеть на то, как одним из обречённых вино развязывает язык, а других повергает в молчаливую меланхолию. Есть и такие, которые словно не понимают, что завтра они в последний раз увидят восход солнца, настолько велика их уверенность в себе. Эти гибнут чаще других… Да, последняя трапеза — находка для алчных устроителей игр. Даже на последнее соитие гладиатора с женщиной могут поглядеть любопытные граждане и послушать, о чём шепчет мужчина в такие минуты. Для этого сделано специальное окошко. Если б ты знал, сколько всякого сброда трётся возле этих окошек, сколько спермы набрызгано на стенах… В мою бытность гладиатором я почти никогда ничего не ел перед боем и на трапезы заглядывал только для того, чтобы поддержать моих товарищей. Теперь я также прихожу перед каждым боем сказать им обнадёживающие слова. Ведь я обучаю их искусству боя для того, чтобы у них был шанс выжить. И моё присутствие там — лучшее доказательство того, что с арены можно не только вернуться живым, но и вознестись на такие высоты славы, о которых наши верховные правители могут только мечтать. Слава римского гладиатора превыше всякой иной славы. Уж я-то знаю…
— Пожалуй, я не пойду с тобой, — решил Гай. — У меня и без того испортилось настроение. Прогулка не пошла мне на пользу.
— Я пригласил туда сегодня твоего Давида. Он умеет хорошо говорить о загробном мире, о вечной жизни. Быть может, он вселит спокойствие в моих бойцов.
— Всё равно не пойду. Прощай, мой друг.
— Мне бы не хотелось, Гай, чтобы ты пребывал в столь угнетённом состоянии духа.
— В конце концов это пройдёт, — отмахнулся юноша. — Доброй ночи.
Паланкин мутной тенью уплыл в глубину улицы. Теций повернул налево и пройдя через кособокий переулок, усеянный осколками упавшей с крыши черепицы, вышел к Портику Наций, вдоль которого выстроилось множество гранитных статуй высотой в два человеческих роста, изображавших различные народы. Разглядывая изваяния, Теций задумался и невольно сбавил шаг. Эти каменные фигуры, столь сильно отличавшиеся одно от другого чертами лиц, украшениями, оружием и деталями нарядов, всегда нравились Тецию. Особенно привлекал его гигант с крупными негритянскими губами, обезьяньей челюстью и выпученными глазами. Скульптура напоминала ему погибшего на арене темнокожего друга, которого Теций искренне любил за кротость, столь несвойственную гладиаторам.
Вдруг из-за окутанных тьмою колонн до него донёсся звук, похожий на тихий стон.
— Есть там кто? Помощь не нужна ли? — крикнул Теций.
— Проваливай, шагай отсюда, — послышался в ответ грубый голос.
— А пусть подойдёт, — сказал кто-то другой, — может, поживимся содержимым его кошелька. Пока что нам не попалось ничего путного.
Не успел Теций отреагировать на эти слова, как перед ним появились, выстроившись полукругом, пять мужчин в тёмных, сильно изорванных и дурно пахнувших одеждах. Увидев злой блеск глаз и тускло сверкнувшие ножи, Теций сразу смекнул, что перед ним стояли разбойники, каких в Риме было превеликое множество и с какими он сталкивался уже не раз в узких переулках.
— Достань-ка из-за пазухи свой кошелёк, — велел один из мерзавцев, приглушённо покашливая. — Пожалуй, под твоим шикарным плащом скрывается не один кошелёк.
Но вместо кошелька разбойник получил молниеносный удар длинным лезвием в горло. Никто из грабителей даже не успел сообразить, что случилось, а уже второй из них схватился за шею, издав звериный вой. Не сразу поняли оставшиеся трое, что случилось, но когда Теций шагнул к ним, они увидели в его руке кинжал. Обнаружив, что встретились не с беспомощной жертвой, а с неодолимым противником, уменьшившаяся числом шайка кинулась наутёк. Теций в два прыжка настиг третьего грабителя и проткнул кинжалом его поясницу. Привычным движением бывший гладиатор нанёс удар упавшему человеку под лопатку и прикончил его.
— Вонючие псы, — прошептал он и, помедлив немного, прокричал в темноту: — Вас следовало бы швырнуть на съедение львам!
Теций воткнул пару раз лезвие в землю, чтобы очистить его от крови, и спрятал оружие в ножны.
Он никогда не расставался с этим кинжалом. Клинок был подарен ему однажды императором Клавдием в знак высочайшего восхищения боевым искусством знаменитого гладиатора; на конце рукоятки красовался крупный рубин, вдоль лезвия тянулась тонко выполненная надпись: «Резателю, породнившемуся с победой».
Шагнув к колоннам, Теций позвал:
— Кто здесь? Я слышал чей-то стон.
Никто не откликнулся.
Постояв с минуту, Теций направился дальше и почти сразу наткнулся на неподвижное тело. Перед ним лежала мёртвая девушка. Её туника была разорвана снизу до живота. Под сердцем темнело кровавое пятно.
Весы времени
— Здравствуйте, Алексей Петрович, — Николай Яковлевич сделал пригласительный жест рукой и отступил от двери, — проходите, не стесняйтесь. Давно я вас не видел.
— Да уж, — неопределённо ответил Кирсанов.
— Чем вы так смущены?
— У меня назрели вопросы…
— Вопросы? Это похвально, — засмеялся Николай Яковлевич. — А не драпанёте ли снова после нашего разговора? Помнится, один лишь раз потолковали мы с вами, а вы исчезли надолго. Что же будет после сегодняшней встречи? Надо ведь более откровенную речь вести, но готовы ли вы к этому?.. Ох, сбежите вы опять, струхнёте…
Кирсанов шёл следом за профессором по коридору и тупо смотрел старику в затылок. Волосы на стариковском затылке были совсем белые и всклокоченные. Его облик никак не вязался с привычным представлением о мудрецах.
— Николай Яковлевич, я действительно был напуган и сильно смущён тем, что услышал от вас, — начал Алексей.
