И тут же всё успокоилось. Пламя светильников унялось, стало неподвижным.
Мерддин властно провёл рукой по лицу Гвиневеры, сбрасывая с него выступившие крупные капли пота.
— Вот и всё…
Когда Кикфа вернулась в комнату вместе с Герайнтом, Гвиневера спала глубоким и ровным сном.
— Где же Мерддин? — недоумённо спросил Герайнт.
— Он был здесь. Он точно был.
— Тебе пригрезилось, Кикфа.
— Нет, я видела. Он стоял вот тут. И дверь распахнул взглядом, — испуганно прошептала служанка.
Герайнт перекрестился.
— Ладно… Пусть так… — неопределённо проговорил он и опустился на стул. — Я кликну тебя, если что понадобится. А ты ступай.
Он раскрыл тяжёлую книгу и подвинул к себе светильник.
Целый месяц Артур с беспокойством следил за тем, как его жена, побелевшая и обессилевшая, балансировала между жизнью и смертью. Безумие покинуло её, но на смену ему пришло равнодушие. Гвиневера не обращала внимания ни на кого, будто мир вокруг неё исчез. Она не участвовала в разговорах и даже не откликалась на собственное имя. Артур много раз заставал её перед окном, выходившим на ту сторону, где лежали холмы — те самые холмы, куда её увёз Маэль, чтобы скрыться от Волчьей Стаи. Там, перед лесом, темнели три древних каменные изваяния, прислонённые друг к другу спиной и своими формами напоминавшие женщин. Народ поговаривал, что это — триединое изображение Матери-Богини, но никто не знал наверняка. Там же теперь находилась и могила Маэля, возле которой в день похорон была сожжена телега с дарами всем жителям Сида и всем божествам, о которых знали и не знали бритты. Гвиневера смотрела на холмы, и по её лицу невозможно было понять, тревожил её этот пейзаж или вселял в её сердце умиротворение. Гвиневера отсутствовала.
— Она здесь или не здесь? — спросил однажды Артур, войдя в комнату Мерддина.
— Ты спрашиваешь о Гвиневере?
— Да. Что с ней? Есть ли у меня надежда увидеть её прежней?
— Прежней? Нет, — покачал головой друид, — никто из нас не бывает прежним. Все мы меняемся раз и навсегда.
— Она останется такой, как сейчас?
— Наберись терпения, Артур. Господь вернёт её тебе.
— Что с ней? Как долго это протянется? Она похожа на призрак.
— Её дух потрясён.
— Она почти ничего не ест. Не понимаю, как она живёт.
— Если ты доверишься Господу, он не допустит её гибели. Верь и молись.
— Как? — Артур всплеснул руками.
— Как умеешь… Христос услышит тебя.
— Христос? Ты всё время подталкиваешь меня, Учитель.
— Не я подталкиваю, но жизнь. Ты убедился, что прежние силы не помогают тебе. Зачем ты упрямишься? Попробуй. Ты ощутишь, как новая сила наполнит тебя.
— Новая сила?
— Тебе предстоит поднять всю страну, а не только твою жену, Артур.
Человек-Медведь тяжело опустился на стул и обхватил косматую голову руками.
— Я растерян… — прошептал он. — Я в полном смятении…
— Прислушайся к себе…
— Я слышу только отчаянье. Моя любимая женщина потеряла рассудок.
— Господь поможет тебе вернуть ей не только рассудок, но и любовь. Тебе надо лишь обратиться к нему. Повернись к нему лицом, повернись к нему сердцем, протяни к нему руки.
Старик шагнул к Артуру и набросил ему на шею шнурок с деревянным крестиком.
Человек-Медведь кивнул.
— Ради Гвиневеры я соглашусь на всё.
— Ради любви, — поправил его Мерддин, улыбнувшись, — ради любви, сын мой.
Артур встал и расправил плечи.
— Прими крещение, — сказал друид.
— Поможет ли оно?
— Это требование времени, — ответил Мерддин. — Древние святыни уходят от тебя. Ты потерял то, чего не терял ещё никто из вледигов.
— Ты намекаешь на священный котёл?
— Тебе не удаётся отыскать его. Но народ не должен усомниться в твоей силе.
— Что ты хочешь сказать?
— Пора тебе повернуться лицом к будущему.
Артур угрюмо посмотрел на старика.
— Ты должен смириться с неизбежным. Прими Христа, — проговорил Мерддин. — Прими Христа, и бриттам не потребуются никакие котлы, никакие чаши.
— Ты лукавишь, Учитель.
— В чём ты усматриваешь лукавство? Не впервые слышу от тебя этот упрёк. — Мерддин нахмурился.
— Священные чаши нужны всегда. Я видел одну церемонию в монастыре Святого Креста. Монахи пили из священной чаши. А ты говоришь, что чаши не нужны. Нет, Мерддин, реликвии всегда нужны. И плох тот народ, который не способен отстоять их.
— Возможно, в этом ты прав.
— Зачем же ты останавливаешь меня? Зачем удерживаешь от поисков?
— Ты должен принести покой на эту землю. Поиски украденной чаши принесут только раздоры. Люди уже начинают проявлять недоверие друг к другу, подозревать, что кто-то помогает Мордреду… Я принесу новую чашу. Она будет не менее священна, чем прежняя.
— Разве можно одну священную вещь заменить на другую?
— Легко, Артур. Очень легко. Странно, что ты не понимаешь этого.
— Ты, конечно, принесёшь одну из тех чаш, которой пользуются христиане? — предположил Артур.
— Да, государь, — спокойно ответил друид.
— Ты даже не скрываешь этого. — Артур печально покачал головой.
— Зачем обманывать? Так вы станете ближе друг другу, свыкнетесь. Так вы быстрее соединитесь.
— Мы?
— Твои люди и христиане, — уточнил Мерддин.
Артур отвернулся и сделал несколько шагов в сторону.
— Что ответишь мне, Человек-Медведь?
— Ты хитрее, чем я думал, — проговорил Артур.
— Мудрее…
— Пожалуй, — согласился Артур. — Мне кажется, я начинаю понимать твой замысел.
— Это не мой замысел, — поправил старик, — но замысел времени.
— Что есть время?
— Это истина в чистом виде. Истина, избавленная от человеческих страстей, то есть от заблуждений. Время расставляет всё по своим местам.
— Ты хитрее, чем я думал, — повторил Артур. — И хитрость твоя незаметна. Она проникает в нашу жизнь, как запах костра проникает в лесной воздух, смешивается с ним, и вот уже невозможно отделить одно от другого. Мы понимаем, что к утренней свежести примешался дым, но не способны разъединить их…
