расставленные каким-то варварским жрецом.
Человек — разумное существо, но разум мне сегодня не помогает. Да и можно ли призывать к здравомыслию того, кто вдруг обнаружил, что путь его жизни идёт по глубокому ущелью, с обеих сторон которого возвышаются непреодолимые стены? Я не могу ступить ни вправо, ни влево. Я обречён двигаться туда, куда меня гонит это проклятое пророчество. Я спрашиваю себя: как могло случиться, что я приехал именно в Британию? Неужели я не мог выбрать никакой другой римской провинции? Но тут же я отвечаю себе: а разве там не поджидало бы меня тоже какое-нибудь пророчество? Разве можно обмануть замысел небожителей?
Прощаюсь с тобой, мой друг.
Будь здоров.
Фабий Страбон, грузный пожилой человек, прошедший через многие поля сражений, обернулся, когда в дверь его дома вошёл Гай.
— Слава Цезарю, — Гай вытянул руку, салютуя. Поверх пальцев поднятой руки он увидел задумчивое лицо Фабия, морщины у глаз.
— Здравствуй, Гай, здравствуй, мой мальчик. Не желаешь ли выпить вина?
— Да, военачальник, спасибо.
— Прекрасно, — Фабий хлопнул в ладоши и велел появившемуся из соседней комнаты рабу: — Пуйл, накрой на стол. Принеси вина, а на закуску подай варёных моллюсков, которых доставили вчера с моря, и филе кабана, — затем военачальник повернулся к Гаю. — Обойдёмся без излишеств, ты согласен, Гай?.. Я слышал, твоя женщина должна вскоре родить?
— Она обещает, что подарит мне сына, — ответил молодой человек, слегка улыбнувшись.
— Ты намерен признать[29] его?
— Да. Великий Юлий признал однажды сына Клеопатры, хотя всё его окружение было настроено против этого.
— Во-первых, то был великий Юлий. Во-вторых, Клеопатра была царицей Египта. Ты же привёл в дом дочь обыкновенного варвара.
— Я знаю. Она не из рода вождей. Но варвары отзываются о Браннгхвен с таким почтением, с каким не говорят даже о родовитых женщинах. Вдобавок, я чувствую в ней божественную силу…
— Не обижайся на мои слова, — сказал Фабий. — Я лишь хотел напомнить тебе о том, с чем ты можешь столкнуться в недалёком будущем. Сам-то я считаю, что прав был Платон, говоря: «Нет царя, что не произошёл от раба, и нет раба не царского рода».
— Я готов признать рождённого ею сына, — повторил Гай. — Боюсь, что мои чувства к этой женщине не поддаются описанию. Любовь — мелкое слово, чтобы выразить моё состояние.
— Но ты не раз говорил, что она вызывает в тебе страх, — напомнил Фабий. — Я сам слышал это от тебя.
— Да, — согласился Гай, — и виной тому моё чувство, его необузданность. Разум подсказывает мне, что я давно должен был порвать отношения с Браннгхвен, но увы…
— Желания у тебя в разладе с замыслами, не так ли?
— Оставим эту тему… Последние дни у меня болит голова и тревожат беспокойные сны.
— Виной тому климат, он тут отвратительный, — закряхтел Фабий.
— Поначалу я чувствовал себя здесь вполне уверенно, — задумался Гай, — мне даже нравилось тут. А теперь я всё больше тоскую по Риму, особенно мне не хватает книг.
— Дело не в том, чтобы книг было много, а в том, чтобы они были хорошие… Впрочем, я тебя понимаю, здесь всё иначе, — кивнул Фабий Страбон. — Заметь, мы топчем землю Британии уже со времён великого Юлия Цезаря, но до сих пор никто из нас не чувствует здесь себя спокойно и уютно. Более шестидесяти лет наши легионеры регулярно строят здесь крепости, но восстания британцев продолжаются, вспыхивают новые безумные войны…
— Разве слава Рима основана не на войнах? — не то спросил, не то выразил своё мнение Гай.
