неудобством в летнее время.
— И что?
— А мы пытаемся переделать их на наш манер.
— Разве это плохо? Мы несём в их страну величайшую культуру, — сказал Гай.
— Им лучше быть такими, какими они привыкли быть на этой земле.
— Странно слышать такие слова от командующего, — удивился Гай.
Фабий сделал шаг к молодому человеку, нахмурился и положил тяжёлую ладонь на голову Гая. На мгновение Гаю почудилось, что перед ним стоял не знакомый ему престарелый Фабий Страбон, а сам Юпитер — настолько пронзительным был взор военачальника.
— Надеюсь, ты не принадлежишь к числу доносчиков, — сказал полководец хмуро.
За окном прокатила с грохотом телега, заваленная грудой хвороста. Где-то упал и разбился горшок. Кто-то смеялся. Залаяли собаки.
— Я никогда не доносил, — с достоинством ответил Гай.
— Не суди меня строго, мой мальчик, — пророкотал Фабий, как бы извиняясь. — Я повидал всяких людей. Большинство из них рвалось наверх и готово было сожрать меня живьём, если бы это помогло им. Но я — простой солдат. Я покрыт множеством рубцов, а теперь и не менее многочисленными морщинами. Меня интересует лишь успех моих легионов, к политике же я равнодушен. И всё же я боюсь доносчиков, ибо они бьют в спину. Я никогда не умел воевать против них…
— Я не из их числа, Фабий, — заверил юноша.
— Это отрадно слышать, — полководец тяжело опустился на резной стул.
— Мне показалось, что ты хотел сказать что-то про этот город.
— Не столько про город, сколько про здешний народ, — уточнил Фабий и провёл рукой по подбородку. — Я опростился здесь. Я бреюсь не каждый день. Меня перестали интересовать нравы высшего сословия… Может быть, это просто старость? Мне не нужна слава… Подумать только: военачальнику не нужна слава!.. Да, я сильно изменился… Когда-то я был готов выжечь всю эту страну во славу Рима и построить на месте здешних сараев настоящие дворцы… Но вот я здесь, а вокруг меня тянутся кривые грязные переулки. Конечно, тут есть целая улица с домами, украшенными барельефами, но это лишь одна улица. Бритты не желают видеть тут город в римском стиле. Ты спросишь, чего они хотят? Они хотят только, чтобы никто не трогал их Белый Холм… После того, как наши легионы разрушили много лет назад Триновант, тут долго никто не жил, но варвары не переставали ходить на Белый Холм, считающийся здесь священным. Когда мы начали строить новый город, бритты отказывались возводить постройки на том холме, хотя именно там мы в первую очередь хотели поставить храм Юпитера. Даже рабы, захваченные здесь, не повиновались нам и предпочитали умереть, но не осквернить ни клочка земли на Белом Холме изваяниями наших божеств. Как видишь, сейчас, когда Лондиний вновь разросся, Белый Холм пустует. Любое поставленное там сооружение варвары сжигают, не помогает никакая охрана. Там всегда можно увидеть людей, сидящих на траве и обращающих свои слова к проплывающим над ними облакам. Я уважаю столь сильную веру и строго запрещаю моим легионерам разорять священные места, кому бы они ни принадлежали.
— Ты боишься гнева варварских божеств? — Гай одарил собеседника долгим удивлённым взглядом.
— Скажи, ты веришь в то, что после смерти мы отправимся в мир теней? Ты веришь, что существует потусторонний мир? — придвинулся к юноше Фабий.
— Верю.
— И ты полагаешь, что в том мире тоже существуют границы между государствами?
— Не знаю. Я никогда не думал об этом, — пожал плечами Гай.
— Подумай… А вот и Пуйл! Наконец-то этот лентяй несёт нам еду. Давай же полакомимся моллюсками…
— Совсем похолодало! — крепко сбитый Луцилий завернулся в толстый шерстяной плащ. — Почему у тебя в доме в доме так промозгло, Гай? Накажи рабов за нерадивость!
