В ответ послышалось недоверчивое фырканье. Слуга дерзко переспросил:
— В Англии?
Черный Джек нахмурился и мысленно укорил себя: «Сколько времени прошло с тех пор, когда тебя, дорогой, считали англичанином?»
Карим явно не успокоился:
— А эта английская женщина знает тайны своего отца?
— Возможно. Лорд Стенхоуп вызвал ее сюда, это известно точно. Если он еще не поделился с ней своей тайной, то наверняка сделает это.
— И вы готовы по просьбе принца Рамсеса уложить эту недостойную женщину к себе в постель?
Джек не стал объяснять, что эта идея принадлежала не Рамп, а ему самому.
— Да.
Слуга посочувствовал ему:
— Это будет огромной жертвой и очень трудным делом, господин.
Черный Джек прищурил глаза и прислушался. Леди Элизабет вернула продавцу золоченую фигурку и объявила своей спутнице, что это всего лишь копия, и притом довольно неудачная. Похоже, леди по- настоящему разбирается в древностях.
Не обращая внимания на несмолкаемые причитания Карима, Джек продолжал внимательно наблюдать за англичанкой. Он невольно отметил, что грудь у нее необычно пышная и высокая для столь молодой девушки. А бедра ее под нелепым турнюром покачивались неожиданно призывно и обольстительно.
— Возможно, не таким уж трудным, — пробормотал он.
Жилистый смуглокожий человечек негромко и понимающе рассмеялся:
— У вас слишком давно не было женщины.
— Да, — с чувством согласился Джек.
— Вы же знаете, что люди говорят, господин.
Он полюбопытствовал:
— И что же они говорят?
На древнем языке его слуга произнес пословицу: «Египет подобен мужчине без женщины: днем жарок, ночью — холоден».
Черный Джек рассмеялся, но уже в следующую минуту тихо выругался:
— Ах, черт побери!
Слуга мгновенно встревожился:
— Что случилось?
— По-видимому, эта дурочка умудрилась отбиться от своих сопровождающих, — ответил Джек. — Она свернула не в ту улочку.
Карим моментально насторожился, и его рука потянулась к рукояти кинжала, спрятанного под широким матерчатым поясом.
— В той улочке наверняка множество грабителей и воришек, господин. Вы желаете, чтобы я пошел за ней?
Черный Джек со вздохом покачал головой:
— Ты следи за остальными. Я позабочусь о леди Элизабет.
Она заблудилась!
Только что она стояла рядом с Колетт, полковником и миссис Уинтерз — а в следующую секунду оказалась совершенно одна в темном переулке. И все потому, что не смогла удержаться, чтобы не посмотреть на миниатюрную статуэтку из черного гранита, которую заметила в лавочке, расположенной, как ей показалось, сразу же за углом базарной площади.
— He надо паниковать! — громко сказала себе Элизабет, стараясь успокоиться. — Эти переулки не так уж отличаются от зеленого лабиринта у нас дома!
Под «нашим домом» она разумела в виду фамильное поместье, Стенхоуп-Холл, где было тридцать спален для гостей, огромный парк и сады, множество коттеджей работников, церковь постройки четырнадцатого века с расположенным вокруг нее кладбищем — местом последнего упокоения всех Стенхоупов со времен Вильгельма Завоевателя — и земли, которые нельзя было охватить взглядом.
«Дом» был одним из самых богатых и великолепных поместий не только в Йоркшире, но и во всей Англии.
Когда Элизабет выросла настолько, что смогла разобраться в сложном строении «Ошибки леди Кэтрин» (эта дама имела глупость неоднократно теряться в причудливом лабиринте и, как правило, — сие говорилось с многозначительным подмигиванием — делала это в обществе какого-нибудь молодого и благообразного гостя), она частенько прогуливалась по аллеям из аккуратно подстриженного тиса, который был намного выше человеческого роста. Ей нравилось решать нелегкую задачу — безошибочно проходить лабиринт из конца в конец.
Сейчас, стоя среди переулков Александрии с их контрастами света и тени, она сделала глубокий вдох и расправила плечи. Именно так ей и следует рассматривать положение, в котором она оказалась: как некий лабиринт, через который надо пройти, или как ребус, требующий решения. Она никак не может позволить себе паниковать. Она — в незнакомой стране, языка которой не знает.
Элизабет направилась в ту сторону, где, по ее расчетам, должна была находиться главная улица с красочным шумным базаром, — и в это мгновение услышала за собой шаги. Не останавливаясь, она быстро оглянулась.
Их было двое… нет, трое: мужчин неопределенного возраста в пыльных одеждах — рубахах и полосатых хлопчатых халатах. Головные уборы прикрывали не только волосы, но и лица. У одного на правом глазу была грязная повязка.
Переглядываясь, мужчины что-то говорили и жестикулировали, но Элизабет не могла понять ни одного слова.
— Я не говорю по-арабски, — объявила она несколько необдуманно. — Кто-нибудь из вас понимает английский?
Один из мужчин хитровато ей улыбнулся. Половины передних зубов у него недоставало, а остальные были окрашены в темный табачно-коричневый цвет. Второй ткнул в нее пальцем и глумливо захихикал. Элизабет почувствовала, как щеки ее залила горячая краска. И без переводчика было ясно: ей говорили что-то непристойное.
Хулиганы угрожающе надвинулись на нее, и Элизабет по-настоящему испугалась — впервые с того момента, когда поняла, что заблудилась. Сердце у нее отчаянно заколотилось, дышать стало трудно. Возможно, Колетт слишком туго зашнуровала ей корсет.
Элизабет подумала, не следует ли ей забыть о достоинстве, подобающем настоящей леди, и не кинуться ли бежать, но в следующую секунду ее уже окружили. Она открыла рот, чтобы закричать, но не смогла издать ни звука. Впрочем, городской шум все равно заглушил бы любой крик.
Элизабет стояла, прижавшись спиной к стене, сжимая в одной руке шелковый зонтик, а в другой — ридикюль из того же розового шелка, словно они могли послужить ей хоть какой-то защитой.
Кто эти люди — грабители? Им нужны деньги? В сумочке они найдут лишь горсть мелких египетских монет. Остальные деньги остались в ее сундуке, в гостинице «Виктория». Но может быть, эти люди замыслили нечто более страшное, чем грабеж?
От этой мысли Элизабет похолодела. Ведь даже до Йоркшира доходили зловещие слухи. Однажды она тихонько сидела в библиотеке Стенхоуп-Холла л читала, а тетушка, не заметив ее, в подробностях рассказывала матери о печальном происшествии. Оно касалось титулованной дамы, которая решила пройтись по Стамбулу со своим знакомым, а он оказался «отвратительным типом». Элизабет не все поняла, но речь шла о том, что женщина была «скомпрометирована» и продана в рабство!
Боже! Только бы эти люди не оказались торговцами «белыми рабынями»!
Невозможно, чтобы после долгого путешествия она, облаченная в прозрачную вуаль и практически ни во что больше, оказалась наложницей в гареме какого-нибудь богатого паши. Матушка такого не переживет!
Элизабет крепко зажмурилась и зашептала горячую молитву Всевышнему. Спустя мгновение она снова открыла глаза — только для того, чтобы увидеть, как к ее рту тянется грязная рука с почерневшими от грязи