— Послушай-ка, — Фабий взял со стола свиток и начал читать: — «Скольким столетьям надо протечь, чтоб, забывши войну, простил тебя правнук? Новая нива когда возрастит незапятнанный колос? Раньше придут другие войска, и новым злодействам ты представишь поля с непросохшею римскою кровью».
— Что это за стихи? — полюбопытствовал Гай.
— «Фарсалия», — ответил Фабий Страбон.
— Не Лукан ли автор?
— Он самый, — кивнул Фабий.
— Я слышал, что Нерон очень настороженно относится к его поэме, не так ли? Лукан не в почёте у нашего правителя.
— Плохие правители всегда опасаются слов тех, кто взывает к разуму и обнажает больные места, — ответил Фабий и продолжил: — «Коль за меня вы огнём и мечом разоряли отчизну, бейтесь теперь активнее, искупайте мечом злодеянье!» Не удивительны ли слова этого поэта? Как он точен! Как правдив! Нас посылают воевать за Рим, но Риму нет дела до нашей войны. Рим упивается собственным величием. Ему нужна не война, но военные трофеи. Риму нужно богатство.
— Разве это плохо?
Фабий взглянул на Гая и сказал:
— Вскоре я пошлю тебя в твой первый бой.
— Я готов, но разве зреет война?
— Да, кое-где пахнет волнениями, — Фабий нахмурился и провёл широкой ладонью по своему затылку. — Я буду молить небожителей, чтобы они подарили тебе возможность попасть в самую гущу кровавой каши, но выйти оттуда невредимым. Чтобы понять войну, надо познать её вкус, её воздух. Я — профессиональный рубака, но это не означает, что я люблю кровь. Поверишь ли, но я за всю мою жизнь лишь однажды был в цирке на гладиаторских боях.
— Не понравилось?
— Это отвратительно. Кровавые побоища можно оправдать только великими государственными замыслами… Эй, Пуйл, куда ты подевался, ленивая тварь? Неси вино скорее! У меня давно пересохло горло… Ох уж эти бритты! Я не встречал варваров ленивее.
— Почему ты не накажешь его бичеванием?
— Ты наивен, мой юный друг, — ухмыльнулся Фабий. — Поверь моим сединам: человек, рождённый свободным, никогда не свыкнется с положением раба, а побои лишь озлобят его. Хороший раб должен родиться рабом. Все остальные, которых мы захватываем на поле боя, годятся разве что для ублажения черни в цирке. Вольный человек отчаянно бьётся с оружием в руках, даже если не обучен драться. Но он никогда не примирится с положением раба.
— Ты начал говорит о войне, Фабий, — напомнил Гай. — Неужели мне вскоре посчастливится испытать себя в бою?
— Посчастливится? — Фабий Страбон мрачно захохотал. — Ты и впрямь ещё совсем мальчишка… Я не пугаю тебя, мой друг. Ты прекрасно владеешь мечом, однако ты привык фехтовать им для тренировки ловкости, но не для убийства и не для защиты себя от тяжёлого натиска безумно вопящих варваров… Мне бы не хотелось увидеть твоё бездыханное тело… Я хорошо знал твоего отца, мы часто и подолгу разговаривали. Жаль, что Клавдий удостоил его своей немилости.
— Да, если бы не это, отец был бы жив.
— Вот видишь…
— Что?
— Он был бы жив. А что за польза от его гибели в этих краях? Он был ценитель изящного искусства, а не вояка… Подойди сюда и посмотри в окно. Что ты видишь?
— Город, улицу. Я вижу это каждый день. Летящие между домами коричневые лужи. Втоптанная в грязь солома. Беспризорные гуси и свиньи. Я вижу это каждый день.
— Да, перед тобой Лондиний, раньше его называли Триновант. Это один из многих городов Британии. Обрати внимание на людей: они высоки, русоволосы, бородаты, суровы взглядом, совсем не похожи на нас. У них свои понятия, свои ценности. Многие из них до сих пор не привыкли носить обувь, считают её большим