Луцилий потянулся к тяжёлой глиняной бутылке и налил себе в чашу вина.
За столом полулежали Гай, Ливий, Постум и четыре проститутки с ярко раскрашенными щеками, губами и веками.
— Ты помнишь Маба? — спросил Луцилий.
— Маб? Это который? Не тот ли знаменитый оратор варваров, который с полуслова заставлял кровь бриттов вскипать?
— Он самый. Вчера мы изловили его и пригвоздили к дереву.
— Он ведь был у них вроде поэта, — сказал Гай.
— Да, но Аид един для всех смертных. Если бы вы видели, друзья, как он извивался, когда мы вколачивали гвозди в его запястья! Это было великолепное зрелище!
— Берегись: огненные слова поэта могут даже из царства теней причинить тебе зло.
— Боги Олимпа оберегают меня.
— Олимп далеко от Британии, — с сомнением покачал головой Гай.
— Эй, Урсула! Подойди ко мне!
Женщина в тяжёлой накидке из волчьей шкуры неторопливо приблизилась к Луцилию, покачивая крутыми бёдрами.
— Вот о чём надо просить жителей Олимпа, — засмеялся Луцилий и притянул женщину к себе. — Пусть у нас всегда будет возможность прикасаться к женскому телу! Как я люблю твои губы, Урсула! Как я люблю держать в руках твои тяжёлые груди! Ты — великолепие! Выпей со мной…
Проститутка величаво поднесла ко рту предложенный ей кубок и села на колени Луцилию. Он бесцеремонно раздвинул полы волчьей накидки и сунул руку между ног женщины. Она с готовностью расставила их, пристально глядя в лицо пригласившего её мужчины, и призывно шевельнула обнажившимися бёдрами.
— Земное воплощение божества! — Луцилий возбуждённо засмеялся, прижимаясь ртом к её шее.
Урсула погладила его рукой по груди и перебежала пальцами вниз по тунике.
— Взгляни на его собачью морду, — проговорил Ливий со смехом, обращаясь к Гаю, — ни капли стыда.
— Луцилию стыд неведом, — ответил Гай. — Вчера он совокуплялся с Лавинией прямо на улице.
— Он был пьян?
— Разумеется! Но разве это оправдывает его? Разве это оправдывает всех нас? Пару дней назад четверо наших легионеров изнасиловали перед статуей Марса молодую женщину, — Гай нахмурился, представив, что в грязных руках солдат могла быть Браннгхвен.
— Здешнюю женщину? Это сулит нам настоящие неприятности. Давно ли Фабий Страбон приказал наказать одного солдата, совершившего прелюбодеяние с женой своего квартирохозяина? Да, это было шумное дело: он привязал виновного ногами к двум пригнутым к земле деревьям и разорвал солдата надвое.
— Фабий держал армию в строгости, — согласился Гай. — Но теперь он совсем разболелся. Дисциплина расшаталась.
Уже больше полугода среди местного населения тлел огонь грядущего возмущения. Бритты уже не стеснялись поносить римлян, обвиняя их во всех своих бедах и проклиная власть Нерона.
— Раньше каждый имел над собой лишь одного властителя, — раздавалось с одной стороны, — теперь же над каждым из нас стоит двое. Римский легат свирепствует, проливая нашу кровь, а прокуратор грабит наше имущество! Где же превозносимый всеми римский порядок?
— Римляне превратились в простых разбойников, — слышалось с другой стороны. — Ничто уже не ограждает их от жадности, насилие превратилось для них в развлечение.
— Да! Всё именно так! — доносился третий голос. — Раньше с нас снимали доспехи в бою, и наши доспехи доставались самому сильному. Но теперь войны нет. Нас просто грабят и убивают, как свиней, врываясь в наши дома.
