– Дерьмо! – выругался Диггер. – Я же видел его. И эти ублюдки Стюарты тоже бежали в эту сторону.
Лоренс сжал кулаки и начал угрожающе подниматься на ноги, но Дейл рывком уложил его обратно, хотя здесь, в третьем лагере, можно было стоять в полный рост, не боясь, что тебя увидят. Тем не менее старший брат знаком приказал младшему молчать и улыбнулся при виде гневного румянца, вспыхнувшего у того на щеках, – верный признак того, что Лоренс готов, опустив, подобно молодому бычку-трехлетку, голову, мчаться на врага. Такую картину Дейлу приходилось наблюдать достаточно часто.
– Может, они взобрались обратно на холм или вернулись на кладбище? – предположил Джерри Дейзингер, стоявший футах в пятнадцати от затаившихся ребят.
– Сначала обыщем все здесь, – скомандовал Сперлинг тем противно высокомерным тоном, каким он обычно разговаривает на тренировках «малой лиги» только потому, что их проводит его отец.
Майк, Дейл и Лоренс замерли с палками наперевес, прислушиваясь к треску ломаемых веток: преследователи отчаянно продирались сквозь кусты. Кто-то из них даже ударил палкой по южной стене третьего лагеря, но она отозвалась глухим звуком плотной массы. Тому, кто не знал всех зигзагов подхода с востока, завершавшегося узким, как канализационная труба, лазом, никогда не попасть в это убежище.
По крайней мере, все трое горячо на это надеялись.
С дальнего конца тропинки донеслись победные крики.
– Они схватили Кева, – прошептал Лоренс. Дейл кивнул и снова зажал брату рот.
Несколько пар ног протопали в ту сторону. Крики стали громче.
Майк сел, стянул с себя полосатую летнюю рубашку и бросил ее на траву.
– Думаешь, Кевин может нас выдать? – спросил Дейл. Майк усмехнулся.
– Только не третий лагерь. Возможно, он покажет им пятый лагерь… или пещеру… Но только не этот.
О пятом номере они знают с прошлого лета, – заметил Лоренс, которому наконец позволили говорить. – А в пещере мы вообще больше не бываем.
Майк опять улыбнулся.
Мальчики провалялись в убежище еще примерно полчаса, отдыхая после азартной беготни по склонам и по доносившимся издалека крикам стараясь определить местоположение противника, сочувствовали несчастью Кевина – он будет «пленником», если не согласится перейти на их сторону, – и выворачивали карманы в поисках хоть какой-нибудь еды. Никто не захватил с собой чего-нибудь существенного, но Майк обнаружил в кармане джинсов яблоко, Дейл – шоколадку «Херши» с миндалем, правда почти растаявшую, а Лоренс – несколько завалявшихся конфет. Все трое с удовольствием уплели импровизированный обед и полежали еще, наблюдая за игрой крошечных бликов солнечного света, почти невидимого за плотной завесой листьев.
Наконец ребята собрались покинуть лагерь. Но в самый разгар обсуждения безопасных путей отхода и возможности устроить противнику засаду возле карьера Майк внезапно шикнул и указал куда-то наверх.
Дейл лег на живот и почти прижался лицом к веткам, пытаясь найти нужный угол обзора и посмотреть, что происходит вокруг.
Прямо перед его носом стояли ботинки. Высокие коричневые мужские ботинки. На секунду Дейлу показалось, что ноги неизвестного обмотаны грязными бинтами, но он тут же вспомнил рассказ Дуэйна о Солдате… Дуэйн, кажется, говорил, что на ногах у того Солдата тоже были какие-то тряпки. Как он назвал их? Ах да, вроде бы «обмотки». В шести футах от третьего лагеря стоял какой-то парень в тяжелых ботинках и обмотках. А чуть выше Дейл разглядел что-то похожее на шерстяную ткань коричневого цвета.
Что там? – шепотом спросил Лоренс, пытаясь тоже что-нибудь увидеть.
Дейл обернулся и прижал ладонь к губам брата. Тот протестующе замотал головой и оттолкнул руку брата, но все-таки замолчал.
Когда Дейл вновь заглянул в щелочку между ветками, там никого не было.
В этот момент Майк стукнул его по плечу и мотнул головой в сторону восточной стены.
У самого входа в их тайное убежище шуршали под тяжелыми шагами листья и с треском ломались ветки.
