– Дурак. На ружьях не бывает глушителей. Шутка, Грумбампер.
– Грум-бахер, – машинально поправил Кевин. Он терпеть не мог, когда коверкали его фамилию, но почти весь город называл его именно «Грумбампер».
Да что ты говоришь? – улыбнулся Майк. И осторожно бросил маленьким камешком в колено Дейлу. – Что было потом?
– Ничего. Придется и дальше обходить Ка-Джея стороной.
Какие-то нотки в его голосе говорили о том, что он уже жалеет о своей откровенности.
– Ты не рассказал своей маме?
– Да ну, нет. Как бы я, например, объяснил, почему пошел шпионить за домом Корди Кук, да еще с биноклем в руках, а?
Майк понимающе поморщился и покачал головой. Одно дело – быть Подглядывающим Томом[49] просто по натуре, и совсем другое – совать нос в дела Корди Кук и ее семейки.
– Если Конгден будет приставать, зови меня. Он подлый парень, но ужасно тупой. А Арчи Крек еще тупее. Навались на него со стороны слепого глаза – и никаких проблем.
Дейл кивнул, но вид у него был мрачный.
Майк знал, что Стюарт не силен в драках, но его отношение к приятелю от этого не становилось хуже. Скорее даже наоборот.
Дейл пробормотал что-то невнятное.
Что? – переспросил Майк. В это время Лоренс крикнул что-то с дальнего конца подъездной дороги.
– Я сказал, что даже оставил там свой велосипед, – повторил Дейл таким тоном, каким обычно признаются на исповеди в самых страшных грехах.
– Где он?
Спрятан за старым депо.
– Я заберу его, – пообещал О’Рурк, прикинув, что возвращаться за велосипедом парню пришлось бы мимо дома Конг-денов.
Встретившись глазами с Дейлом, Майк прочел в них и облегчение, и смущение, и гнев и подумал, что именно испытанное облегчение заставило приятеля разозлиться.
– Вот еще! – возмутился Дейл. – С чего это ты будешь забирать мой велосипед?
Майк пожал плечами и сунул в рот несколько травинок, все это время зажатых у него в кулаке.
Да мне это без проблем, – спокойно объяснил он. – Я все равно пойду сегодня в церковь, так что по пути и забегу за велосипедом. Сам рассуди… Меня-то Конгден не достает. Знаешь, если бы мне кто-нибудь сунул в нос дуло ружья, я бы не стал нарываться еще раз. Так что давай лучше я заберу велосипед после ленча, когда пойду выполнять поручения отца Кавано.
«Ну вот, еще одна ложь, – подумал Майк. – Стоит ли признаваться в ней на исповеди?»
И почему-то решил, что не стоит.
А Дейла тем временем охватило чувство такого невероятного облегчения, что он с трудом смог его скрыть: пришлось опустить глаза и сделать вид, будто он пересчитывает камешки у своих ног.
– Ладно, – негромко проговорил он и еще тише добавил: – Спасибо.
– Эй, придурки, будем продолжать или вы собираетесь болтать до вечера? – послышался голос Лоренса, который давно уже нетерпеливо переминался с ноги на ногу возле готового к новому полету планера.
– Мы готовы! – крикнул в ответ Дейл.
– На взлет! – скомандовал Кевин.
– Ну держись! – прорычал Майк. И камешки полетели в цель.
Дуэйн вернулся домой незадолго до захода солнца. Старика еще не было, и он пошел через поле к могиле Уитта.
На этот поросший травой холм посреди восточного пастбища Уитт всегда приносил оставшиеся после обеда кости и другие любимые лакомства, чтобы зарыть их в мягкую землю подле ручья. Поэтому здесь Дуэйн его и похоронил.
На западе, за пастбищами и огромными пшеничными полями, опускался к горизонту огромный огненный шар. Без этого ослепительного в своем великолепии иллинойсского заката Дуэйн не представлял себе жизни. Казавшийся плотным от духоты воздух к вечеру стал почти серо-голубым, а звуки распространялись в нем с медлительной легкостью мысли. До слуха Дуэйна доносилось мычание и сопение коров, возвращающихся с северного края пастбища, хотя их самих за холмом не было видно. Примерно в миле к югу мистер Джонсон жег сорняки, разросшиеся вдоль ограды, и дым столбом поднимался вертикально вверх. В неподвижном воздухе витал запах пыли и сладковато-терпкий аромат костра.
