На этот раз Стас в кабинете был один. «Злой следователь» сейчас подозревал кого-то другого.
– Виктория, наше сотрудничество весьма продуктивно, – с серьезным видом начал опер. – Твои идеи насчет психологического профиля, ловли на живца – очень интересны. Я уже не говорю, как здорово мы совместными усилиями нашли похищенную женщину.
– Так, грубая лесть. Тебе что-то от меня надо? – догадалась я.
– Я решил поделиться с тобой оперативной информацией. Конечно, не просто так, а за содействие следствию.
– Другими словами, шпионаж, доносы, так сказать, работа дятлом, – я не ждала ничего хорошего.
– Мы должны поймать убийцу. Того человека, который едва не отправил на тот свет твою сестру, едва не оставил сиротой ее маленького ребенка, – напомнил Стас. – Чтобы остановить маньяка, все средства хороши.
– Ладно. Когда чуть не каждый день находят трупы, не до щепетильности, – согласилась я. – Что конкретно от меня требуется?
– В день, вернее, вечер смерти журналисту Василию Чумазову поступило несколько звонков на сотовый. От Морозова – начальника штаба Костина. От Шустрова – начальника штаба Табуреткина. И от самого Табуреткина. Мы полагаем, что кто-то из этих людей и назначил репортеру конфиденциальную встречу в районе старого стадиона. И, как ты знаешь, живым он оттуда не вернулся.
– Но ведь Табуреткина как раз допрашивали, разве он мог от следователя позвонить Чумазову?
– Допрос длился несколько часов с перерывами, Афанасий Иванович консультировался со своими адвокатами, выходил покурить и так далее. К тому же никто не знает, что он делал сразу после того, как его отпустили. Водителя он потом вызвал к себе домой, а в штабе появился лишь час спустя. У Шустрова и Морозова тоже не слишком надежное алиби: они не расписывали свой день по минутам. Вроде каждый из них был в своем штабе, но отлучался то на 10 минут, то на полчаса. Самое печальное, что мы лишены возможности с ними как следует поработать. Поступил приказ из МВД – не трогать штабы до выборов. После репортажа Чумазова поднялась шумиха. И от нас потребовали: не нагнетать страсти, не приближаться к кандидатам и их помощникам, если только мы не застанем их на месте преступления. То есть нужны серьезные улики. А как их добыть издалека?
– И ты вспомнил обо мне, – усмехнулась я.
– Да, ты же сама делилась со мной подозрениями и версиями. Вот я и хочу дать тебе оперативное задание: попробуй выяснить, кто и зачем звонил Чумазову из вашего штаба. Может быть, в неформальной обстановке Табуреткин или Шустров проговорятся, что примерно наказали журналиста за клевету.
– Тебе, конечно, хочется, чтобы это был Табуреткин? Хочется повесить на него убийства, да? – не сдержалась я. – Из-за Лиды? Кстати, Стас, а ты сам не бросился ли звонить господину Чумазову, когда понял, что Табуреткина отпускают? Ведь можно и дальше убивать и валить на него!
Черт, опять я сказала лишнее! Если Стас и есть убийца, то теперь он в курсе, что я об этом знаю. Да, боюсь, меня язык не до Киева доведет, а до ручки. Большой такой мужской ладони, которая сжимает черный шарф…
17
Хорошо еще, что я на радио не работаю. Стас тогда подал бы на меня в суд и потребовал опровержения. В последнее время все только и говорят про клевету и иски. Хотя плохо, что меня не слышит миллион человек – это бы меня как-то обезопасило.
Начальник убойного отдела изменился в лице.
– Ты о чем? – спросил он с металлом в голосе.
Отступать некуда. В конце концов, не убьет же он меня здесь, где кругом милиционеры. Куда потом он денет труп?
– Табуреткин рассказал про ваш любовный треугольник, – сообщила я. – Ты любил Лиду, Лида любила Табуреткина, Табуреткин любил себя, и Лида совершила самоубийство. Ты ему этого не простил?
– Лида погибла в результате несчастного случая, – отчеканил опер. – Афоня – не самый лучший человек на свете, но меня это не касается. Мне с ним детей не крестить.
– А я бы на твоем месте воспользовалась служебным положением и подставила заклятого друга, – я смотрела прямо в глаза хозяину кабинета и почти не боялась. – Это в лучшем случае. А в худшем – я бы сама все это затеяла, чтобы подставить его. Представь, я усталый опер, живу работой, на личном фронте без перемен, любимая девушка погибла из-за бездушного соперника. И тут я узнаю, что этот самый соперник лезет в мэры вашего родного города. Лида умерла, я несчастен, а он будет доволен, богат и влиятелен. Разве можно такое допустить? Нужно прикончить сначала его однофамильца, потом тезку его противника, потом девушку, которая обманула его штаб. Заляпать его предвыборную кампанию грязью и кровью, убивать так, чтобы все подумали на него, ведь ему это выгодно. А потом можно похитить впечатлительную барышню, запугать, но оставить в живых, велев ей «опознать злодея». Но ее неуверенных показаний не хватило, чтобы упечь Табуреткина на нары. Тогда надо замочить журналиста, который опорочил его. Опять спросят: кому это выгодно? Готов ответ: Табуреткину. Вот так-то, гражданин начальник!
Я говорила и понимала, что сошла с ума. Разве можно открывать карты? А если он и правда психопат? На что я надеялась? Что он зарыдает и во всем сознается? Или рассмеется мне в лицо и вызовет санитаров: мол, увезите эту даму с больной фантазией? Боже, куда меня занесло…
Стас какое-то время просто смотрел на меня и молчал. Видимо, прикидывал, как лучше меня убить. А потом недобро усмехнулся и открыл было рот, чтобы расставить все точки над запятыми.
И в этот момент раздались выстрелы.
Я-то думала, что меня будут душить и забрасывать газетными вырезками. Табельный пистолет Макарова я как-то выпустила из виду. Хотя разве можно стрелять, не расстегнув кобуры? Я что-то не видела, чтобы мой главный, на этот момент, подозреваемый доставал пистолет и целился. Нет, резкие хлопки напугали начальника убойного отдела не меньше меня. Палил не он. И не в меня. Стреляли вообще не в этом кабинете.
Стас выскочил в коридор, то же самое сделали еще несколько небритых мужиков, видимо, тоже из