Дуэйн нашел гораздо больше сведений о семействе Борджа, чем ожидал.
Он быстро листал книги и лихорадочно пробегал глазами нужные страницы. Такой способ быстрого чтения он использовал в тех случаях, когда возникала необходимость за короткое время запихнуть в голову огромное количество информации. Ощущение при этом возникало довольно странное – нечто похожее Дуэйну доводилось испытывать, когда сбивалась настройка приемника и одна станция накладывалась на другую. От такого чтения Дуэйн быстро уставал, даже голова начинала кружиться, но сейчас у него не было выбора. Дядя Арт вряд ли был расположен провести в библиотеке целый день.
Первое, что Дуэйн узнал сегодня, это то, что все известное о Борджа «широкому читателю» было либо вообще неправдой, либо правдой, но сильно искаженной. На минуту он поднял голову и, грызя дужку очков, уставился в пространство, думая о том, что это открытие относительно недостоверности распространенных убеждений в полной мере относится и ко всему, что ему самому довелось узнать за последние годы. Все в жизни не так просто, как зачастую полагают недалекие люди. Вполне возможно, что это общий закон вселенной. Если так, то отныне ему предстоит прежде всего забыть то, чему он успел научиться. Дуэйн оглядел бесчисленные полки с книгами – сколько их здесь? тысячи? миллионы? – и почувствовал себя обескураженным при мысли о невозможности прочесть все, что здесь написано, выслушать обе спорящие стороны, узнать все противоречивые факты и оценить выводы, сделанные на их основе. А сколько томов хранится в библиотеках Йеля, Принстона, Гарварда и множества других университетов? Как бы ему хотелось в них поработать!
Дуэйн тряхнул головой, отвлекаясь от грустных размышлений, снова надел очки и просмотрел свои записи.
Прежде всего, Лукреция Борджа скорее пала жертвой клеветнических нападок, чем действительно была виновна в страшных преступлениях, описанных в легендах, которые он слышал: никакие перстни с ядом не впивались в руки ее любовников или гостей за обеденным столом, не было и пиршеств, завершавшихся ко времени десерта горами трупов. Нет, определенно Лукреция была опорочена злыми языками. Дуэйн окинул взглядом тома, стопкой лежащие на столе: «История Италии» Гвич-чардини, «Государь» и «Лекции» Макиавелли, а также отрывки из его «Истории Флоренции», многословные «Комментарии»
Пикколомини-Пия, том Грегоровиуса о Лукреции, «Записки» Бурхарда, ежедневно фиксировавшего бытовые мелочи жиз-ни папского двора того периода.
Но больше ни слова о колоколе.
Потом, совершенно интуитивно, Дуэйн решил просмотреть первоисточники, касающиеся Бенвенуто Челлини, одного из лю-бимых исторических персонажей Старика, хотя Дуэйну было известно, что этот великий художник родился в 1500 году, то есть через восемь лет после восхождения на престол Родриго Борджа, ставшего Папой Александром VI.
Как оказалось, Челлини описал свое заключение в замке Сант-Анджело, огромном бесформенном каменном массиве, возведен-ном за полторы тысячи лет до описываемых событий по прика-зу императора Адриана, который пожелал сделать его семейной усыпальницей. Папа Александр – Родриго Борджа – прика-зал укрепить и перестроить огромный мавзолей, дабы превра-тить его в собственную резиденцию. Одетые в камень и покрытые вековой пылью залы и переходы, более тысячелетия видевшие только мертвецов, стали домом и крепостью Папы из семьи Бор-джа.
Челлини писал и об этом.
Я был заключен в мрачную подземную темницу, располагавшуюся ниже уровня сада, которая периодически затоплялась водой и была полна пауков и ядовитых гадин. Швырнув на пол драный тюфяк из грубой пеньки и лишив меня ужина, тюремщики заперли за мной четыре двери… Всего лишь полтора часа в день мог я видеть крохотный лучик света, который пробивался в эту злосчастную камеру через крохотное оконце. Всю остальную часть дня и ночи я был обречен на пребывание в кромешном мраке. И это узилище было, как говорят, наименее ужасным в этих катакомбах. От моих товарищей по невзгодам я узнал о несчастных душах, которые провели свои последние дни в несравненно худших условиях – в омерзительно грязных казематах, устроенных глубоко под землей, у самого дна вентиляционного колодца, внутри которого
