Когда пар непроницаемым туманом заполнил комнату, и на зеркале осела мутная роса, Гюнтер переключил воспроизведение кристаллозаписи на наушники, сел на ванну и стал слушать. Вначале он перебрал “клопов” бургомистра, но они, как Гюнтер и ожидал, молчали. Только “клоп” из-под ручки портфеля передал двухминутный разговор между доктором Бурхе и госпожой Шемметт. Бургомистр просил, чтобы ему принесли в кабинет дров для камина — сегодня ночью он собирался работать. Зато работы с пятым “клопом” оказалось предостаточно. Запись была сплошная — комп абсолютно ничего не мог отсечь. Просто удивительно, как женщины могут столь много говорить.
Все утро, пока Гюнтер в своем номере знакомился с подробностями частной жизни бургомистра, Линда провела в комнате прислуги на первом этаже в обществе трех подруг. Все четверо без умолку тараторили, так что порой трудно было разобрать, о чем они говорят. Добрую половину времени Линда подробно, со знанием дела, с ошеломляющими подробностями живописала сегодняшнюю ночь, проведенную ею в двадцать шестом номере. Гюнтеру никогда не приходилось слышать о себе такое. Он краснел, бледнел, приходил в бешенство, несколько раз пропускал куски записи. В 10.22 подружки покинули комнату прислуги и на площади сели на мотоциклы. Гюнтер так и не разобрал, кто вел мотоциклы, то ли сами девушки, то ли ребята, которые приехали за ними.
Через полчаса, в 10.56, мотоциклы, судя по реву моторов, съехали с трассы и еще минут двадцать пробирались по бездорожью. Наконец в 11.19 моторы заглохли. Некоторое время была тишина, доносились только приглушенные звуки шагов по траве, звяканье чего-то, снимаемого с мотоциклов. Затем Линда проговорила:
— Да, это подходящая местность…
И тут же грянула музыка. Сумочку Линда, очевидно, положила рядом с магнитофоном, потому что орал он немилосердно. Ребята в черных комбинезонах хоть и побили в городе все музыкальные автоматы, музыки не чурались. Впрочем, подбор репертуара — Гюнтер узнал рок-группы “Трон Вельзевула”, “Сатана и его братья”, “Мистическая пентаграмма” — говорил сам за себя. Гюнтер долго пытался, следя по компу, как по индикатору записи, поймать в перерывах между песнями обрывки разговоров, но ничего существенного не услышал. В 15.07 запись резко оборвалась, и дальше шла полная тишина.
Гюнтер вынул из ушей тампоны наушников и услышал, что приемник шипит и трещит, пытаясь в узком диапазоне, выставленном на шкале Гюнтером, самонастроиться на какую-нибудь станцию. Гюнтер посмотрел на часы: 23.22. Ничего себе поработал! Пять часов прослушивал “клопа”, но ничего интересного так и не выловил. Не удивительно, что станция, передававшая джаз, давно закончила свою работу.
Гюнтер громко зевнул, потянулся.
— Эх, вздремнул маленько! — сказал он и перевел настройку на круглосуточную станцию Брюкленда. Затем достал из сумки новую кювету, вставил ее в приемник и включил прямое прослушивание.
— …свернул Петеру челюсть, — услышал он чей-то женский голос.
— Так… — протянул голос Линды. — И чем еще интересуется мой разлюбезный господин Шлей?
— Как сама понимаешь, Мейстра, от инкуба Петера в его положении добиться вразумительного ответа было трудно. Но насчет книг — это точно.
— Хорошо. Значит, так. Заберете Шлея в полночь к козлу. Лучше всего через окно. И не опаздывайте. Я прибуду в час ночи. Все ясно?
— Да, Мейстра.
Послышался звук открываемой двери, и все стихло.
Голос говорившей показался Гюнтеру знакомым. Он нашел запись вчерашнего шабаша суккуб при сожжении уборочной машины и провел идентификацию. Голос принадлежал суккубе Мерте.
Гюнтер снова посмотрел на часы. 23.36.
Над крышей гостиницы вставала полная луна, заливая пепельным светом пустую площадь. Без единого огонька город выглядел мертвым, покинутым и заброшенным.