Дуэйн долго сидел на могиле старого колли. Солнце село, и вечер как-то незаметно соскользнул в ночь. Первой на темном небе засверкала Венера – она ярко вспыхнула на востоке небосклона, словно прилетевший из далекой галактики НЛО. Дуэйну очень хотелось когда-нибудь увидеть настоящий инопланетный корабль, и он часто проводил по многу часов, лежа в траве рядом с терпеливо ожидавшим Уиттом. Постепенно появлялись и другие звезды. Здесь, вдали от городских огней, их мерцание казалось волшебным. Воздух неспешно и как будто против воли, неохотно остывал, но по-прежнему оставался влажным, отчего рубашка Дуэйна липла к телу. Наконец стало совсем свежо, и земля под рукой Дуэйна холодила ладонь. Он в последний раз погладил могильный холмик и медленно побрел к дому, с грустью вспомнив о том, как возвращался с прогулок в прежние времена, примеряясь к шагам старой, почти слепой собаки.
Колокол Борджа… Дуэйну очень хотелось поговорить о нем со Стариком, но тот вряд ли будет в подходящем для разговоров настроении, после того как весь день проторчал в пивной «У Карла» или в баре «Под черным деревом».
Дуэйн наскоро приготовил ужин. Поджаривая на старой сковородке свиные котлеты и опытной рукой нарезая лук и картофель, он одновременно слушал передачу из Де-Мойна. В новостях было мало что нового: Тайвань жаловался в ООН на то, что на прошлой неделе коммунистический Китай обстрелял остров Хунтоуюй, но реакции на обращения не было, потому что никто в ООН не хотел новой Кореи; постановки на Бродвее отменены в связи с забастовкой, организованной актерской ассоциацией за справедливость; люди из команды сенатора Джона Кеннеди сообщают, что на следующей неделе их единственный и самый достойный кандидат намерен произнести в Вашингтоне речь на тему внешней политики, но Айк[50] запланировал на это же время поездку на Дальний Восток и тем самым выбил почву из-под ног всех потенциальных кандидатов в президенты; Соединенные Штаты заявляют, что Советский Союз должен немедленно отпустить на свободу Гарри Пауэрса,[51] а Аргентина требует выдачи Израилем похищенного его разведкой Адольфа Эйхмана.[52] В спортивном выпуске прозвучало сообщение о том, что в преддверии 500-мильной гонки в Индианаполисе издан запрет на сооружение трибун, подобных тем, которые обва-лились в этом году во время гонок в День памяти, когда погиб-ли два человека и свыше сотни были ранены. Затем последовал репортаж о готовящемся матче-реванше между Флойдом Пат-терсоном и Ингемаром Иоханссоном.[53]
Ужиная в одиночестве, Дуэйн включил радио погромче и прислушался. Он любил бокс. И мечтал когда- нибудь написать о нем рассказ. Возможно, что-нибудь о неграх… О том, как они, одерживая на ринге победу за победой, добиваются равенства. Дуэйн слышал, как когда-то Старик и дядя Арт говорили о Джеки Джонсоне,[54] и этот разговор засел у него в памяти, как запоминается на всю жизнь сюжет любимого романа. «Да, – подумал Дуэйн, – отличный получился бы роман. Если бы я только смог его написать. И знал бы достаточно и о боксе, и о Джеки Джонсоне, и обо всем, что нужно знать настоящему писателю».
Колокол Борджа… Дуэйн покончил с ужином, вымыл та-релку и чашку из-под кофе, а заодно и посуду, оставленную Стариком после завтрака, сложил все в шкаф и прошелся по дому.
Во всех комнатах было темно, свет горел только в кухне, и старый дом казался более загадочным и странным, чем обычно. Наверху, там, где находились спальня Старика и ныне пусту-ющая комната Дуэйна, ощущалось присутствие какой-то мрач-ной, таинственной силы.
«Неужели колокол Борджа все эти годы висит в башне Старой школы?» – подумал Дуэйн.
Недоверчиво покачав головой, он включил свет в столовой.