Притаившись на сиденье “бьюика”, Гюнтер наблюдал за окном своего номера. Поднимавшаяся из- за гостиницы луна мешала, слепила глаза, но менять точку наблюдения было поздно. Когда часы на башне стали приглушенно бить полночь (звукоизоляция салона “бьюика”, к сожалению, была превосходной), Гюнтер хотел опустить стекло, но, передумав, покопался в сумке и прилепил на присоске к боковому стеклу усилитель-микрофон. Последние удары часов могильным звоном кладбищенской часовни ворвались в салон автомобиля.
Ждать долго не пришлось. Но и различить что-нибудь определенное из-за слепящего света луны Гюнтеру не удалось. Черный проем окна практически сливался со стеной, и Гюнтер пожалел, что в его наборе “промышленного шпиона” нет нокт-очков для ночного видения.
Донесся неясный шорох, заскрипели открываемые шире створки окна, звук которых сразу заглушило недовольное воркование разбуженных голубей, устроившихся на ночь на карнизе гостиницы. В номере зажглись блеклые, сизые, как огни святого Эльма, светлячки, немного поблуждали по комнате и погасли.
— Нет его, — послышался женский голос. — Но я чую его дух — был здесь недавно.
— Поищем на площади? — предложил другой женский голос.
Рука Гюнтера непроизвольно скользнула под пиджак и нащупала под мышкой рифленую ручку “магнума”.
— Нет, — сказал первый голос-Время дорого. Сегодня ночью у нас праздник, и мы можем не успеть на поляну. А этот Шлей от нас никуда не уйдет. Завтра ночью мы его найдем.
— Был бы с нами кот, он бы его мигом нашел! — пожалел второй голос.
— Завтра возьмем у Мейстры кота. А сейчас в путь!
Стукнули створки окна, на карнизе опять всполошились, захлопав крыльями, голуби, и Гюнтер увидел, как через конек крыши, пересекая огромный диск полной луны, бесшумно мелькнули три большие тени.
“Вот так похитили детей из госпиталя, — подумал Гюнтер. — И гостиницу “Старый Таунд” громили так же… И, вероятно, так же крали книги из библиотеки бургомистрата”. Как ни реальна оказалась мистика в Таунде, Гюнтер по-прежнему не верил в ее потустороннее происхождение. И хотя временной отрезок между пребыванием в городе Фьючера, научного сотрудника несуществующего Сент-Бургского университета, и появлением здесь потусторонних сил был довольно велик, но между корректным, вежливым, больным туберкулезом странным человеком и мрачными чудесами Таунда ощущалась пусть еще не четко обозначенная, но явная связь.
Гюнтер подождал немного, затем достал из сумки приемник и включил пятый канал.
— …щепотку сушеной жабьей икры… — услышал он протяжный, медленный шепот Линды, — … восемь мышиных хвостиков… толченый зуб еретика… каплю свернувшейся крови некрещеного младенца…
У Гюнтера пробежали по спине мурашки. Он выдернул на приемнике пирамидку локационной антенны. Подрагивая, как стрелка маятника, центральный усик указывал на север.
— … а теперь все варить на синем медленном огне, — удовлетворенно закончила Линда.
Гюнтер внимательно осмотрел площадь и тронул “бьюик” с места. Усик локационной антенны вывел Гюнтера на окраину и указал на небольшой одноэтажный домик, притиснутый к старой, полуразрушенной городской стене. Гюнтер проехал мимо, вывел машину за город и остановил ее на пустыре. Сумку брать с собой не стал, только достал из нее универсальную отмычку. Захлопнув дверцу “бьюика”, он машинально похлопал себя по карманам и в одном из них обнаружил “грету”. Он усмехнулся. Вооружен до зубов.
Стараясь ступать тихо, Гюнтер подошел к домику Линды и осторожно заглянул в окно. В комнате мерцали призрачные блики, и ничего, кроме очага в углу, слабо тлеющего редкими голубыми языками пламени, и висящего над огнем большого котла, он не различил. Гюнтер уже приготовил отмычку, но
